Рассмеявшись, Эдгар засунул руки в карманы.

— Да, дорогая моя, ты была дурехой. Я слишком беден, чтобы быть джентльменом. Как сыну обедневшего сельского джентльмена, мне пришлось полагаться на сообразительность и чары все эти годы. Но вдруг я почувствовал, что в моей судьбе может произойти резкая перемена.

Ее глаза прищурились.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Завтра утром я подброшу тебе свои счета. Какая ужасная помеха эти счета… Ты оплатишь их за меня, правда, моя дорогая? Как это мило и предусмотрительно с твоей стороны. Я всегда считал, что ты великодушная женщина, но ведь у тебя есть и огромные возможности проявить такое великодушие, правда? Я хочу сказать, что ты одна из самых богатых женщин Англии. Думаю, что сделка в двадцать тысяч фунтов вполне устроила бы меня. А потом ты внесешь дополнительно пятьдесят тысяч фунтов в Фонд на мое имя…

— Шантажист!

— Какое противное слово…

— Я не стану платить тебе. Адам может узнать…

Он крепко схватил ее за запястье.

— Ты мне заплатишь, — прошептал он. — Или видит Бог, я расскажу каждой газете в Англии, что прекрасная леди Понтефракт — просто-напросто потаскуха!

— Я подпустила тебя к себе только потому, что Адам так обидел меня…

— А мне казалось, ты наслаждалась этим.

— Но я люблю Адама.

— У тебя странная манера проявлять эту любовь.

— Отпусти мою руку!

— Гони денежки. Семьдесят тысяч фунтов. Пустяки по сравнению с твоим драгоценным Адамом. Он многократный миллионер! Но такая сумма может изменить мою жизнь. Собираешься ли ты достать для меня эти деньги?

Он наконец отпустил Сибил.

— Думаю, что ты проявишь благоразумие, — добавил он. — Завтра я уезжаю в Лондон, буду находиться в клубе. Двадцать тысяч фунтов жду на следующей неделе, остальную сумму до конца года. До свидания, Сибил. Какое удовольствие увидеть тебя снова!

Поклонившись, он вышел из гостиной.

Сибил закрыла лицо руками. Шантаж!

И самое скверное заключалось в том, что виновата была она сама.

Квадратный черный кусок материи лежал на белом парике мистера Джастиса Молино. Переполненный зал хранил тишину, поскольку люди, которые валом валили сюда во время судебного разбирательства, продолжавшегося целую неделю, ждали теперь устрашающих слов, которые станут приговором суда.

— Елизавета Десмонд Кавана, — начал нараспев судья, — суд решил, что вы виновны в убийстве. Суд считает, что казнь будет осуществлена через повешение. Через весьма непродолжительное время приговор приведут в исполнение. Да простит Господь вашу душу.

— Лиза! — зарыдала Минна Десмонд, ее младшая сестра, которая приехала в Лондон, чтобы ухаживать за дочкой Лизы — Амандой — во время суда. Она упала в обморок. Лизу, которая была как в тумане, две строгие матроны повели по внутренней лестнице в холодную каменную камеру под зданием суда. Смерть. Конец всему. Она ждала этого и все же на что-то надеялась…

«О, Адам, — подумала она. — Я никогда больше не увижу тебя».

Адам наблюдал, как три английских солдата привязывали индуса к дулу пушки, поясницей к жерлу.

— Для индуса это самый ужасный вид смерти, — объяснил Бентли Брент, который стоял рядом с Адамом и курил сигару. Они находились в поле, недалеко от города Аррах, который был осажден мятежниками в последних числах июля и потом освобожден майором Винсенте Ейре. Ейре теперь казнил двадцать мятежных сипаев, стреляя ими из жерл двадцати пушек. — Как вы видите, эти люди стирают кровь и жир с себя. Это кровь их жертв — кровь англичан — и коровий жир. Они, таким образом, осквернены, потеряли принадлежность к касте, и несчастные изверги не доберутся до индийского неба. Знаете ли, это составная часть их верований.

— Это отвратительно, — заметил Адам. — Почему бы их просто не вздернуть на виселице?

— Чересчур легкая смерть, молодой человек. После того что они натворили в Каунпуре, наши ребята жаждут крови. Они требуют мести. Я слышал разговоры вполне нормальных, верующих людей, что они хотели бы перевешать всех черномазых Индии.

— Но вы этого мнения не разделяете, верно?

Бентли затянулся, потом выпустил дым. Стояла несусветная жара, и оба собеседника защищали головы от нещадного солнца пробковыми шлемами.

— Нет, — наконец, отозвался он. — Не одобряю. Думаю, что надо наказать бунтовщиков, которые совершили зверства. Но если мы, англичане, хотим остаться в Индии, то с туземцами надо как-то найти общий язык. Вот, сейчас дадут залп. Советую зажать нос носовым платком. Через несколько минут здесь возникнет невыносимая вонь.

Они вынули носовые платки. На ровном поле собралось примерно пятьдесят английских офицеров и солдат. Эта площадка раньше использовалась для игры в поло. Небольшая толпа индийцев собралась возле англичан, в мрачном молчании наблюдая за происходящим. Двадцать пушек стояли в ряд, жерлами на юг. Двадцать почти голых сипаев были привязаны к стволам, их тела на жарком солнце покрылись потом.

— Одному Господу известно, о чем они сейчас думают, — пробормотал Адам.

Артиллерийский офицер — майор Ейре поднял свою саблю, потом медленно ее опустил. Пушкари поднесли к запалам факелы и сразу рявкнули все двадцать орудий. Моргая, Адам видел, как разлетелись в клочья тела, в разные стороны летели головы и конечности; торсы индусов разнесло буквально на кровавые кусочки, которые попали даже на некоторых зрителей.

Потом наступила тишина. Рассеялся пороховой дым. Начали слетаться стервятники.

Адам, зажимая нос платком, повернулся, чтобы возвратиться к лошади. Он видел зверства бунтовщиков, причиненные англичанам и знал об омерзительных деталях массовых убийств в Каунпуре и об ужасах, которые пережили англичане во время осады Лакнау, которая продолжалась уже восьмую неделю. Англичане говорили, что наказание должно быть соизмеримым преступлению. Но Адам начинал задумываться, не является ли наказание само по себе преступлением.

Он вскочил на своего коня, чтобы продолжить путь в Калькутту. Он достаточно насмотрелся всего в Индии. Пришло время возвращаться домой. Он выполнил поставленные перед собою цели: возвратил бриллиант и отомстил за убийство деда. Единственное, что осталось невыясненным, — это его отношение к тому, что в его жилах течет индийская кровь. Он все еще не разобрался в этом. А в разгар истерии, вызванной бойней в Каунпуре и Дели, англичанин со смешанной кровью мог стать отверженным.

— Я отец? — переспросил он четыре дня спустя в особняке сэра Карлтона Макнера в Калькутте. В гостиной с ним находились леди Агата и Эмилия.

— Да, — подтвердила леди Агата. — Двадцать третьего июля у вас родился сын под созвездием Льва — очень обнадеживающий знак, как я думаю. Сообщение об этом появилось в лондонском Таймсе, экземпляр этой газеты мы получили всего несколько дней назад. Ваша дорогая жена, леди Понтефракт, назвала его Генри Алгернон Мармадьюк в честь своего отца.

— Генри? — Адам взял газету и прочитал сообщение, которое обвела карандашом Агата. — Генри неплохое имя, хотя мне неприятно имя Алгернон. Видно, моя жена не сочла нужным посоветоваться со мной.

— Конечно, вы же в Индии, и у нее нет вашего адреса.

— Да, пожалуй. Сын! — На его лице, которое начало светлеть по мере того как сходила нанесенная Лакшми краска, появилась улыбка. Он сбрил бороду и теперь больше походил на англичанина. Он даже сменил индийскую одежду на европейское платье, которое купил в Бенаресе. — Сын и наследник. Это событие надо отметить!

Он замолчал. У Эмилии брызнули слезы, она повернулась и выбежала из комнаты. Адам посмотрел на ее мать.

— Может быть, я сказал что-нибудь не так?

Леди Агата улыбнулась и похлопала его по руке.

— Дорогой лорд Понтефракт, должна извиниться за Эмилию. Она ведет себя как влюбленная школьница, что, я думаю, достаточно полно характеризует ее. Дело в том, что вы просто покорили ее. Конечно, когда я поняла, что она убежала вместе с вами, я опасалась худшего. Но она вернулась невредимой и рассказала, что вы себя держали как истинный джентльмен… ну, все это теперь забыто, и мы, живущие здесь в Индии, так многим вам обязаны — очень, очень многим. Просто не могу высказать вам, какая для нас честь принимать вас у себя, пусть даже вы проведете здесь всего несколько дней. Но Эмилия… — Она вздохнула. — Увы, боюсь, что ее эмоции выдают недостатки ее воспитания. При одном упоминании имени вашей жены она начинает надувать губы. Я несколько раз беседовала с ней на эту тему, но все бесполезно. — Она снова вздохнула. Потом повеселела. — В вашу честь лорд Каннинг дает бал в правительственном особняке завтра вечером, и на этот раз вам вряд ли удастся уклониться. Может быть, это и неделикатно с моей стороны, но если бы вы нашли возможным потанцевать с Эмилией… Думаю, что это для нее значило бы очень много.