А урок? месседж, как нынче говорят? смысл? Смысл – в новогодне-рождественской радости, что «под елкой» можно найти необыкновенные литературные подарки и исторические сюрпризы. Надо только внимательно следить за знаками в небесах и значками в книгах. «Книжка за книжкой» – так называется одна из литературных программ, которую вел на радио «Культура» поэт (в служебном качестве – шеф-редактор) Тимур Кибиров. Хочется праздника на Новый год! Премия Ивана Петровича Белкина взяла тайм-аут до следующего января, но координаторы не выдержали столь долгой паузы и присудили Кибирову премию ответвленную – «Станционный смотритель» – за скромное, самоотверженное, ежедневно-внимательное (вот сколько благодарных эпитетов сразу) наблюдение за книжками, журналами, литературными новостями и событиями. Премия была вручена лауреату при стечении литературной публики на елке (самой настоящей, сверкающей шарами, свечами, золотой и серебряной мишурой) в Старый новый год в редакции журнала «Знамя» – мы сами себе устроили зимний праздник.

А что такое – событие? Публикация процитированного выше письма – событие. Выход второго тома полного собрания сочинений Афанасия Фета – событие. Книга Тименчика – событие. Двухтомник «Литературная жизнь России 1920-х годов», подготовленный в ИМЛИ (ответственный редактор А. Ю. Галушкин), – событие. И подарок.

В частности – немаловажной – эти подарки нужны тем, кто разрабатывает просветительски-беллетризованные повествования, будь то роман-биография, биографическое эссе, роман с определенным историческим фоном. Будучи автором трех «био»-книг о Борисе Пастернаке («Борис Пастернак: участь и предназначение» – СПб.: Блиц, 2000; «Пастернак и другие» – М.: Эксмо, 2003; «Борис Пастернак. Времена жизни» – М.: Время, 2007) понимаю и сверхценность подобных трудов. В конце года вышли сочинения, где мои «пастернаковские» наблюдения и идеи цитируются без кавычек, преображаясь под бойким пером прозаика. В частности – роман «Марбург» («Новый мир», 2005, №№ 10–11).

Простодушный Сергей Есин предупредил мою возможную реакцию: «Не обижайся, старуха, но мне так понравилась твоя книга о Пастернаке, что я тебя ободрал в своем романе» (за смысл сказанного ручаюсь). Есин поступил остроумно: перевел мои умозаключения в вопросы своего героя, проф. Новикова. А так ли, что…? А можно ли подумать, будто…? Предполагаю… и т. д.

Так что подарки бывают всякие – и нам, и от нас. Намеренные, «адресные» и случайные, незапрограммированные. Пускай – нам не жалко, еще напридумываем.

Читал ли Путин Ахмадулину?

Что читает Путин? Понятия не имею. Читает ли вообще? Читает ли он что-нибудь, кроме – по усталости – иногда зачитываемых по бумажке выступлений?

Ни в чем таком «читательском» он пока не замечен. Ну хотя бы классику там какую читал – Пушкина бы, как непременное «блюдо всех». Нет – ни Пушкина, ни Достоевского, ни Блока, никакого «серебряного» или «золотого» века.

Ленин написал множество работ и статей, книг и сочинил, как нынче бы сказали, множество проектов (иные даже и воплотил). Сталин оставил 13 томов сочинений, но главное (по нашей теме) был активнейшим читателем – ни одна из получивших сталинскую премию книг не осталась вне его внимания, чтения и оценки. Хрущев – это мемуары, носящие следы чтения и оценки (анти! и так бывало) современной словесности. Брежнев… «Малая земля» и всякое другое: не будем о печальном. Андропов сам писал стихи. Горбачев – читатель, безусловно. И – освободитель книг из плена, не забудет благодарный издатель (и читатель многомиллионный). Ельцин? В меньшей степени, но следы чтения (и активной реакции на прочитанное) присутствуют.

Читал ли что-нибудь из словесности Путин на протяжении своего срока правления? Замечен ли он в любви и во внимании к книге? Увы. Ведь во внимании к культурной репутации России он более чем замечен – он заметен, и открытие выставки «Russia» в нью-йоркском Гуггенхайме прошло с непосредственным его участием.

Оживляется лицо Путина при вручении премий всенародно опознаваемым артистам, а вот при вручении премий писателям лицо его выражает скучное почтение, но никак не свидетельствует о близком знакомстве с премиальным текстом. А жаль. Мне почему-то кажется, что ему бы понравились не только стихи Ахмадулиной об Ахматовой, с тонким подтекстом преподношения петербургскому тексту русской словесности, прочитанные при вручении, но и что-нибудь сопутствующее вообще расширению сознания, упертого в повседневность, постоянно проблематичную.

Политику необходимо развивать воображение – иначе он рискует «остановиться» в этой рутине повседневности. А воображение развивается именно посредством чтения. Но дело даже не в отсутствии следов чтения – дела государственной важности, видимо, не позволяют порой сосредоточиться на том, продвижением чего активно-общественного занимается его жена (фестиваль «Библиобраз» и сопутствующие программы, рассчитанные на эскалацию чтения). Получается, хотите или нет, что чтение – это область чего-то там престижно-женского (недаром в проектах, связанных с «Библиобразом», участвуют и жены других президентов), а мужская роль подразумевает только деятельность. Так слово из расширяющейся сферы отвоеванной свободы уходит в сферу культурного досуга.

Уж не знаю, зачем и почему именно на Сергея Степашина выпала общественная должность – руководить Российским книжным союзом. По школьному, что ли, заводу – где счет, там и чтение? Во всяком случае, его высказывания о прочитанном не свидетельствуют о читательской культуре – поколебать рейтинг сей уважаемой организации. Но не буду придираться – Степашин хотя бы Приставкина читал.

Как бледна, как уныла жизнь, ограниченная чтением уставов и законопроектов. Как унылы всякие депутаты и губернаторы, чьи глаза зажигаются восторгом только при обсуждении указов президента. Как неинтересно человеческое сообщество, обсуждающее вчерашние (да и дурные) телевизионные программы. Как ужасно, как голо выглядят стены кабинетов, если чем и украшенные, то дорогими напольными часами, а не полкой с книгами. Меж тем творческий народ не дремлет – и упрямо переквалифицируется в писатели, несмотря на отсутствие в стране главного читателя.

Переквалифицируются телеведущие, хотя «главным из искусств» сегодня является именно ТВ, абсолютно не сравнимое по силе воздействия (и влияния) с книгой. Сергей Доренко выпустил свой «2008 год», а Владимир Соловьев – «Евангелие от Соловьева», куда уж дальше. Новые евангелисты предсказывают грядущий апокалипсис. Зачем им книги, если «страна читателей» превратилась в «общество зрителей», по определению Бориса Дубина?

Есть такая амбиция – стать писателем, но нет такой амбиции – стать читателем или хотя бы покупателем книг, если читать некогда.

Идите, идите в книжные магазины, большие и маленькие, скромные и амбициозные. Зайдите и в библиотеки – и вы поймете, как важно им не только государственное внимание, но и внимание, оказанное в дензнаках. Любите книгу – источник не только знаний, удовольствий, радости, но и воображения.

Ибо, как сказано Оскаром Уайльдом, – мир погибнет от его недостатка.

«Россия для нас необитаема», или О пользе авторитаризма в литературе

Существуют две противоположные стратегии поведения в литературе: можно вызвать обвал недовольства, раздражения и симпатий (все – одновременно), демонстрируя серию радикально негативных акций (Э. Лимонов здесь истинный победитель), а можно в подобающей тишине создать художественный мир, востребованный – по звуку, по стилю, по атмосфере – или невостребованный окружающими (публикой – слишком сильное слово для непубличного человека). Да, непубличный – отличная и отличающая черта поведения.

Если литература «умерла», автор «умер», критика сдохла, то что же сказать о филологии – любви к слову, как объясняют на первой парадной лекции поступившим на факультет филологам? Само слово – в кризисе, в поисках идентичности, чуть ли не в отмене, замене – «картинкой», изображением. Любовь к слову – вещь невыгодная, чаще всего словом пользуются, но безо всякой любви к нему (в том числе, как это ни парадоксально, и сами филологи). А что уж до сегодня… Процитирую письмо Баратынского Киреевскому (1832 года): «Виланд, кажется, говорил, что ежели б он жил на необитаемом острове, он с таким же тщанием отделывал бы свои стихи, как в кругу любителей литературы. Надобно нам доказать, что он говорил от сердца. Россия для нас необитаема, и наш бескорыстный труд докажет высокую моральность мышления».