В некоторых своих стихотворениях Саба говорит о борьбе добра и зла, о власти золота и различных житейских делах: «Если ты умен, но у тебя нет золота, // Все будут тебя гнать прочь. // Будь у тебя даже сотня пороков, // Но коли есть у тебя золото, ты незаменим».

Саба принадлежит немало лирических стихов, в которых явственно чувствуется стремление подражать Хафизу. Язык поэта, как правило, традиционен. Он нередко сложен, витиеват, но бесспорно мысль выражена яснее, чем это было у поэтов предшествующих веков.

Другой придворный поэт Сеид Абдолваххат Нешат Исфахани (1761—1829) также был панегиристом, но в отличие от Саба был человеком общительным, скромным. Его обаяние и талант притягивали многих поэтов. Вокруг Нешата в Исфахане стихийно возникло «Литературное общество», где раз в неделю читались лучшие стихи. Вскоре о нем узнали в Тегеране, а написанная Нешатом касыда, восхвалявшая мудрость шаха, привлекла внимание монарха, который повелел выдать ему пять тысяч туманов и пригласил ко двору, где Нешат смог проявить свои способности стилиста, составляя шаху различные государственные документы. Как и Саба, Нешат превозносил шаха в газелях, рубаи и касыдах, но по своему поэтическому призванию он был лириком. Его газели отличались большим изяществом и тонкостью зарисовок природы и быта. Его литературными кумирами были Саади и Хафиз, которым он во многом подражал. Нешат писал и рассказы, следуя традиции орнаментальной прозы Саади. И хотя он и не создал своей школы, но своим творчеством внес определенный вклад в персидскую литературу.

Персидская поэзия того времени не исчерпывалась творчеством этих двух крупнейших поэтов, тогда творили десятки придворных поэтов, таких, как Сеид Хосейн Табатабаи Меджмар Ардестан Исфахани (1776—1810), Мирза Мухаммад Шафи Висаль Ширази (1779—1846) и другие, оставившие свой след в литературе.

В XIX в. начинается экспансия европейских держав в Иран, расширяются экономические и культурные связи иранцев с Россией, Англией и Францией, а также с Турцией. С одной стороны, этот процесс усиливал у консервативной части интеллегенции приверженность к традиции и религии с целью сопротивления всему европейскому; с другой, способствовал проникновению в страну западной культуры. Кризис феодальной системы и резкое обострение социальных противоречий привели к тому, что придворные, побывавшие за границей, начали настойчиво требовать проведения некоторых реформ, не затрагивавших, однако, основных принципов государственной системы.

Событием в жизни страны было введение книгопечатания. С внедрением типографского дела в начале XIX в. сначала в Табризе (1825), а потом в Тегеране стали издаваться религиозные книги и официальная светская литература: исторические хроники, газеты на персидском языке, сначала в Тегеране (1837), а через некоторое время и в других городах. В середине XIX в. газеты выходили уже регулярно. Некоторые из полуофициальных газет высказывались за проведение социальных реформ в стране.

Реформы в области образования начались в первом десятилетии XIX в., когда иранское правительство стало посылать молодых людей учиться в западные страны и приглашать оттуда специалистов по инженерному и военному делу, врачей, учителей. В 1851 г. в Тегеране, а затем и в других городах были открыты школы политехнического типа, получившие название «Дар оль-фонун» («Дом наук»). В них готовили специалистов различных отраслей знания, переводили учебники, создавали оригинальные исторические хроники, географические трактаты, словари. Здесь рождались первые переводы художественных произведений западноевропейской и русской литературы («История Петра Великого», «Карл XII», «Александр Македонский» и др.), позже воспитанники «Дар-оль-фонуна» сами начали создавать художественные произведения нового типа на актуальные темы просветительского характера.

Существенным было упрощение литературного стиля. Пионером в этой области стал поэт и писатель Мирза Абулькасем Каем-Макам Фарахани (1779—1836) — создатель нового прозаического стиля, прославившийся своими прекрасно составленными письмами. Эти начинания были подхвачены его современником, поэтом Мухаммадом Фазель-ханом Гарруси (1783—1852). Фазель-хан рано начал писать стихи. Оказавшись при дворе, он за несколько лет освоил основы литературы, риторики, грамматики арабского языка и других наук. Стихи Фазель-хана носили преимущественно лирический характер. Как и все поэты того времени, он сочинял традиционные газели, восхваляя возлюбленную, страдая и проливая слезы, моля ее о пощаде. Но он писал и стихи, в которых жаловался на превратности судьбы, на огорчения и обиды, проповедовал науку, знание и справедливость.

Известный русский востоковед Н. В. Ханыков, который подружился с Фазель-ханом, отмечал решительность и принципиальность иранского поэта в борьбе с социальным злом: «Пораженный какой-нибудь несправедливостью или людским пороком, он казнил их сильными и жгучими стихами. Какая-то лихорадочная ирония, какой-то болезненный смех сквозь слезы, какое-то притворное смирение Эзопа под палкой своего господина царствует в сатирах его с начала до конца». Фазель-хан входил в искупительную иранскую миссию, направлявшуюся в Россию в связи с убийством А. С. Грибоедова, и встретился на Кавказе с А. С. Пушкиным.

Большое значение в Иране первой половины века имела просветительская деятельность Мирзы Таги-хана Амире Кабира (1805—1852), инициатора ряда реформ. Просветительские идеи (стремление ограничить власть шаха и установить законность в стране, борьба с произволом и тиранией в городе и деревне; требование улучшения условий жизни и проведения реформ в области культуры и просвещения) продолжали зреть в среде передовой иранской интеллигенции и оказали значительное влияние на письменную литературу, которая начинала заметно меняться. Так, в самом начале века впервые в печатном виде распространяются острые сатирические произведения, направленные против произвола казиев (судей). Они строились по принципу известных старинных притч, например о том, как в одном городе преступление совершил купец, а казнили вместо него плотника в другом городе.

Признаки перемен заметны и в персидской поэзии. Начавшееся еще в XVIII в. движение за упрощение поэтического стиля, за возврат от трудного и сложного к ясному и изящному стилю средневековой поэзии, известному под названием хорасанского или туркестанского, оказало воздействие на всю поэзию XIX в.

Существенные изменения обозначились и в содержании поэзии первой половины XIX в. Они отмечаются, к примеру, в творчестве одописца Хабиболлы Каани (1808—1854), которого считают последним крупным придворным поэтом Ирана. Помимо большого числа касыд, он опубликовал сатирическую «Книгу смятенного» («Кетаб-е паришан»), написанную прозой, орнаментированной стихами, наподобие «Гулистана» Саади или «Бахаристана» Джами. В своей «Книге смятенного» Хабиболла Каани пишет об алчных шейхах и несправедливых судьях, о ворах, обирающих бедняков, о притеснении безвинных людей, осуждает пьянство и разврат. В цикле пандов (наставлений) поэт поучает и правителей. Он советует им не обижать людей, думать о доходах государства, о поощрении ремесел, развитии торговли и т. п. «Книга смятенного» Каани — это первые робкие попытки критики современной действительности. В то время подобное выступление было проявлением гражданского мужества и одновременно знаком перемен в общественной мысли и в литературе середины века. Знаменательно, что на такой смелый поступок решился придворный поэт.

Более смело обличал феодальные порядки его современник поэт Абулхасан Ягма Джандаки (1782—1860). Он происходил из небогатой семьи. Его усыновил помещик и дал ему возможность учиться, а затем назначил личным секретарем. Благодаря своим обширным познаниям в области традиционных наук, незаурядному литературному дару Джандаки не раз удостаивался высоких постов и почестей. Но и не раз он оказывался в опале, лишался благосклонности вельмож за свою неподкупность и острое слово правдолюбца. Так, уже первая поэма «Начальственная» («Сардарийе»), в которой он высмеивал одного из своих покровителей, феодала-самодура, издевавшегося над своими подданными, едва не стоила ему жизни. Другая поэма Джандаки — «Экстракт позора» («Холасат оль-эфтезах») высмеивала дикие нравы состоятельной провинциальной семьи, и за нее автор тоже чуть было не поплатился жизнью. Хотя объектом сатиры Джандаки были конкретные лица, которых читатели легко узнавали, это была в сущности критика всего уклада жизни, всей социальной системы.