Развитие новой литературы задерживалось и отсутствием национального литературного наследия — все предшествующие курдские бабанские поэты, находившиеся под сильным влиянием арабской и персидской классической поэзии, писали в духе классических традиций, используя для своих произведений языки арабский, персидский и турецкий.
Начало литературной традиции на сорани связано с именем поэта Нали (Хадыра Ахмеда Нали, 1800—1856). Хорошо сознавая, что национальная литература может успешно развиваться лишь на родном языке, Нали и его последователи Салим (1800—1866) и Курди (1812—1852) ратовали за очищение поэтического языка от арабизмов и персизмов. Они стремились создавать простые и ясные образы. Поэтому их стихи, написанные, правда, в формах арабско-персидской классической поэзии, были близки и доступны курдскому читателю. Используя форму аруз и соблюдая традиции классической ближневосточной поэзии, поэты передавали в своих стихах национальный дух и колорит. Особенно характерно это было для Нали, стихи которого нередко можно было принять за произведения фольклора, благодаря их простоте и ясности их образности и лексики.
Катастрофа, разразившаяся над родиной поэта, — гибель Бабанского эмирата под натиском османских войск — нашла живой отклик в произведениях Нали и его современников. Поэт и его последователи воспевали подвиги и славу курдских героев, прославляли былое могущество курдских княжеств и оплакивали их крушение, тосковали об утраченной родине (большинство курдских бабанских поэтов, в том числе и Нали, вынуждены были скитаться на чужбине), а также резко выступали против иранских и турецких поработителей. Салим скорбит о трагической гибели Бабанского эмирата в знаменитом стихотворении «Оставьте меня»: «О, сердце, в назидание взгляни на судьбу века, // Взгляни, что сделали турки и рок с народом, говорящим по-курдски!».
Еще большую остроту и социальную направленность получают антиклерикальные мотивы в поэзии Шейха Реза Талебани (1842—1909) — основоположника сатирической курдской поэзии. Его творчество, проникнутое резкой непримиримостью к социальному неравенству и несправедливости, обличающее продажность и корыстолюбие власть имущих, лицемерие и ханжество духовенства, сыграло огромную роль в формировании прогрессивных демократических взглядов в курдском обществе. Поэт высмеивает уродливые проявления социального неравенства: «Коли есть у голого бедняка // Один-единственный недостаток, он известен всем, // А у богача с толстой мошной будь хоть целая сотня пороков — все они скрыты».
Патриотические, антиклерикальные мотивы в поэзии последователей Нали, их стремление создать литературу на родном языке, которая служила бы интересам народа, тенденция к очищению и демократизации поэтического языка отчасти были продолжением творческих исканий, связанных с именем Ахмеда Хани (XVII в.), отчасти же явились естественным порождением общественно-политической и духовной жизни курдов первой половины XIX в.
Одним из самых крупных поэтов был Хаджи Кадыр Койи (1816—1897) — певец курдских восстаний, просветитель и демократ, творчество которого проникнуто стремлением пробудить национальное самосознание курдов, поднять их на борьбу с национальным угнетением, бесправием и отсталостью. Хаджи Кадыр Койи находился еще под сильным влиянием традиций арабско-персидской классической поэзии. Постепенно он начинает отходить от нарочито сложной поэтической формы, упрекая в этой слабости своих современников: «Так много развелось поэтических приемов, // Что смысл стиха затерялся в них, // Отсутствие смысла перестало быть позором».
В это время поэтом создано множество лирических газелей, воспевающих красоту и чары возлюбленной. Стихи поэта, адресованные народу, написаны ясным, живым языком, поэтические образы близки простому читателю, он часто обращается к курдскому фольклору, заимствуя из него многие образы. Поэт открыто говорит о том, что мечети превратились в очаги и источники разврата, ссор и скандалов, а медресе стали местом сборища пьяниц и гуляк.
Антиклерикальные настроения и открытые выпады Хаджи Кадыра Койи в адрес духовенства привели к острому конфликту с влиятельными кругами курдского общества. Поэт был вынужден покинуть родину и провести оставшиеся годы жизни на чужбине. Он переезжает в Стамбул, где входит в тесный контакт с семейством Бедырхана — одного из наиболее выдающихся деятелей курдской культуры, известного поборника прогресса и просвещения. Здесь поэт знакомится с распространенными в то время среди прогрессивной турецкой интеллигенции идеями Французской революции и просветительства, оказавшими огромное влияние на его дальнейшее творчество. Говоря о роли личности Бедырхана в формировании творчества Хаджи Кадыра Койи, его биограф Гив Мукриани пишет: «Койи выпил из рук Бедырхана вино любви к народу». Большое влияние на формирование мировоззрения Хаджи Кадыра Койи оказали также и произведения писателей Танзимата, с которыми он познакомился в Стамбуле.
Среди современных ему поэтов-соотечественником Хаджи Кадыр Койи чувствовал себя одиноким: его собратья по перу писали главным образом о своих переживаниях и не откликались на общественные проблемы эпохи. На долю Хаджи Кадыра Койи выпала трудная миссия — в одиночку прокладывать путь для новой курдской литературы. Большой поэтический талант Хаджи Кадыра Койи и его самоотверженная любовь к народу помогли поэту справиться с этой задачей.
Творчество Хаджи Кадыра Койи, который в дальнейшем открыто выступал против экономической и социальной отсталости родины, призывая к объединению племен и к борьбе против насилия, гнета и бесправия, вошло животворной струей в курдскую просветительскую литературу второй половины девятнадцатого века.
*Глава шестая*
ПЕРСИДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Господство патриархально-феодальных отношений, бесконечные разорительные войны, внутренние междоусобицы, произвол шахской власти, нищета и отсталость — все это привело Иран в конце XVIII в. к экономическому, политическому и культурному упадку. О грабежах, разрухе и невыносимо тяжелой жизни народа можно судить по свидетельствам литераторов, например дневнику путешествий известного иранского поэта Шейха Али Хазина.
В самом конце XVIII в. к власти в Иране пришла новая династия Каджаров, которая приняла ряд мер по централизации власти и установлению спокойствия в стране, но деспотические феодальные порядки остались прежними.
Зато процветал новый шахский двор, затрачивавший огромные средства на гаремы, пиры и содержание дворцовых поэтов, которым надлежало восхвалять шаха. Росло количество панегиристов, которые стремились выслужиться перед шахом, дворцовой знатью, а в провинциях — перед губернатором. В первой половине XIX в. при дворе появилось немало поэтов, прославившихся прежде всего своими касыдами — одами шаху, принцам или вельможам, содействовавшим поэту в получении выгодной должности и высоких титулов. Каждый стремился превзойти своего собрата по перу в славословии, соревнуясь в виртуозности, проявляя редкие способности в технике стиха и подражая классикам персидской поэзии. Одним из самых крупных среди них был Фатхали-хан Саба (1770—1822). Он был родом из Кашана. В награду за хвалебные оды Саба был щедро вознагражден: он стал губернатором Кума и Кашана, был хранителем кумских мавзолеев, что считалось и почетным и доходным местом. За касыду, написанную при восшествии на престол Фатхали-шаха, Саба удостоился выского титула Царя поэтов. Им написано свыше двухсот касыд, множество газелей, маснави, таркибандов, рубаи и кыта. Но кульминацией творчества этого придворного поэта оказалась его эпическая поэма «Шахиншах-наме» («Поэма о шахиншахе»), написанная в подражание «Шах-наме» Фирдоуси и тем же размером. В ней Саба всячески превозносит полководческий гений Фатхали-шаха, приписывая ему победы над русскими войсками, хотя известно, что первая и вторая русско-иранская войны, начатые иранской стороной, для Ирана окончились поражением. Шаху понравились безудержные хвалебные гимны поэта. И когда книга, состоявшая из сорока тысяч бейтов, была преподнесена шаху, тот приказал отсыпать поэту сорок тысяч золотников золота — по золотнику за каждое двустишие. Современники Саба хвалили эту поэму, но потом она была расценена как неудавшееся подражание «Шах-наме» Фирдоуси и забыта.