Изменить стиль страницы

Он рассеянно погладил жену по спине, вспоминая летний воскресный вечер, когда Мари решила сообщить своим старшим дочерям правду о Клоде, который так понравился Ману, что до признания матери она говорила о нем не переставая… Оправившись от потрясения, сестры разволновались: у них, оказывается, есть еще один единокровный брат!

Мари и Адриан, посоветовавшись, решили, что Камилле пока ничего рассказывать не стоит: она еще слишком маленькая, да и узы родства их с Клодом не связывают.

Мари интуитивно почувствовала, что Адриан чем-то озабочен. Она высвободилась из его объятий и стала надевать плащ. Из комнаты в вестибюль вышла Нанетт и сказала охрипшим от волнения голосом:

— Не уходи, моя родная! Они тебя обидят! Останься со мной! Они изувечили моего сына! Я не переживу, если у меня отнимут еще и дочь!

— Нан, милая, не надо бояться! Побудь дома, а я сбегаю предупрежу монахинь. И сразу вернусь. Сегодня четверг, Камилла еще спит. Позаботься о ней. И проследи, чтобы до моего возвращения она не выходила из дома. Адриан, прошу, дождись меня! Представь, что может произойти, если Нанетт откроет им дверь…

— Ты права, дорогая. Поцелуй меня и иди!

Адриан прижал Мари к себе и посмотрел на нее долгим взглядом. Потом еще раз поцеловал и сказал шепотом:

— Я люблю тебя, Мари, люблю всей душой, не забывай это! Будь сильной!

Мари пересекла площадь с беззаботным видом, сохранить который ей стоило огромных усилий. Она ни разу не посмотрела на стоявшие поддеревьями грузовики и солдат. Командиры отдавали приказы на незнакомом грубом языке.

Наконец дверь приюта открылась, и она вошла. В святых стенах старинного аббатства она вздохнула свободнее. Сестра Юлианна тотчас же схватила ее за руку:

— Они уже здесь, верно? Моя дорогая крошка Мари, мне никогда не было так страшно! И нашим девочкам не слаще! Для вас у меня плохая новость: сестра Бландин исчезла, никому не сказав ни слова. Ее платье и покрывало я нашла сложенными на кровати.

Сердце Мари сжалось. Леони! Какое отчаянное решение созрело в ее голове? Как изменились ее намерения с началом войны? Ответ на эти вопросы ей не замедлила дать мать-настоятельница:

— Мне многое нужно вам сообщить, моя дорогая Мари. Сначала самое важное. Моя просьба вас, конечно, удивит, но я прошу не приходить к нам так часто, как вы привыкли. Мадемуазель Жанна и мадемуазель Соланж постоянно живут в приюте. Частое появление в приюте людей в мирской одежде может привлечь к нам ненужное внимание. Чтобы защитить всех, кто живет под этой крышей, я устанавливаю в приюте жесткую дисциплину. Отныне мы станем жить по законам женского монастыря, и, надеюсь, оккупанты не осмелятся осквернить своим присутствием священное место! Вы меня поняли?

— Да, я поняла, — с сожалением проговорила Мари.

— Ваша подруга Леони, в монашестве сестра Бландин, решила, что она нужнее в другом месте, — сказала мать-настоятельница и добавила тише: — Она ушла к партизанам. Они нуждаются в медицинской помощи. Не сердитесь на нее!

— Я совсем не сержусь, матушка, я ею восхищаюсь! И очень за нее переживаю.

Через три часа Мари неторопливым шагом вернулась домой. Немецкая дивизия покинула городок, но мясник шепнул ей на ухо, что вечером солдаты вернутся:

— Будьте осторожны, дорогая мадам Меснье! Хуже, чем нацисты и гестапо, — это полицейские, набранные из наших, таких же французов, как мы с вами! Вчера ко мне в гости заехал зять, он живет в Орлеане. Он рассказал страшные вещи! Некоторые сводят счеты со своими обидчиками посредством доносов! Прошу вас, будьте осторожны!

Она кивнула, стараясь скрыть беспокойство. Что знает отец Мари-Эллен? Отсутствие Поля могло показаться ему подозрительным. Люди вполне могли решить, что юноша участвует в движении Сопротивления…

Переступив порог, Мари сразу отметила, что в доме очень тихо. Первым делом она бросилась в комнату к Нанетт, чтобы ее успокоить. Свекровь сидела с вязанием в руках, по ее щекам текли слезы, которые она даже не пыталась вытирать. Камилла сидела рядом с ней на ковре с игрушками.

— Нан, милая, пока все хорошо, но нам нужно быть очень осторожными! Со всеми, даже с близкими друзьями! Ты понимаешь?

— Моя крошка! Разве мало нам было горя? И снова эта война! И первую-то еле пережили. А в те времена не приходилось, как теперь, бояться собственной тени!

Мари подошла к двери кабинета Адриана, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Комната была пуста.

— Адриан?

Она прошла за ширму из матового стекла, за которой доктор держал медикаменты первой необходимости. Но мужа и там не оказалось. Она уже собралась было пойти наверх, в их спальню, когда взгляд ее упал на лежащий на дубовом столе конверт. На нем красивыми буквами с наклоном было написано ее имя.

О, как ей не хотелось брать в руки этот конверт, она бы предпочла никогда его не видеть! И все же…

Моя дорогая Мари, моя ласковая голубка!

Не сердись, у меня не было выбора. Ты наверняка думаешь, что мое место — рядом с тобой и Камиллой, вы обе нуждаетесь в моей заботе и защите. Но вы ничем не рискуете, и ты достаточно сильная, чтобы справиться со всеми трудностями. Тем, кто будет спрашивать, где я, отвечай, что я работаю на Красный Крест. Не теряй надежды! Ради тебя, ради всех, кого я люблю, я должен уйти. Ради своей страны и ради нашей маленькой Камиллы, которая однажды снова увидит Францию свободной. Я буду вместе с Полем. Сожги это письмо сразу после прочтения. Со всей нежностью целую тебя и нашу дорогую девочку. Прости меня. Я долго ждал этого дня, я больше не могу бездействовать. Позаботься о Камилле.

Адриан

Не помня себя от горя, Мари разрыдалась. Адриан не имел права оставить их одних, ее и Камиллу! Странная мысль пришла ей в голову: Адриан и Леони исчезли в один и тот же день, с разницей в несколько часов. Неужели причиной этого стало перемещение немецких войск? Если так, то ее муж и сестра Бландин имели куда более точные сведения о происходящем, чем остальные горожане. Но от кого они получали эти сведения?

Сопоставив некоторые факты, Мари пришла к выводу, что частые отлучки Адриана, все эти визиты в окрестные поселки были вызваны отнюдь не профессиональной необходимостью. Ее супруг давно помогает партизанам…

У нее не хватило мужества сообщить Нанетт об этом новом ударе судьбы. Не сейчас, позднее… Тяжело опираясь на перила, Мари медленно поднялась по лестнице, вошла в спальню и повалилась на кровать. Бессвязные фразы срывались с ее губ:

— Адриан, ты не должен был… Мне страшно, я не знаю, что делать… Любовь моя, ты — лучший из мужчин, и у меня нет права удерживать тебя рядом с собой, как пленника… Ты прав, ты должен был уйти… Лизон, Поль, как вы нужны мне! Папа! Дорогой папочка, ну почему, почему снова война?

* * *

Теперь каждый день ждали, что случится что-то ужасное. Несмотря на общество Камиллы и Нанетт, Мари страдала от одиночества. У нее вошло в привычку записывать в блокнот свои воспоминания и мысли.

Учительское жалованье и сбережения, сделанные Адрианом, позволяли им сводить концы с концами. В городе, как и во всей стране, остро ощущался дефицит продуктов питания. Однако слово «взаимопомощь» не было для жителей Корреза пустым звуком: маленькое семейство Мари не страдало от отсутствия мяса, конечно же, благодаря мяснику, господину Дрюлиолю. Весной 1943 года, когда в родительский дом вернулись Лизон и Матильда (первая — потому что была беременна, вторая — потому что в пансионате она постоянно недоедала), Мари пришлось разработать строгий рацион, которого отныне все члены семьи строго придерживались.

В декабре Адриан прислал записку с юношей, которому едва исполнилось шестнадцать. Тот привез на продажу чуть подмороженный картофель, что было неудивительно — зима в этом году выдалась очень холодная. Никто не заподозрил подвоха: продукты, даже подпорченные, ценились чуть ли не на вес золота. На самом же деле парень был партизаном.