Доподлинно известен ответ Дориа: «Я не буду так прост (?), как в прошлый раз, как прежде, когда отдал принца Оранского, за которого не получил выкупа, и я не уступлю другому плодов победы, приобретенной кровью моих сородичей!»

Вот вам и бессребреник, вот вам и рыцарь! Впрочем, возможно, что это был всего-навсего лишь очередной политический ход.

Но и здесь Франциск проявил редчайшую для него рассудительность. Понимая, что с уходом Дориа к испанцам он не просто теряет флотоводца и флот, а что это означает неминуемое усиление его главного врага, французский король предпринимает последнюю попытку образумить мятежного адмирала. В Геную отправляется личный посланец короля, один из выдающихся политиков своей эпохи герцог Беллей Лангей, состоявший к тому же в самых приятельских отношениях с Андре. Дориа принял Лангея приветливо, много с ним беседовал. Лангей просил адмирала открыть ему свое сердце и душу, рассказать свои огорчения и намерения.

— Все еще можно исправить! — убеждал Беллей Лангей. — Король готов простить тебя, и все будет по-старому!

— Предупредите французский двор, что он, равно как и ваш король, доводят меня своим поведением до последней крайности! — отвечал Дориа.

Такой ответ был равносилен вызову. Удрученный Лангей откланялся и отъехал восвояси. Но и вернувшись в Париж, умный герцог, как говорят французские историки, «старался извинить поступки Дориа, умерить гнев короля, давая ему почувствовать, что в настоящих обстоятельствах весьма важно удержать Дориа у себя в службе…»

Исчерпав на этом все возможности и окончательно потеряв терпение, Франциск своим указом лишил Дориа звания генерала французских галер. Французским капитанам было велено более не подчиняться зарвавшемуся генуэзцу. Генералом над галерами был поставлен некто Барбесью, лично преданный, но, увы, абсолютно бесталанный.

Можно предположить, что указ Франциска обрадовал Андре Дориа, ведь отныне он был свободен от всех обязательств перед ним и мог далее действовать по своему усмотрению. В ответ на королевский указ Дориа демонстративно публично сорвал со своего кафтана орден Святого Михаила. Под гром аплодисментов и криков «браво» он с силой швырнул его далеко в море. Франциск, в свою очередь, узнав о столь вопиющем демарше, вызвал к себе Барбесью.

— Иди в Геную и привези мне этого негодяя Дориа в кандалах! — велел он.

На десяти галерах с пятьюстами отборнейших солдат Барбесью направился из Марселя к столице Легурии. Однако заранее извещенный об этой экспедиции Дориа тоже не сидел сложа руки. Ко времени подхода французов он успел уже увести несколько остававшихся у него под руками галер в небольшой генуэзский порт Эрме, где и укрепился. Барбесью, зайдя по пути к Генуе в Вилла-Франко, нашел в порту всего лишь одну из дориевских галер, случайно зашедшую туда за дровами.

— Отдайте мне галеру! — велел он капитану.

— С какой это стати? — резонно заметил тот.

— Только что получено известие, что Андре Дориа скоропостижно умер и король собирает все галеры в единый кулак под мое начало! — не моргнув глазом, нагло соврал Барбесью.

— Мой адмирал живее всех живых! — расхохотался посвященный в тонкости интриги капитан. — Только попробуйте меня взять, я буду защищаться до последней крайности!

Драться с дориевскими капитанами не входило в задачу французского адмирала, так как войны с Генуей попросту не было. Ему был нужен лишь сам Дориа, и Барбесью поспешил продолжить его поиски дальше. Подойдя к Генуе, он было решил захватить в заложники семью адмирала, но от этого шага его тут же отсоветовали помощники, посчитавшие, что столь явное оскорбление, нанесенное всеми любимому и популярному на побережье флотоводцу, не только взволнует люд во всех портовых городах, но и окончательно загубит карьеру самого Барбесью.

Поискав мятежного адмирала по всему побережью, а найдя, не решившись, в конце концов, атаковать укрепленный Эрме, Барбесью, к большому неудовольствию Франциска, вернулся к нему ни с чем. Тем временем в Эрме к дяде поспешил на помощь с основной генуэзской эскадрой племянник Филипп. Теперь под началом Дориа был целый флот, и драться с ним было уже далеко не безопасно. И опять Андре Дориа стал перед непростой дилеммой: кому служить дальше? Снова он выставлял себя и свои галеры на европейский торг. Однако теперь вместе с флотом на торг, по существу, выставлялась и сама Генуя. Род Дориев, богатея день ото дня, фактически захватил всю власть в городе. Теперь уже не Андре ходил к дожу за разрешением какого-либо вопроса, а тот смиренно спешил на прием к адмиралу. Богатейшее генуэзское купечество также было полностью на стороне Андре, доверяя именно ему определять внешнюю политику республики.

— А не ускорить ли тебе, мой любимый зять, переход к имперцам, затягивать такое дело нам нынче ни к чему! — советовал адмиралу мудрый тесть Узедомар.

— Лучше и богаче короля Карла повелителя в мире ныне нет! — нашептывал не так давно выпущенный тем же Карлом из замка Ангелов адмиральский шурин папа римский Иннокентий VII. — Весь Мадрид уже завален вест-индским золотом, а серебро там попросту не знают куда девать! Мы же знаем, куда девать все эти богатства. У нас есть товары, у испанцев деньги. Дружба и союз с Карлом — это золотое дно для Генуи! Решайся, и все мы станем скоро баснословно богаты!

— Но как я пойду к нему так быстро на службу, ведь я только что воевал против него? — сомневался на Совете Сорока больше для вида Дориа.

— Эка невидаль! — смеялись его рассудительные родственники. — Не ты первый, не ты и последний! Все предварительные переговоры мы берем на себя. Император тебя давным-давно простил и ждет тебя, ты ведь и сам об этом знаешь, так к чему разыгрывать всю эту комедию, пора уже переходить к финалу!

В последнем акте интриги попытался, было, исправить дело и командующий французской армией в Италии маршал Лотрен. Он отправил одного за другим нескольких послов к Дориа, прося его оставаться верным королю и обещая, что требуемое им жалованье будет немедленно выплачено, а задержка, за которую маршал просил извинения, произошла лишь по беспечности королевского казначея, который будет непременно за нее наказан. Дориа ответом маршала не удостоил. Зачем, все было уже и так решено!

Перво-наперво в Мадрид прощупать обстановку отправился младший из дориевых племянников Эразм. Обратно Эразм привез вести обнадеживающие. В Мадриде очень рады ссоре Франциска и Дориа и, в общем-то, не возражают о найме адмирала на испанскую службу. Не сидели в Генуе сложа руки и влиятельные салернские пленники маркизы Дювгаст и Аскан Коллона, также изо всех сил склонявшие Дориа как можно скорее решиться на переход под испанские знамена.

Теперь слово было за самим Дориа. И он себя ждать не заставил. Несмотря на то что еще официально ничего не было решено, он немедленно вышел в море со всем своим флотом и, соединясь с бросившим осаду Неаполя племянником Филиппом, захватил несколько не ожидавших его нападения французских галер. Теперь все мосты были уже сожжены! Затем адмирал направил свои галеры на помощь осажденному маршалом Лотреном Неаполю, который он не так уж давно осаждал сам. В пути Дориа искусно разошелся с объединенным флотом французов и венецианцев, искавших его, чтобы покарать за измену. Драться в французами, пока он не принят официально на испанскую службу, не входило в расчеты умного генуэзца. Пока же он ограничился тем, что нашел способ снабдить осажденный гарнизон Неаполя продовольствием, что дало ему возможность начать защищаться с новой силой. Впрочем, осаждавшим было уже не до осады. По французскому лагерю вовсю гуляла чума. Среди первых заболел и умер сам маршал Лотрен. Вскоре из осаждающих полувымершая французская армия сама превратилась в осажденных. Ни о какой войне уже не было и речи. Неаполитанцы, снабжая своих недавних врагов Дориевыми продуктами, окружили французов дозорами, чтобы пресечь распространение заразы, но это им не удалось. Остатки французского воинства во главе с принявшим командованием маршалом Салюцесом кое-как прорвались из Италии, разнося по всей стране вслед за собой чуму ушли во Францию.