В повести "Во имя Родины" Спиридон Громяк, один из двух крестьян, которым предстоит предать земле тело Кузнецова, говорит своему спутнику, Василию Олейнику: "Ты не смотри, Василий, что на нем мундир немецкий… Слух прошел, советских партизан погубили в хате Голубовича. Немцев эти холуи не трогают, в дружбе живут".

Василий с ним соглашается. Когда крестьяне привезли тело в урочище Кутыкы Рябого, то выяснилось, что земля скована морозом, а лома они не взяли. И Громяк предложил похоронить неизвестного в снегу, в канаве, а когда земля оттает, вернуться и зарыть в землю: как-никак советский партизан, а не немец какой-нибудь, чтобы оставлять его на съедение зверям.

В том, что здесь мы имеем дело с писательским вымыслом, вряд ли стоит сомневаться. Ну откуда, интересно, крестьяне вот так сразу могли узнать, что погибшие в хате Голубовича не немцы, а советские разведчики? Неужели командир отряда повстанцев успел продемонстрировать всему селу найденный у Кузнецова отчет?

Струтинскому такое прозорливо верное знание крестьян о погибших и сочувствие им понадобилось для того, чтобы еще раз заклеймить УПА как пособницу немецких оккупантов и заодно объяснить, почему, в конце концов, могила оказалась на насыпи, а не в канаве. Крестьяне-де хотели потом похоронить Кузнецова надлежащим образом, а пока просто зарыли в снег, чтобы недели через две вернуться и похоронить как следует, по-христиански. Но вернуться так и не смогли. Словом, хотели как лучше, а получилось нехорошо. Потому что дальше, по уверению Струтинского, произошло вот что:

"Спустя неделю в Боратине появились гитлеровские регулярные части. Солдаты ломали крестьянские хаты, стаскивали бревна на окраину села. Они сооружали двухэшелонную оборону. Командный пункт второго эшелона сооружался в урочище Кутыкы Рябого, куда спешно сгоняли население из окружающих сел и хуторов для рытья траншей, окопов и блиндажей (блиндажи, замечу, все-таки строят, а не роют. - Б. С.). К этому времени солнце и ветер сняли сильно потемневший снег. В канаве, куда врезался уступ траншеи, образовалась впадина, из которой торчала рука человека… Пожилой высокий гауптман в пенсне в сопровождении двух офицеров прибыл на место. Он распорядился очистить труп от снега и извлечь на поверхность. Разглядев изодранную одежду, нательное белье и носки, гауптман с негодованием воскликнул: «Это же германский офицер! Он убит, видимо, местными бандитами. Поднять взвод Ганса. Рассчитайтесь с этими скотами за смерть нашего офицера!»

Гауптман указал на хутор Залуч: «Спалить! Дотла!… А погибшего офицера похоронить вот здесь, на возвышенности!»"

Вот так, значит, и появилась могила Кузнецова на насыпи рядом с канавой. Карательная же экспедиция направилась к соседнему селу Черница: один из жителей Залуча, отводя угрозу от родного хутора, указал, что раненые бандиты, убившие немецкого офицера, скрываются в Чернице. Там немцы обнаружили только одного раненого бойца УПА, по кличке Сирый, за которым ухаживала местная девушка Стефания Колодинская. Они были убиты немецкими солдатами и похоронены своими на черницком кладбище.

По Струтинскому, получается, что Николай Кузнецов и после смерти на какое-то время опять стал Паулем Зибертом. Немцы похоронили его как германского офицера, погибшего от рук бандитов, и отомстили убийцам. Характерно, что украинских повстанцев одинаково именовала бандитами и советская, и немецкая сторона.

Но опять возникает слишком много вопросов. Неужели согнанные на оборонительные работы местные жители так хорошо знали немецкий, что потом смогли подробно рассказать, что именно говорил пожилой гауптман своим подчиненным? И действительно ли немецкая карательная акция была связана с обнаружением трупа немца в урочище Кутыкы Рябого? Ведь кого-то из солдат и офицеров вермахта могли убить и рядом с Черницей. И, строго говоря, нет никаких доказательств, что этот Сирый участвовал в схватке, происшедшей в хате Голубовича.

Вообще странно, что от взрыва кузнецовской гранаты, кроме самого разведчика, никто не погиб. Да и тела Белова и Каминского делись неизвестно куда. Ведь в обеих повестях Струтинского говорится о захоронении только одного погибшего. Ну не стали бы бандеровцы заставлять крестьян выдалбливать в мерзлой мартовской земле целых три ямы. Наверняка положили бы люди тела троих погибших советских разведчиков в одну, братскую могилу. Вот здесь, возможно, и разгадка, почему граната пощадила бойцов УПА. Ведь иначе пришлось бы еще объяснять, куда делись погибшие бандеровцы, а на это творческой фантазии автору уже не хватало. Искали в первую очередь останки Героя Советского Союза Николая Кузнецова, после появления книги Медведева и фильма "Подвиг разведчика" превращавшегося в культовую фигуру. Его боевые товарищи Иван Белов и Ян Каминский, удостоенные только ордена Отечественной войны I степени, так и не стали героями фильмов и книг специально им посвященных.

Странно также, что в обеих повестях Струтинского под кличками фигурируют только те люди отряда Черныгоры, кто был ранен в хате Голубовича. Неужели память односельчан не сохранила других имен или хотя бы кличек?

Из четверых раненых в хате Голубовича (они носили клички Сирый, Скиба, Мазепа и Черныгора) Струтинскому и его товарищам в 1959 году удалось разыскать только одного. Скибой оказался Петр Васильевич Куманец, двумя годами ранее осужденный за участие в банде Черныгоры в 1944-м и отбывавший срок в Сибири. По признанию Струтинского, "были и другие бандиты с такой кличкой, но мы остановились на Куманце". Может быть, потому, что он единственный подвернулся под руку?

Петру Васильевичу выбирать уже не приходилось. Чекисты теперь шили ему еще и - подлинное или мнимое - участие в немецких карательных отрядах, а это грозило лишней "десяткой", а той "вышкой". И Скиба-Куманец охотно подтвердил, что они "окружили хату, в которой разоружили двоих неизвестных, одетых в форму гитлеровских военнослужащих". Вспомнил он и о взрыве фанаты, и своем ранении: "И сейчас у меня в печенках сидят осколки той гранаты… После взрыва гранаты я потерял сознание…" Струтинский считает, что тем не менее " Куманец… не был до конца откровенен". Возможно, Николаю Владимировичу не понравилось, что Скиба забыл упомянуть третьего в немецкой форме - Белова.

Показания Куманца как будто убедили группу, проводившую расследование, в том, что в урочище Кутыкы Рябого похоронен именно Кузнецов. Больше всего Струтинский и его друзья боялись обнаружить вместо легендарного разведчика кого-нибудь другого, не дай бог - германского офицера. 16 сентября 1959 года могила на насыпи была эксгумирована. Струтинский свидетельствует: "На глубине чуть больше метра покоился скелет человека". Но для идентификации останки оказались малопригодны. Члены следственной группы прослышали о существовании в Москве лаборатории пластической реконструкции, восстанавливающей по черепулицо человека. В столицу был командирован эксперт Владимир Михайлович Зеленгуров, встретившийся с заведующим лабораторией доктором исторических наук Михаилом Михайловичем Герасимовым. И уже через несколько дней Зеленгуров позвонил Струтинскому и радостно сообщил: "Герасимов сказал: «Передайте товарищам, что все, что передано на экспертизу - фотографии, документы и череп - на девяносто девять и девятьдесятых процента принадлежат одному и тому же человеку»". После этого следователь рискнул вынести и официальное постановление об экспертизе. Его стоит процитировать почти полностью, как это и делает в своей книге Николай Владимирович Струтинский:

"Постановление «О назначении в состав комиссии дополнительных экспертов». 21 декабря 1959 года, г. Львов. Старший следователь Управления Н. Рубцов, рассмотрев материалы дела, нашел: 9 марта 1944 года в оккупированном немецкими войсками селе Боратин Подкаменского района Львовской области (в действительности в этом селе не было не только немецкого гарнизона, но и, как видно, созданной немцами вспомогательной полиции, так что хозяином положения в тех местах была УПА. - Б. С.) в доме Голубовича Степана Васильевича участниками банды оуновцев Черныгоры были захвачены двое неизвестных в форме военнослужащих немецкой армии, один из которых взорвал в руках гранату и погиб.