Мы выпиваем ещё по бокалу вина.

 – Костя, с моей стороны будет не очень возмутительно, если я попрошу разрешения остаться на ночь у тебя? – спрашиваю я. – Или это будет уж слишком?

 – Конечно, оставайся, – просто говорит он. – Не беспокойся, приставать я не буду.

 Я ни капли не сомневаюсь в том, что Костя умеет вести себя как джентльмен, и мне даже становится чуточку жаль, что я в него не влюблена.

 – Понимаешь, одной дома мне страшно, – объясняю я. – После смерти папы мне очень тяжело возвращаться в пустую квартиру.

 Костя мягко – сдержанно, как друг – кладёт руки мне на плечи.

 – Оставайся. Чувствуй себя как дома.

 Он уступает мне свою кровать, а себе стелет на диване в гостиной. Мне остаётся только поблагодарить его и воспользоваться его гостеприимством.

 Но роскошная двуспальная кровать с ортопедическим матрасом и мягким изголовьем, прямо-таки созданная для любовных утех, не приносит мне желанного отдыха: вследствие ли возбуждающего действия пива или же по каким-то другим непонятным причинам я ворочаюсь с боку на бок и не смыкаю глаз почти до утра. Но стоит моим векам сомкнуться, как я, находясь на границе сна и яви, слышу голос Альбины, который громко окликает меня:

 – Настя!

 Страшно содрогнувшись всем телом и душой, я моментально просыпаюсь. Меня охватывает такая невыносимая тревога, что я не могу лежать больше ни минуты, вскакиваю и начинаю натягивать одежду. Набираю номер Альбины, но она не отвечает. Костя ещё спит, и я трясу его:

 – Костя! Костя, проснись!

 Он открывает глаза, потягивается и смотрит на часы:

 – Насть, что случилось? Пять утра только... Ещё же рано.

 – Костя, я не знаю, как тебе объяснить, – отвечаю я со стоном. – Понимаешь, мне нужно срочно... Сейчас ехать!

 Костя, заспанно хмурясь, садится и разминает шею.

 – Куда тебе так срочно в пять утра? – ворчит он спросонок. – Пожар, что ли?

 – Да, Костя, пожар! – кричу я. – Случилось что-то страшное, я чувствую! Пожалуйста, отвези меня! Я объясню, куда ехать. Только скорее, прошу тебя!

 Он смотрит на меня встревоженно.

 – Господи, да что стряслось? На тебе просто лица нет!

 – Костя, быстрее! – умоляю я и тяну его за руку.

 – Ладно, успокойся, – соглашается он. – Сейчас поедем, куда скажешь, только дай мне хотя бы одеться.

 Одевается он быстро и чётко: сразу видно, что в армии он отслужил честно. Минута – и он полностью одет, а причёсываться ему не нужно: у него такая короткая стрижка, что в расчёске просто нет надобности. Схватив пиджак и ключи, он заглядывает в зеркало, дотрагивается до подбородка и говорит:

 – Ладно, бриться не буду. Я готов. Куда ехать?

 Я объясняю, как ехать к Альбине, и мы мчимся в дымчато-голубых утренних сумерках. Улицы пустынны, и стрелка спидометра дрожит между цифрами 110 и 120. Мы уже выезжаем на автодорогу, ведущую к посёлку, где живёт Альбина, когда в моей сумочке слышится звонок телефона. На экране высвечивается «Диана Несторовна».

 – Настя! – оглушительно кричит телефон её голосом. – Настя, ты где? Что с тобой?

 Я тоже кричу:

 – Диана Несторовна, мы с Костей едем к Але! Я чувствую, с ней что-то случилось!

 Похоже, мой ответ её немало удивляет.

 – С Костей? К Але? Ничего не понимаю! – кричит она. – Ты же должна быть сейчас дома!

 Теперь удивляюсь я.

 – Почему я должна быть дома? Нет, я не дома – я же говорю, мы едем к Але!

 – Постой, разве ты не звонила ей?

 – Нет...

 – Что за ерунда! А мне она двадцать минут назад сказала, что ты позвонила ей и что у тебя был такой голос, будто ты умираешь! Ты сказала ей, что тебе очень плохо, и просила немедленно приехать... И она помчалась к тебе. Что происходит, Настя? Я ничего не могу понять!

 – Я сама ничего не понимаю! Я не звонила Але и не просила её приехать! Точнее, я ей звонила, но она не ответила. У меня предчувствие, Диана Несторовна... Ужасное, ужасное предчувствие!

 – Хорошо, потом разберёмся, кто кому звонил... Где вы сейчас?

 – Мы на автодороге, скоро будем у Али!

 – Ладно, будьте там и никуда не уезжайте! Дождитесь...

 Голос Дианы Несторовны внезапно обрывается: что-то со связью. Я не перезваниваю, бросаю телефон в сумочку и поднимаю глаза на дорогу...

 – Ничего себе, кто-то слетел с дороги под откос! – восклицает Костя, сбрасывая скорость.

 Из овражка поднимается столб чёрного дыма. Костя даёт задний ход, а я неотрывно смотрю на дым, как парализованная: страшное свершилось. Наша машина встаёт вровень с местом аварии, и Костя глушит двигатель. Вдали над лесом розовеет заря, небо чистое, как крыло ангела, безмятежно спокойные сосны щекочут его своими верхушками, а в свежем утреннем воздухе пахнет гарью и бедой.

 – Ё-моё! – бормочет Костя потрясённо. – Там точно никого не осталось в живых...

 Столб дыма поднимается от горящей машины, валяющейся в овражке вверх колёсами. Хоть она и объята пламенем, но я вижу, что это джип, и что когда-то он был серебристым. Лучше бы мои глаза никогда не видели белого света! Это машина Альбины.

 – Смотри! – вдруг кричит Костя. – Там человек!

 В нескольких метрах от горящего джипа на склоне овражка лежит кто-то в белом костюме. Мои колени подкашиваются, когда я вижу этот костюм – мой любимый костюм из гардероба Альбины, в котором она пришла на нашу вторую встречу, после ромашки, персиков и конфет.

 – Куда! – кричит за моей спиной Костя. – Стой, Настя! Сейчас бензобак рванёт!

 Мне плевать на это, я бегом спускаюсь по склону, спотыкаясь и оступаясь, к распростёртому телу в белом костюме, испачканном кровью и грязью.

 – Настя! – надрывается крик Кости там, наверху.

 У меня подворачивается нога, и я падаю прямо на тело, и подо мной слышится стон. Она жива, трепыхается сердце, Аля жива! Я переворачиваю её, а у неё вместо лица – кровавое месиво. Лица практически нет, но это её волосы и её руки, её говорящие часы для незрячих на запястье. Я нечаянно нажимаю кнопку, и приятный женский голос чётко говорит:

 – Пять часов тридцать три минуты.

 Я кричу, зову её, а она в ответ только стонет. Подняв голову вверх, я ору Косте:

 – Вызывай спасателей!

 А он, размахивая руками, кричит, как полоумный:

 – Бензобак! Бензобак!

 В этот момент с окровавленных губ Альбины слетает:

 – Утёнок... Милая...

 – Аля, я с тобой! – кричу я, вне себя от счастья, что она очнулась. – Я здесь, я тебя не брошу!

 – Уходи, – хрипит она. – Бак... взорвётся...

 – Аля, я тебя вытащу! – кричу я, как сумасшедшая.

 С удесятеренными силами я принимаюсь тащить её наверх, проклиная трусость Кости, и, видимо, делаю Альбине больно, потому что она стонет громче. Я опускаюсь на глинистый склон, задыхаясь от усилий.

 – Настя... оставь меня, – шепчет Альбина. – Не надо... Ты не успеешь... Уходи отсюда...

 Я глажу её растрёпанные, местами слипшиеся от крови волосы.

 – Я с тобой, Аля... Я тебя не брошу, – бормочу я сквозь слёзы. – Я люблю тебя...

 Из последних сил приподняв голову, она низким и хриплым, страшным голосом приказывает:

 – Уходи!

 Я сажусь рядом с ней. Небо над нами чистое и спокойное, мне не страшно подниматься туда. Нет, совсем не страшно, если мы с Альбиной будем вместе. Тёплая пелена слёз застилает мне взгляд.

 – Лучше я умру вместе с тобой, – сообщаю я ей своё решение. – Всё равно мне без тебя не жить.

 – Дура! – неузнаваемым, грубым голосом хрипит она.

 Сцепив зубы, она делает страшное усилие и валит меня на склон, а сама рывком взбирается на меня сверху, закрыв меня собой; в этот момент разверзается ад, и из него, в чёрном плаще, с улыбкой на губах и красным огнём в глазах выходит Якушев.

 – Я обещал войну – вот тебе война, – громыхает его голос. – А сейчас я возьму мой трофей!

 «Я не отдам тебе её!» – хочу я крикнуть, но голос меня не слушается, а Якушев склоняется и берёт Альбину на руки. Я могу только бессильно уцепиться за край его чёрного плаща, а он, обернувшись и взглянув на меня сверху вниз угольно-чёрными провалами глазниц, усмехается: