— Вудро! Не надо так говорить!

— Извини, дорогая. Но в жизни каждого бывает последняя ошибка. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы эта моя ошибка не стала последней: с тобой ничего не должно случиться. Просто я стараюсь втолковать тебе, что нам надо экономить воду.

— Я уже поняла — и буду внимательно следить за водным рационом.

— Я еще не все объяснил. Придется обходиться без мытья — ни лицо, ни руки. Сковородки и кастрюли будешь чистить песком и травой, а потом — на солнце; авось оно их прожарит. Вода — только для питья. Мулы переходят на половинный рацион, а мы с тобой вместо ежедневных полутора литров попытаемся обойтись порциями в пол-литра. Да, мадам Бороде положен полный рацион, ведь ей надо выкармливать козлят. Но если станет очень уж скверно, забьем малышей, а ей придется подсократиться.

— О, дорогой!

— Возможно, нам и не придется этого делать. До самой крайности еще далеко. Но если дела пойдут действительно плохо, придется убить мула и выпить его кровь.

— Что? Но ведь они наши друзья!

— Дора, выслушай старика. Обещаю, что ни Бака, ни Бьюлу, ни Бетти мы не тронем. Если дойдет до этого, заколем мула, купленного в Новом Питтсбурге. Но если один из наших старых друзей умрет — мы съедим его. Или ее.

— По-моему, я не смогу.

— Сможешь, если проголодаешься. Если вспомнишь о младенце в своем чреве. Будешь есть за обе щеки да еще благодарить старого друга за то, что помог тебе сохранить ребенка. Но не будем говорить о крайнем случае, дорогая. Мы сделаем это, если не будет другого выхода. Тебе Элен не рассказывала, что здесь было первой зимой?

— Нет. Она не хотела, чтобы я знала.

— Возможно, тут она была права. Я расскажу тебе одну из наименее отвратительных историй. Мы выставили — то есть я выставил — стражу возле склада с семенным зерном. В случае чего было приказано стрелять. Один из часовых так и поступил. Военно-полевой суд оправдал часового, поскольку убитый самым явным образом крал семена: во рту трупа оказались полупрожеванные зерна. Кстати, это был не муж Элен, тот умер как джентльмен — от истощения и какой-то лихорадки, которую я так и не сумел распознать. — Смит помолчал и добавил: — Ну вот. Бак заставил нас развернуться. Теперь за дело. — Он спрыгнул на землю и протянул Доре руку. — Улыбайся, детка, улыбайся! Все, что с нами происходит, транслируется на Землю, чтобы тамошние бедные толпы могли видеть, как это «просто» — колонизировать новую планету. Спонсором передачи является фирма «Восхитительные дезодоранты Дюбарри» — хорошо бы сейчас ведерко.

Дора улыбнулась.

— От меня, наверное пахнет хуже, чем от тебя, мой любимый.

— Лучше, дорогая. Вижу — справимся. Трудно сделать первый шаг. Ах да! Сегодня — никаких костров.

— Никаких ко… Да, сэр.

— Пока не выберемся из этого сухостоя. И фонарь тоже не зажигать. Даже если ты потеряла свои рубины и не можешь их отыскать.

— Рубины… Вудро, ты подарил мне такие чудесные камни. Но сейчас я охотно обменяла бы их на бочонок воды.

— Нет, драгоценнейшая, не стоит, потому что рубины ничего не весят, а еще одного бочонка мулы не свезут. Я так обрадовался, обнаружив у Зака эти рубины. Хороший подарок. Невесту нужно баловать. А теперь позаботься об усталых мулах.

После того как мулов выпустили пастись, Дора стала соображать, чем бы накормить мужа, не прибегая к помощи костра. Смит тем временем занимался сооружением забора: он получился не очень длинным, потому что из двух фургонов нельзя соорудить настоящий оборонительный круг. Пришлось поставить фургоны углом, насколько позволяла сцепка, а потом окружить бивуак неким подобием ограды: заостренными жердями из медного дерева, длиной по два метра, связанными вместе тем, что в Новом Питтсбурге называлось веревкой. Таким образом от фургона к фургону по гипотенузе протянулась высокая и достаточно прочная ограда из заостренных кольев. Дракон, конечно, не остановился бы перед ней, но в этих краях драконы не водились, а прыгунам подобные заборы не нравились. Смиту они не нравились тоже, но ограда была сделана из материалов, добытых на Новых Началах. Умелый человек спокойно мог починить ее, много она не весила, ее можно было выбросить без особой жалости, кроме того, в ней не было металла, Смит сумел приобрести два крепких, с корпусом в форме лодки, фургона типа «конестога», заплатив в Новом Питтсбурге часть их стоимости гвоздями и прочим железом, которого хватило бы на пару фургонов; товар доставил через несколько световых лет «Энди Джи». Новый Питтсбург был скорее Новым, чем Питтсбургом;[28] здесь уже обнаружили железную руду и уголь, но добывающая промышленность оставалась еще примитивной.

Цыплята, свинья, козы — даже люди — были желанной добычей для диких прыгунов, но, загнав коз с козлятами в импровизированный крааль и выпустив двух собак, окруженный стадом из шестнадцати пасущихся мулов, Смит чувствовал себя по ночам в известной безопасности. Конечно, прыгун может задрать мула, но, скорее всего, мул одолеет наглого хищника, потому что немедленно вмешаются другие мулы и помогут товарищу. Эти мулы не убегали от прыгунов — они сами нападали на них. Смит подумал, что, пожалуй, мулы, а не люди истребят этих зверюг и прыгуны станут здесь такой же редкостью, как пума во времена его молодости.

А прыгуна, забитого копытами мула, легко превратить в бифштекс из прыгуна, в похлебку из него же, наконец, в вяленого прыгуна, а также скормить собакам и кошкам, а мадам Порки, праведная хавронья, могла бы насладиться потрохами — и все это без всяких потерь среди мулов. Смит не слишком любил прыгунов в любом виде — на его взгляд, у мяса был слишком неприятный привкус. Однако это было лучше, чем ничего, а добыча позволяла им экономить прихваченные с собой припасы. Неприязни мужа к мясу прыгунов Дора не разделяла: как местная уроженка она употребляла его с самого раннего детства и считала обычной едой. А Смит жалел, что у него нет времени поохотиться на тех травоядных, которые служили прыгунам естественной добычей. Они были шестиногими, как и прыгуны, и напоминали уродливых окапи; мясо их было куда вкуснее. Звали их степными козлами, хотя никакого отношения к козлам они не имели, однако систематическая таксономия фауны и флоры Новых Начал еще далеко не продвинулась; на подобную интеллектуальную роскошь у поселенцев еще не хватало времени. Неделю назад Смит прямо с сидения в фургоне подстрелил степного козла и до сих пор вспоминал о вкусном и нежном мясе. Смит решил, что не будет тратить время на охоту до тех пор, пока Безнадежный перевал не останется позади. Но он надеялся, что такая возможность представится случайно. Вот как сейчас.

— Фриц! Леди Макбет! Ко мне! — Собаки подбежали и остановились. — Стерегите наверху. Прыгун! Степной козел! Верх!

Псы в два прыжка забрались на крышу переднего фургона и, усевшись там, стали обозревать окрестности, одна — с правой стороны, другая — с левой. Так они и будут ехать на крыше, пока им не прикажут спуститься.

Смит хорошо заплатил за эту пару, зная, что покупает хороших собак; их предков он сам вывез с Земли с первой волной поселенцев. Он не был завзятым собачником, но полагал, что давние помощники человека на Земле с равным успехом будут служить людям и на новых планетах.

От слов мужа Дора пришла в уныние, но, принявшись за дело, приободрилась. Однако, раздумывая, что можно приготовить в отсутствие выбора продуктов и возможности воспользоваться костром, она обнаружила нечто возмутившее ее, что было неплохо, поскольку возмущение позволяло забыть о тревогах. К тому же она сомневалась, что ее мужа может подстеречь неудача.

Она обогнула второй фургон, вошла в небольшой крааль и направилась туда, где ее муж закреплял забор.

— Ох уж мне этот надоедливый петушок!

Вудро оглянулся.

— Ты такая хорошенькая в этой шляпке.

— Не только в шляпке, на мне еще и сапоги. Хочешь узнать, что сделал этот противный петушонок?