— Потому что не решилась прибегать к телепатии, — оправдывалась Мерси. — Я еще очень плохо концентрируюсь. Когда мы общались с Поданном, связь держал он! И предупреждал меня… — Она вдруг резко повернулась к Куллукету и обрушила на него всю свою злость: — Ты нас подслушал! Эйкен что-то подозревает — я чувствую! А может, даже знает наверняка. Я боялась, что либо моя телепатическая речь выдаст Ноданна, либо это сделает Куллукет.

Дознаватель опустил голову.

— Моя вера в узурпатора сильно пошатнулась, с тех пор как он заключил сделку с Аваддоном. Вы знаете, какую роль навязали мне эти двое…

У Алутейна вырвался короткий смешок.

— А еще мы знаем, что стоит твоя вера по сравнению с твоей драгоценной шкурой! Бедный Кулл! На сей раз ты сам себя высек.

— Я знаю, что Куллукет ненавидит Ноданна, — ледяным тоном произнесла Мерси. — Но все-таки они кровные братья. И одного племени. Теперь же у Кулла есть еще один резон совершить поворот на сто восемьдесят градусов! А, брат корректор?

— Нашей великой королеве мудрости не занимать, — безучастно отозвался Куллукет.

В глазах Мерси вдруг заполыхал прежний дикий огонь.

— Ладно, если нам нельзя сейчас лететь к Ноданну, давайте хотя бы подумаем, как нам использовать Фелицию, чтобы она расправилась с Эйкеном. Может, предупредить ее, что он собирается нагрянуть в ее сокровищницу?

— Фелиция сейчас у Элизабет, в комнате без дверей, — сказал Алутейн.

— Так что она вряд ли нас услышит. А если услышит, то никого не пощадит.

Кугал смертельно побледнел.

— Во имя Таны, моя королева, не связывайся с этой дикаркой! Спроси Кулла, он тебе расскажет, на что она способна!

— Даже всемогущий Аваддон трепещет перед Фелицией, — сказал свое слово Дознаватель. — И раз уж мы строим планы дальнейших действий, позвольте вам напомнить: Аваддон — непревзойденный метадирижер. Оттуда, из-за океана, он не сможет оказать принудительное давление, но его психокреативные удары достанут нас где угодно, да и ясновидец он потрясающий.

— Что ж тогда он не донес Эйкену на Стратега? — поинтересовался лорд Афалии.

Куллукет пожал плечами.

— Не знаю, я ведь с ним напрямую не общаюсь. Меня он в грош не ставит, и вообще его не интересуют наши политические интриги. Это манипулятор в глобальном масштабе.

— В отличие от тебя, братец, — усмехнулся Кугал.

— Ему наплевать, кто управляет Многоцветной Землей. Будь Ноданн на месте Эйкена, он и его бы использовал.

— Подонок! — прошипела Мерси. — Откуда он такой взялся?

Четверо тану изумленно воззрились на нее.

— Как? Ты не знаешь? — удивился Властелин Ремесел. — Ну, ты даешь, девка! То-то я гляжу, ты понастроила воздушных замков.

И он рассказал ей все, начиная с событий двадцатисемилетней давности, коим сам был свидетелем, когда вместе с бывшим Главным Принудителем Гомнолом и лордом Ронии впервые встретил Марка Ремиларда и его отряд изгнанников-метапсихологов.

Мерси слушала, окаменев.

— Коли так, — заключила она, когда тот умолк, — значит, у нас нет никакой надежды остановить облаву. Ни малейшей. Но если Эйкен завладеет Копьем, то у Ноданна не будет перед ним преимущества в последнем Поединке Стратегов.

— Это уж точно, — не без ехидства улыбнулся Куллукет. — Ноданну, если он хочет быть королем, придется встретиться с Эйкеном в честном бою… А в честном бою у него мало шансов на победу.

— Довольно, брат! — Кугал с трудом приподнялся. — Все уже поняли, что предотвратить облаву не удастся. Мы должны безоговорочно поддержать Эйкена Драма, и только милосердная Богиня знает, чем все это кончится и кому она будет благоприятствовать. Но если нам суждено уцелеть, тогда все мы как один сплотимся вокруг нашего настоящего властелина и он поведет нас на Войну с Мраком!

С лицом, перекошенным от боли, Кугал вновь откинулся на подушки. Куллукет наклонился над братом, прижал ладони к его вискам. Почти тотчас же Кугал расслабился и уснул.

Мерси выключила генератор сигма-поля и подала его своему спутнику.

— Да, — понизив голос, продолжал Селадейр, — как ни крути, а бедняга Кугал прав. Во время облавы надо изо всех сил помогать Эйкену Драму и его злому гению, нравится нам это или нет.

Он откинул полог шатра и вместе с Алутейном вышел в ночь.

— А ведь тебя мое сообщение не удивило, — сказала Мерси Дознавателю.

— Ты с самого начала знал о Ноданне, правда?

— Среди потомства Нантусвель я лучший корректор и уж непременно почувствовал бы, если б мой старший брат испустил дух.

— Значит, ты предупредил Эйкена?

— Он сам догадался. Я лишь показал ему, в каком месте твоего мозга запрятана информация.

— Интриган чертов!

— Стараюсь не отставать от тебя, моя королева. Только под моими интригами, кажется, пора подводить черту.

Он улыбнулся ей, прежде чем спрятать свой прекрасный лик под шлемом. Она приложила латную рукавицу к тому месту панциря, под которым билось его сердце, и с удивлением заметила, что в глазницах черепа — его геральдической эмблемы — сияют два сапфира, до странности похожие на его глаза, а обрамляет маску Смерти огненный ореол — точь-в-точь его собственные волосы.

— Ты что, боишься? — удивилась она.

— Да.

— И я боюсь. Дай руку, Смерть! Ты можешь снова меня утешить?

Кивнув, он опустил забрало и притянул ее к себе. Два силуэта — высокий рубиновый и маленький изумрудно-серебряный — улетучились вместе, словно пара призраков, оставив Сотрясателя Земли во сне без сновидений.

В рассветной дымке, окутавшей Скрытые Ручьи, Амери шагала к маленькой бревенчатой часовне, неся с собой хлеб и вино. Кричали петухи, хрипло блеяли козлы, ржали халики, но никто из жителей деревни и гостей еще не поднялся после вчерашнего веселья.

«Я рада, Господи, что нынче утром мы будем с тобой вдвоем», — думала Амери.

Она зажгла две свечи у алтаря, приготовила дары, потом вошла в небольшую ризницу снять свое монашеское покрывало и апостольник и облачиться в алую ризу Пятидесятницы. Вновь открыв дверь в Святилище, начала молебен:

Приидите, поклонимся и припадем, Преклоним колени пред лицем Господа, Творца нашего; Ибо Он есть Бог наш, И мы — народ паствы Его…

note 17

Она творила молитвы, преклонив колени у алтаря, затем обернулась в темноту часовни для первого благословения.

— Господь с вами!

— Со Отцом и Святым Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь, — ответила Фелиция.

Монахиня застыла с поднятыми руками, когда девушка в длинных белых одеждах двинулась к ней по проходу и, улыбаясь, остановилась у ступеньки алтаря…

— Я вернулась. Элизабет поработала надо мной и вытравила из меня всю злобу. Я теперь здорова, Амери. Чудесно, правда? Я могу любить по-настоящему, без боли. Могу свободно выбирать, кого мне любить и как. Я могу одарить тебя радостью, такой же, как моя. Элизабет велела мне выбирать, а у меня есть только ты и Куллукет. Помнишь его? В своем безумии я любила его больше. А теперь нет. Теперь я выбираю тебя.

— Фелиция… — еле слышно вымолвила Амери, — у меня свой выбор… свой обет…

— Да, это я, — заявила девушка. — Не кто-нибудь, а я! Ты любишь меня, и я нужна тебе не меньше, чем ты мне. Пойдем со мной!

— Ты не понимаешь. Я дала обет Господу. Я принесла ему в жертву свое тело, как хлеб и вино к этой мессе. Я посвятила ему себя очень-очень давно…

— Так забери свой обет назад. — Фелиция стояла перед алтарем, озаренная пламенем свечей, такая хрупкая, что, казалось, ее вот-вот сдует участившееся дыхание монахини; стояла и смотрела, словно из глубины колодца. — Уйдем, улетим отсюда! Я теперь белый сокол, а ты будешь птицей-кардиналом.

— Нет, — прошептала Амери, — я не могу, Фелиция. Ты все еще не поняла. Я должна быть здесь, служить людям. Я лечу их и проповедую им слово Божье. Они любят меня, а я…

— Меня ты любишь больше, — перебила ее девушка.