Подсмеиваются злорадно уродцы:

— С нами этот номер не пройдет. Мы не Ленка.

— Пить хочу! Вот что! — закричал Ванечка. — И никуда не пойду, пока не напьюсь. Газировки хочу!

— Газировки не держим, — подскочила Капризица. — Водичка ключевая — вот она!

Смотрит Ванечка: у девчонки в руках посудинка. Странная такая посудинка: стакан — не стакан, чашка — не чашка, и вроде из темной пластмассы.

— «Не пей, братец, осликом станешь…»

Замешкался Ванечка, не торопится испить заколдованной воды. И слышит издалека:

— Ау-у, Ванечка! Где ты?

Ленка? Ну, конечно, Ленка! Нашла-таки!

— Ты что мешкаешь, Ванечка! — толкает его под бок Капризица. — Не хочешь — как хочешь. Сейчас вылью. Смотри — выливаю.

— Я тебе вылью! — выхватил Ванечка посудинку из Капризицыных рук.

— Ванечка! — подскочила Лена. — Брось… Брось сейчас же эту гадость!

Как бы не так! Заявилась, чтобы командовать. «Выпью ей назло», — решает Ванечка. Но едва поднес посудинку к губам, как в руку ему будто вонзили сто иголок. Выронил он посудинку. Одна капелька и успела проскочить в горло. А Серафим отпрыгнул, припал к земле, глаза огромные — в упор на Ванечку…

— Ах ты, кошак дырявый! — схватил Ванечка палку. А уродцы за его спину спрятались, визжат:

— Бей его! Бей! Бей!

— Ванечка! Опомнись! — вырвала Лена палку, глянула на брата да как закричит:

— Ой-е-ей! Что… что… с тобою? — а сама на его уши показывает.

Ухватился Ванечка за уши — ничего понять не может. Под руками у него что-то длинное, мохнатое, на человеческие уши не похожее. Закричать хотел — голосу нету. Заплакать бы — и слез нету. Вот до чего перепугался. Признаться честно, было тут от чего голоса лишиться.

Лена растрепанная вся. Лента в косе развязалась. На лице слезы пополам с грязью. Смотрит несчастными глазами:

— Что ты наделал, Ванечка!

— Я наделал? Я, да? — не помня себя от злости, закричал Ванечка. — Это ты… ты во всем виновата! Все из-за тебя, противная, вредная, упрямая Ленка! Зачем меня рассердила? Зачем убежать позволила? Попадет тебе от мамы — будешь знать! — и он что есть силы толкнул Лену в грудь.

Вот ведь как на свете бывает! Понимает человек, что сам кругом виноват, — так нет! — мучает за то другого, невиновного.

Но что это с Ленкой? Раньше ведь могла постоять за себя, а сейчас не может. Словно не живая девочка, а кукла тряпичная. Упала и лежит — не движется. Серафим над нею — шерсть дыбом, спина — горбом, урчит угрожающе. Заступник выискался!

Выхватил Ванечка шишку и — в кота. Мяукнул кот и пропал с глаз. Вихрем налетели уродцы, подхватили кто за руку, кто за ногу. И провалился Ванечка в черную черноту, глухую глухоту…

Глава пятая, в которой Ванечку окружают всевозможные ужасы и он пытается спастись бегством

Медленно приходит в себя Ванечка после реактивного путешествия. Кружится голова, слегка подташнивает, в ушах звон. А сквозь этот звон он слышит:

Мелодия знакомая, а слова новые — жуткие слова. И поют жуткие голоса. Ванечка сжимает покрепче веки, чтоб не видеть ни костей, ни трупа, ни скелета…

— Раскричались! Голова лопается на части, — слышит Ванечка неприятный скрипучий голос.

— А мы радуемся! Мы радуемся!.. Мы тебе мальчонку добыли! За это ты нас людьми сделаешь! Вот!

— Давай скорее делай!

— Хотим быть, как все люди…

— Скорее! Скорее!

— Ишь вы какие быстрые! Небось — подождете… — отвечает скрипучка.

— А-а! Ты обещала! Ты обещала! Мы так не будем!.. А-а!

Так вот в чем дело! — догадался Ванечка. — Братцы-Упрямцы и Сестрицы-Капризицы расходились. Людьми им сделаться захотелось! А он, Ванечка, значит, вроде платы за то? А его спросили об этом? А если он не согласен? Конечно, он не согласен! Но кто же их людьми сделать может? Та, у которой скрипучий голос?

— Ну и что ж, что обещала, — смеется скрипучка. — А кто вас просил мне верить?

— Обманула! Обманула! А-а-а!..

Что тут началось! Ванечка, конечно, мастер капризничать. Но и он не сумел бы устроить такой концерт, как Братцы-Упрямцы и Сестрицы-Капризицы.

— Кончай представление!

Ну и голос у скрипучки! Как ножом по стеклу: до чего пронзительный — прямо ультразвук:

— Я вас превращу… Я вас так превращу — не обрадуетесь! Марш в лес! Там девчонка осталась. Вредная девчонка. Уберите немедля!

Это она про Ленку. А что значит — «уберите»?

— Не хочу… Не буду… — неуверенно пискнули уродцы и затихли — улетучились.

— Ох! — вздыхает скрипучка. — Вконец умучили, сорванцы….

— Балуеш-шь ты их!

А это кто такой объявился? Шипит, как чайник на плитке. Ну и компания!

Приоткрыл Ванечка один глаз. Ничего не видно, чернота одна. Открыл второй, пригляделся. У самого лица — черная тряпка. Поднял глаза повыше — рука, сухая, темнокожая, в белой кружевной манжетке. Еще выше перевел глаза — кружевной воротничок увидел, а над ним голова на худой шее. Лица не видно, только волосы, собранные в пучок. Седые, с прозеленью, как привянувшая болотная трава. Из-под них ухо торчит сухим кленовым листком. Старуха!

А что если она детей ест? Не может быть! Милиция не позволит. Да и невкусный он, кожа да кости. Мама говорит: избегался на нет. А все потому, что он «энергетик»: энергия из него так и рвется наружу. Папа шутит, твою бы энергию на мирные цели. А, может, этой старухе его энергия понадобилась?

— Слуш-шай! — опять зашипело рядом, — Чего они хвастают: мальчиш-шку достали? Еш-ще неизвестно, ш-што за товар…

— Товарец хороший, — ласково говорит старуха. — Отменный мальчишка. Мы из него такого молодца воспитаем — будь здоров! Его не только в своем дворе — на всем земном шаре бояться будут… — и голову к нему поворачивает. Едва успел Ванечка зажмуриться. Пускай думают, что он все еще омертвелый.

— Ишь ты, — нежно скрипит старуха, — Красавчик какой! Самородок… чистое золото. Всю жизнь о таком мечтала…

Вдруг еще кто-то, третий, как заверещит тонюсенько:

— Тетенька! Тетенька! А он притворяется. Он шевелился сейчас. Я видела, видела!

Замер Ванечка — ни жив, ни мертв. А старушка говорит:

— Что ты, Ябедка! Он еще не пришел в себя. Но ничего, мы его мигом приведем в чувство. Всего один укольчик… Давай-ка шприц, Злючка-Гадючка!

— Ай! — Ванечка так и привскочил на месте. — Не надо! Не надо укола! Я здоров!

Огляделся осторожно — ничего страшного. И потолок обычный, и стены. Комната как комната — ни костей, ни трупов. Старый комод в простенке между окнами, на нем зеркало в резной рамке. Стулья вокруг стола. В углу телевизор салфеточкой прикрыт. Статуэтка — позолоченная девушка с рыбьим хвостом. По стенам фотокарточки известных артистов и спортсменов вперемежку с лохматыми стариками и старухами.

И люди в комнате. Худая старушка, еще худее его. На высохшем носу огромные очки. Обыкновенная, даже смешная старушка. И две девчонки. Одна маленькая, рыжая, в желтом платьице. Глаза крошечные, любопытные, а на лбу синяк. Она, конечно, и есть Ябедка. Ябедам ведь всегда попадает. Вторая, похоже, Ленкина ровесница. Однако покрепче, пожилистее. На ней зеленое платье. Сквозь длинные прямые волосы неподвижно глядит выпуклый желтый глаз. Очень неприятная девчонка. Это она, должно быть, шипела, и старуха называла ее Злючкой-Гадючкой.