Поручик прекрасно понимал, все, что только можно было предпринять, по защите форта сделано, но во всех этих элементах было слабое звено, не было главного – достаточного количества людей. И если у стен форта, вновь появлялся очередной капитан Конели, с сотней озверевших от водки индейцев, то защитники форта были бы обречены.

Всем его надеждам на встречу, с кем-то из людей Самойлова на лесопилке, тоже не суждено было сбыться – все говорило о том, что работные люди в спешке покинули ее. Бросив и паровое оборудование, и заготовленное сырье, и сложенный штабелями готовый материал. Был брошен даже тонкомер, уже затесанный под пику с одной стороны и всегда считавшийся неприкосновенным запасом. Тот самый тонкомер, который колонисты использовали для частокола, который надежной стеной, ограждал поселенцев от любых неприятностей. Орлов никак не мог понять, почему люди Самойлова покинули лесопилку, в спешке, бросая даже личные вещи.

В цепи всех этих событий, каким-то зловещим образом, всплывали слова утонувшего Лиса, который хотел придать огню – его поручика Орлова с инженером, в печи опустевшего кирпичного завода.

– Куда смотрит правитель Максутов? – стиснув зубы, пробормотал Орлов. Глядя на костры неприятеля, горевшие на берегу. – Почему молчит Нева? Что за приказ пытался передать с нарочным Максутов, уже умершему есаулу Черемисову? Может прав был погибший под стенами форта, английский офицер Конели, и вокруг этих земель идет какая-то не понятная возня? Да нет! Этого просто не может быть! Не могут на берегах Невы предать усилия и старания наших великих предшественников Чирикова, Гвоздева и Беринга, которые наряду с другими в подвигах закрепляли эти земли за империей. Нет, Петербург никогда не отдаст эти земли, и они всегда будут считаться» царевой» гордостью. Эх, Петербург, Петербург, как же ты далек от этих берегов. Как уже давно я не гулял по твоим улицам, любуясь красотами нашего русского зодчества и изобразительного искусства…

– С кем это ты, Константин Петрович, разговариваешь? – проговорил появившийся из-за палубных надстроек Неплюев. – Сам с собой что ли?

– Что-то случилось? – насторожившись, уточнил поручик.

– Да нет, – отозвался тот, пожав плечами.

– Выветрился, смотрю хмель то? Не соскользнешь за борт?

– Обижаешь, Константин Петрович! Я уже как огурец на грядке!

– Это радует, что в здравом уме теперь будешь. А, что там капитан Бернс поделывает?

– А, что капитан? Уснул прямо за столом на камбузе! За ним урядник присмотрит. Я все хочу про образцы спросить, не отняли благородный металл разбойники, когда нас в полон взяли?

– Ну, что ты такое говоришь, – проговорил Орлов со вздохом, – уж слишком большой ценой мы добыли эти пробы, что бы вот так просто, можно было их у нас отнять. Нет, Иван Иванович, их теперь можно только снять с убитого раба божьего.

– Типун тебе на язык, Константин Петрович! – воскликнул инженер. – Мы еще всех их переживем! Ну, а раз унции на месте, отчего тогда загрустил?

– Про Петербург я вспомнил, вспомнил о том, что давно я там не был! Не хаживал по его заснеженным улицам, не посещал Александрийский театр… Я бы сейчас с превеликим удовольствием, сходил в рубленую баньку, одел бы цивильное платье, да махнул бы на представление того же Каратыгина.

– Хороший трагик, – кивнув, проговорил Неплюев, ежась от порывов холодного ветра, – грека – исторические образы, у него просто не отразимы, что и говорить. Только мне ближе по духу, творчество московского актера Молчанова, который всегда блистал в трагедиях Шекспира и Шиллера. Впрочем, от задушевных произведений Глинки, я бы тоже не отказался. Так уже хочется, отвлечься от суровой действительности!

– А давай, как выберемся в Родину, Иван Иванович, да все свои дела в Петербурге переделаем, и сходим на «Руслана с Людмилой»!

– Или на «Ивана Сусанина»! – улыбнувшись, отозвался инженер. – Только ведь, когда это еще будет! Отсюда, еще выбраться надобно.

– Выберемся, – твердо проговорил Орлов, – пока конечно все супротив нас складывается, но это пока. Я уже признаюсь тебе все мозги «сломал», а сдвинуть чашу весов, в нашу сторону никак не могу. Уже сам с собой разговаривать начал.

– Не рви себе душу, Константин Петрович. Ты и так делаешь все сверх меры, и я об этом по прибытию непременно доложу.

– Проку пока с наших стараний маловато, – со вздохом отозвался поручик, растирая замерзшее ухо. – Стыдно вспомнить, как меня боевого офицера, взяли в полон как мальчишку, да еще, и зажарить хотели в печи заводской. Срамота, и только!

– Погоди, я вспомнил! – выпалил инженер с ужасом. – Этот индеец как там его? Хотел нам суд устроить на территории кирпичного завода!

– Лисом его звали поганца! Жаль я его на последок не успел в мужское место пнуть.

– Вот, вот Лис! Это что же получается? Получается, что и на кирпичном заводе, наших людей нет уже? – с ужасом выпалил Неплюев. – Что же здесь происходит? Что твориться вокруг нас, а мы в толк никак не возьмем?

– Покуда не знаю, – отозвался, Орлов играя желваками. Одно смекаю точно, что дела у нас тут идут многотрудно, из-за того, что сила не на нашей стороне. Через это мы тут и все хлопоты имеем. Хорошо еще, что у нас с американцами интересы совпадают, хорошо, что объединились.

– Да без них нам бы совсем тяжко пришлось, что и говорить. Они ведь и как люди хорошие и союзники смелые, не чета нашим «друзьям» европейским. Вон как во время последней компании на Россию накинулись всей сворой!

– Это ты точно подметил, лишь американцы на весь мио заявили, что дружат они с нами, что торговали и торговать далее будут. Что оружие и снаряжение поставлять будут как и обещали. Соседи они добрые и нам с ними дружить надобно!

– Я слыхивал, что они и добровольцев нам отправлять хотели.

– Вот и я говорю, дай нам Бог мудрости, жить с этим народом, всегда в мире и согласии. Да и враги у нас общие.

– Я верю, что именно так и будет, – со вздохом проговорил Неплюе. – Когда у них гражданская война шла, лишь наша империя выступила за целостность и неделимость их страны, и я уверен, что они это помнить будут.

В этот момент в дверном проеме показалась голова урядника, который подслеповато щурясь, доложил:

– Ваше благородие, китаец очухался маненько! Он не поверите, коком капитана Бернса оказался! Как смекнул, что мы шхуну захватили, так и спрятаться решил в бочке из-под селедки. От него теперечи за версту рыбой тянет!

– И чего же он там поведал интересного? – уточнил Орлов, с трудом подходя к двери из-за качки.

– Он как водки выпил, так и решил, что его везут на корабле по морю хоронить! Упал на колени перед Америкой, и стал просить не торопиться его хоронить, потому – как жив он еще и совсем не спешит в свою Небесную империю. У них, оказывается, по китайским обычаям, захоронение надобно произвести на родной земле.

– Слыхивал я про эти обычаи, – кивнув, проговорил поручик. – У них даже суда есть специальные, для перевозки умерших китайцев.

– Вот ведь сыны солнца, – горько усмехнувшись, прошептал Степанов, – азиаты, а ишь как за своих земляков радеют. А мы своих поселенцев никуда не отправляем, всех в землицу энту суровую ложем.

– Ну, будет тебе, казак! Русская Америка – землица-то нашенская, – покачав головой, проговорил Орлов.

Разговор прервал, вышедшей на палубу Джон. По выражению лица, которого было видно, что он чем-то взволнован.

– Разговор есть, генерал, – проговорил американец, нервно, дымя сигарой.

– Что-то случилось?

– Тут такое дело…, даже не знаю с чего начать.

– Да говори уже, Америка.

– Мы же этого китайца водкой напоили, что бы согрелся он побыстрее….

– Ему, что же плохо стало? – буркнул Орлов, с трудом держа равновесие из-за усиливающейся качки.

– Да нет! Заговорил сын солнца, как только казак ушел, и мы одни остались.

– Он поведал о кулинарных пристрастиях капитана Бернса? – усмехнувшись, спросил поручик.

– Зря смеешься, генерал, – с досадой буркнул Джон, сосредоточенно рассматривая в тусклом свете луны мачты шхуны. – Ничего не замечаешь?