Итак, с восходом солнца я приступил к выполнению своего плана, начав методичный осмотр архива с самого дальнего стеллажа. Ничего, похожего на документы, я на нем не обнаружил, зато наткнулся на очень заинтересовавшее меня собрание книг по скандинавской и германской мифологии, что говорило, прежде всего, о разносторонности познаний бывших жильцов этого дома. То, что эти книги стояли здесь не просто для видимости, а часто употреблялись, можно было легко заключить по изрядной потрепанности некоторых из них и многочисленным пометкам карандашом на полях, порой столь детальных и глубоких, что мне подумалось: не был ли кто-то из живших здесь историком? Когда-то и я с энтузиазмом молодости посвящал целые вечера изучению этой темы, казавшейся мне безумно интересной и проливающей свет не только на историю, но и на многие проявления современности, и потому сразу проникся глубоким уважением к здешнему мифологу, обстоятельность замечаний которого в книгах смог оценить, несмотря на то, что мои собственные изыски в этом вопросе не пошли в свое время дальше праздного любопытства.

Вспомнив прошлое, я погрузился в одну из глав «Энциклопедии германской мифологии», с удовольствием воскрешая в памяти порядком подзабытые подробности бытия и сущности персонажей.

«…Локи, в скандинавской мифологии зловредный бог – плут из асов, любитель менять обличье. Он начинал с шалостей и проказ, но со временем стал истинным воплощением зла и ускорил Рагнарёк, гибель богов и всего мира. Локи просто не мог удержаться, чтобы не сплутовать и не поставить богов в трудное положение. Именно Локи виновен в смерти светоносного бога Бальдра: он вручил несущую гибель стрелу из омелы слепому богу Хёду. Порой Локи, спасаясь, готов был пожертвовать жизнью любого бога, как в случае с громовником Тором. Когда Локи заманил безоружного Тора в чертог великана Гейррёда, то лишь одолженные доброй великаншей Грид чудесный посох и железные рукавицы спасли Тора от гибели…». На полях возле статьи имелась пометка: „Поспешили ваятели мифов, обозначив Локи как мужчину… По всем признакам это – одна из нас.“

Теперь мне, по крайней мере, был ясен пол увлеченного «мифолога». Женская же обида на допущенную, с ее точки зрения, несправедливость вызвала улыбку. Обычно все же приходится сталкиваться с обратным явлением – дамы не терпят обвинений в лукавстве и двурушии и сравнивают себя, скорее, с доброй феей, нежели с Локи, о котором, к слову, большинство из них никогда не слышало. Сделавшая пометки на полях была просто правдивей своих сестер, вот и все.

«…Валькирии – (те, кто избирает убитых) – в скандинавской мифологии воинственные девы, участвующие в распределении побед и смертей в битвах, помощницы Одина (Вотана). Первоначально валькирии были зловещими духами сражений, ангелами смерти, получавшими удовольствие от вида кровавых ран. В конном строю проносились они над полем боя, словно стервятники, и именем Одина вершили судьбы воинов…»

«Как попасть на службу к Одину?» – гласила пометка к статье о Валькириях. В чувстве юмора нашей мифологине тоже не откажешь…

Пристраивая «Энциклопедию» на ее место, я заметил зажатую меж двух соседних томов тетрадь. Это могло быть уже интересно. С трудом вытянув пачку переплетенных листов из ее давнишнего пристанища и снова перейдя в кресло, я посмотрел на обложку добытой мною ценности, где темными чернилами был выведен заголовок – «По тропам моих грез», и, чуть ниже и более мелкими буквами – «Проба пера Патриции Рауфф».

Заинтригованный, я раскрыл тетрадь загадочной Патриции, где взору моему предстали ровные, выведенные рукой прилежной ученицы, строки, заполнившие несколько листов, и попробовал прочесть написанное. Несмотря на каллиграфический почерк, это было нелегко, так как используемый шрифт был мне почти незнаком; однако, приноровившись, через несколько минут я мог разбирать его без особенного труда:

«…Вечная, кромешная мгла царит во владениях Хель. Та мгла, что корявой когтистой лапой ужаса хватает за сердце, заставляя любого смертного выть от четкого осознания начинающегося безумия, и само безумие боится в этой мгле собственной тени. Но смертных нет в этой стране, лежащей по ту сторону сущего, где реальность искажена, где пространство неограниченно и не властны законы физики, где на всем лежит зловещая печать небытия.

Это долина мертвых, путь в которую – последний путь тех многих, что идут по нему не оглядываясь и не поднимая головы, идут обреченно, без интереса, без пресловутой жажды нового и ожидания лучшего. Идут в одиночку – здесь не может быть утешающих и дружески похлопывающих по плечу попутчиков – этот путь каждый должен пройти сам, шаг за шагом, метр за метром, вдыхая мертвыми легкими пыль вечности, лежащую здесь повсюду в изобилии.

Здесь всегда ночь, наполненная вздохами и стенаниями, здесь нет положительных эмоций и, натурально, ни крупицы чего-либо, похожего на радость.

Здесь бродят неприкаянные души, не рассчитывая уж больше на милость богов и завывают неуправляемые дикие ветры, являясь неотъемлемой частью этого мира. И, словно палач на жертву, сурово и безапелляционно, взирает на все происходящее огромный уродливый замок – святая святых долины мертвых.

Башни замка, серого и мрачного, как надгробие, уходят ввысь, переплетаясь между собой словно в диком, первозданном танце, искаженные пространством, но не временем, ибо не властно время над этой вотчиной потусторонних сил – нет его здесь.

И воронье, традиционное в мрачных романах средневековья, не вьет гнезда на карнизах этой обители тьмы, не беснуется ночами между башнями замка, предвещая недоброе, и не вселяет беспокойство в сердца одиноких путников пронзительным тревожным карканьем, ибо нет здесь воронья и в отсутствующих гнездах выводить некому и некого – здесь нет места живому, и всем обитателям сей местности отлично известна природа самого дикого и черного, природа самой смерти, поскольку именно ей принадлежат описываемые владения, именно она – радушная хозяйка древнего как мир замка, в недрах которого она неустанно открывает свои ледяные объятия горемычным путникам, приходящим для того, чтобы остаться навеки в ее царстве.

Всех их приносит Гьелль – река смерти, испокон веков несущая свои черные воды в эту подземную долину Вечности по ту сторону Мира. Река покоя, где не бывает шторма и бури, пучин и водоворотов, где не живут рыбы и берега не покрыты следами приходящих на водопой животных за неимением последних. Река никуда не торопится – течение Гьелль суть неторопливо и вальяжно, но, несмотря на это, никому до сих пор не удавалось преодолеть его, пройдя по реке в обратную сторону.

Сойдя на берег, вновь прибывшие направляются прямо к замку, дабы воздать первые почести его хозяйке, которая – они знают, ждет их. Ждет… Не сидя во главе ломящегося от яств стола, не стоя с открытыми навстречу объятиями и не поглядывая ежеминутно в окошко своей горницы… Нет, все иначе… Хель ждет их, как мясник быка, как сборщица съестных кореньев осени, как рыбак натужного напряжения на конце остроги… Она – бессменна и незаменима!

Ни уродливые очертания замка, ни грозный облик его владелицы, полуразложившегося демона, уже не пугают вновь прибывших и не вселяют отвращения в их сердца – они знают наперед все грядущее, знают с того самого момента, как мертвы и, следовательно, принадлежат ей и ее царству по праву.

Проходя по мосту, ведущему к замку, прибывшие впервые окидывают мертвым взглядом его величественный силуэт, кажущийся им теперь знакомым, которому, однако же, суждено остаться навсегда чуждым, ибо не найти в этом мире ни счастья, ни радости, ни уюта – лишь жесткую как сталь холодную Вечность. Ранее, во времена, когда их, ныне мертвые, сердца еще бились, все они слышали легенды и предания о том месте, где, по воле судьбы, сейчас оказались. Что ж поделать, коли ни в числе принадлежащих лучезарной Валхалле героев боев во славу Одина, ни даже в списках похотливых Валькирий их не оказалось? Лишь смириться, молчать и ждать…