— Пошли, Клод. — Фелиция ополоснула в реке сеть с клубнями. — Этого нам хватит.

Палеонтолог стоял по колено в воде среди высоких камышей и прислушивался.

— Что за странный звук? Может, бобры?

Они побрели к берегу, где оставили свои башмаки. Обе пары были сдвинуты с места.

— Смотри, — сказал Клод, указывая на топкий ил.

— Детские следы! — воскликнула Фелиция. — Черт, неужели тут могут быть фирвулаги или ревуны?

Они поспешили к костру со своей добычей и рассказали об увиденном. Мадам настроила свои метафункции, но не обнаружила поблизости присутствия гуманоидов.

— Наверное, какое-то животное, — предположила она. — Может, медвежонок?

— В раннем плиоцене медведей не было, — возразил Клод. — Скорее… Впрочем, этот зверь слишком мал, чтобы причинить нам вред.

Подошедший Ричард запихнул в рюкзак карту, блокнот и квадрант.

— Клянусь всеми святыми, кратер где-то неподалеку. Завтра на рассвете, как пить дать, будем на месте.

— Садись, поешь, — сказала Марта. — Чувствуешь, какой божественный запах! Говорят, лососина — единственная рыба, не уступающая мясу по содержанию жиров и белков. — Она облизнулась и вдруг, подняв глаза, приглушенно крикнула остальным, сидящим у огня лицом к ней: — Не оборачивайтесь! Сзади вас дикий рамапитек.

— Не смей, Фелиция, — прошептал Клод, видя, как непроизвольно напряглись мышцы спортсменки. — Это вполне безобидные существа. Можете медленно повернуться.

— У него что-то в руках, — заметила Марта.

Маленькая, покрытая золотисто-коричневой шерстью обезьяна стояла неподалеку меж деревьев; на мордочке застыл страх, смешанный с отчаянной решимостью. Ростом рамапитек был примерно с шестилетнего ребенка; его ступни и кисти поражали своим сходством с человеческими. На вытянутых руках он держал два зеленовато-золотистых шишковатых плода. Под ошеломленными взглядами путешественников мартышка шагнула вперед, положила свою ношу на землю и отступила.

Клод очень осторожно поднялся на ноги. Маленькая обезьяна еще попятилась.

— Ну здравствуйте, миссис… как вас там? Что поделывают муж, детишки? Милости просим к нашему столу. Проголодались небось при такой-то засухе? Фрукты — это хорошо, но одними витаминами сыт не будешь. Мыши, белки да саранча — все перебрались повыше, так ведь? Шли бы и вы за ними.

Клод приблизился и взял подарок рамапитека. Интересно, что это за фрукты? Дыни, а может, папайя? Он отнес их к огню, затем выбрал двух самых больших лососей и завернул их в широкий, как слоновье ухо, лист. Положив рыбу на место плодов, старик вновь уселся у костра.

Самка рамапитека уставилась на сверток. Поразмыслив, протянула руку, дотронулась до сочащейся жиром рыбьей головы и пососала палец. Издав некий воркующий возглас, оттопырила верхнюю губу.

Фелиция улыбнулась в ответ и кинжалом разрезала плод пополам. От желтовато-розовой сочной мякоти исходил такой аромат, что у всех потекли слюнки. Фелиция положила в рот тоненький ломтик.

— Мммм!

Рама удовлетворенно хрюкнула. Затем схватила сверток с печеной рыбой, еще раз вывернула губы в улыбке и скрылась за деревьями.

— Привет Кинг-Конгу! — крикнула ей вслед девушка.

— Ты посмотри! — восхитился Ричард. — Соображает, чертовка!

— А ты думал! Они же наши прямые предки, — заметил Клод и вывалил на землю собранные коренья.

— Они нам прислуживали в Финии, — сообщила Марта. — Очень милые, чистоплотные существа. Немного застенчивые, правда, но такие отзывчивые, добросовестные.

— Как с ними обращались? — заинтересовался Клод. — Как с маленькими людьми?

— Да нет, не совсем. Они спали в хлеву, разделенном на стойла, и питались соломой. По природе они моногамны и живут семьями. Но есть в их общежитиях и одиночки для холостяков. Те, у кого нет детей, работают по двенадцать часов в сутки и домой возвращаются, только чтобы поесть и немного поспать. Матери нянчат малышей до трех лет, затем отдают их «тетям» — пожилым обезьянам, которые ведут себя ну прямо как классные дамы: играют с детишками, заботятся о них, когда родителей нет дома. Родители не очень охотно покидают своих малышей, но велению торквеса они подчиняются неукоснительно. К тому же, как мне объяснили их хозяева, рамапитеки и на воле используют систему наставничества. В результате дети вырастают самостоятельными и вполне приспособленными к жизни. Тану же держат их в повиновении с тех пор, как поселились на этой планете.

— Ну а язык? — расспрашивал Клод. — Могут обычные люди, такие, как ты, общаться с ними?

Марта покачала головой.

— Они отзываются на свои клички и понимают несколько простейших команд. Но главным средством общения с ними служит торквес, через который рамапитеки получают самые сложные задания, и точно так же, через цепочки боли-наслаждения, с ними рассчитываются за труды. Поэтому за ними не нужен постоянный, строгий надзор, по крайней мере в быту.

— Н-да, — усмехнулась мадам, — странно, до чего похожи и в то же время далеки они от нас. В неволе они живут не больше пятнадцати лет. А на свободе, наверное, еще меньше, ведь они так хрупки, беспомощны на вид. Удивительно, как их до сих пор не пожрали гиены, саблезубые кошки и прочие чудовища!

— Мозги иметь надо, — заключил Ричард. — Хотя бы как у нашей знакомой… Сегодня она накормит свою семью. На ее примере мы видели процесс естественного отбора в действии. Этой маленькой мартышке суждено выжить.

Фелиция покосилась на него и с издевкой произнесла:

— По-моему, у тебя с ней много общего… Так что прошу, капитан Блад, вкуси десерт своей прапрапрапрабабки!

Они двинулись в путь, оставив Дунай позади. Сентябрьское солнце палило нещадно: температура превышала сорок градусов, но организм уже привык к этому. Они уверенно ступали по выжженной траве, пробирались через густые заросли и русла пересохших ручьев. Ричард четко наметил цель: распадок меж двух длинных холмов, что маячили впереди на постепенно возвышающейся пустоши без единого клочка тени, без капли воды. На них были надеты только шорты, заплечные мешки да широкополые шляпы. Мадам передала по кругу драгоценный тюбик загарного крема. Ричард возглавлял шествие, Фелиция замыкала его, зорко следя за тем, чтобы их не выследили дикие звери. Посредине выступали Клод и мадам, поддерживая под руки Марту. От жары она очень ослабела, но не позволяла им замедлить шаг. Всех одолевало нетерпение, несмотря на то, что впереди до волнообразной линии горизонта простиралась лишь голая, знойная пустыня, а сверху давило бледно-желтое раскаленное небо.

Ближе к закату оно изменило оттенок на зеленоватый. Мадам усмотрела каменистую площадку в окружении огромных валунов и объявила привал: здесь каждый найдет себе уединенное местечко и сможет облегчиться. Обняв за плечи Марту, она отвела ее в сторонку, а когда они вернулись, лицо старухи было мрачнее тучи.

— Опять кровотечение открылось, — вполголоса объяснила она Клоду. — Может, переждем тут немного?.. Или соорудим носилки?

Решили в пользу носилок надо идти, пока не стемнело. Еще немного — и они достигнут вершины.

Они продолжали путь, уцепившись с четырех сторон за края походной койки, как делали и раньше. Марта лежала молча, до боли закусив губу; на щеках горели два ярко-розовых пятна — свидетельство испытываемого унижения. Небо теперь отливало ультрамарином, постепенно сгустившимся до индиго; проглянули первые звезды. Но видимость была хорошая, и они поднимались все выше и выше, приближаясь к распадку.

Наконец вскарабкались на гребень. Опустили носилки и помогли Марте встать, чтобы она могла вместе со всеми обозреть окрестности. Внизу километрах в пяти от них тянулась длинная живая изгородь, изгибаясь гигантской аркой и пропадая у горизонта. За ней в надвигающихся сумерках тускло поблескивала поверхность кратера.

Фелиция привстала на цыпочки, обхватив ладонями лицо Ричарда, и крепко поцеловала его в губы.

— Ах, чертов разбойник! Привел-таки, прямо в точку!

— Будь я проклят! — откликнулся пират.