Второй же документ, выданный месяцем позже одним из немецких Standesamt-ов, являлся свидетельством о смене имени и нарекал новоиспеченного гражданина Третьего Рейха Георгом Райхелем…

Я уронил пожелтевшие листы на колени и молча воззрился на стоящего у письменного стола и криво улыбающегося профессора, в котором никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы узнать того шестилетнего парнишку, представившегося мне Егором во время моего первого посещения той проклятой квартиры. Худенькое тельце в пижаме и взъерошенные со сна светлые волосы мальчугана вновь встали перед моими глазами, словно это было вчера, и я как будто опять услышал его вопрос «Где мама?», который он мне задал тогда со всей своей детской непосредственностью.

И вот этот беспринципный, холодный эгоист, задумавший поставить весь мир с ног на голову и не гнушающийся ничем для достижения своей цели – тот самый Егор?!

Профессор, по-видимому, остался доволен произведенным на меня впечатлением. Он рассмеялся глухим хриплым смешком и, отвернувшись на несколько секунд к резному бару старинной работы, плеснул в два стакана по нескольку капель коньяку и протянул один из них мне, словно предлагая отпраздновать мои успехи в познании истины. Я машинально принял стакан и отхлебнул немного. Я был настолько возбужден, что не почувствовал ни крепости, ни аромата напитка.

– Все это, признаться, довольно неожиданно, профессор, но как же, черт возьми, могли быть изготовлены и подписаны такие документы? Насколько я знаю историю, ни о чем подобном тогда и помышлять было нельзя! Как Советский Союз никогда не позволил бы иностранцу усыновить одного из своих граждан, так и помешанный на расовой чистоте Третий Рейх, несомненно, казнил бы каждого, посмевшего заикнуться об усыновлении «недочеловека»…

Райхель, усмехаясь, потер руки.

– Вы уже так много испытали, молодой человек, но до сих пор не уяснили, что существует множество способов добиться желаемого! Вот Вы говорите, что получение таких разрешений было бы маловероятно… То есть, как видите, речь вновь заходит о вероятности, которая, как Вам известно, является ничем иным, как пятым измерением, в котором можно существовать и передвигаться так же легко, как и в знакомых Вам трех пространственных измерениях! Разумеется, при наличии определенных навыков…

– Ах, во-от что… – протянул я, досадуя, что сам не дошел до столь простой отгадки. – Значит, Вы и здесь успели! Но, как же, черт возьми…

– Только, ради Бога, не начинайте о курице и яйце! Этим треклятым вопросом я уже сыт по горло, и пусть им задаются глупцы, именующие себя философами, но абсолютно беспомощные в практике! К тому же, в этом деле осталось еще кое-что, представляющее для Вас интерес гораздо более острый, чем какие-то там философские мудрствования. Вы хотели узнать, какую цель я преследовал, отправив туда именно Вас?

– Да уж извольте, просветите!

Я одним махом допил коньяк.

– Все очень просто. Как Вы помните, в ноябре 1930-го года, как раз тогда, когда умер Ваш друг и Вы собирались его хоронить, номенклатурщик Алеянц отсутствовал в городе, отправившись якобы на какую-то партийную конференцию в Москву. И действительно, в те дни он был в столице, но отнюдь не на конференции, как сказал, а в клинике, где обследовался крупными специалистами в связи с бесплодием. К сожалению, оно оказалось врожденным, так что ничего поделать было нельзя. Однако удивлению его не было конца, когда верная супруга вскоре после его возвращения начала выказывать явные признаки беременности и в начале августа 1931-го года осчастливила мужа здоровым, доношенным младенцем! Темнота и необразованность Алеянца, как и большинства коммунистических деятелей, не оставляет сомнений, но мы то с Вами знаем, что произойти такое могло лишь в одном случае, а именно, если имели место соответствующего рода контакты Аглаи Яковлевны в ноябре 1930-го с кем-то, кто бесплодным не был. Я же, мой дорогой Галактион, умею считать до двух, а потому и отправил Вас туда в нужное время. Не сделай я этого, то просто не родился бы. Ну, Вы и теперь вините меня за содеянное?

Напольные часы у стены своим тиканьем раскалывали мой мозг. Воздух в комнате раскалился, и дышать им стало невозможно. Мне с трудом удавалось различать окружающие предметы в его колыхающемся мареве. Что-то неладное творилось в мире, что-то неправильное! Старик, сидящий сейчас напротив меня и внимательно наблюдающий за моей реакцией – мой сын?! Мой и товарки Алеянц, с которой я и вправду провел в то время несколько потрясающих ночей? Так вот что породила тогда наша бездумная страсть! Поистине, судьба – самый насмешливый из палачей! В каких небесных скрижалях было прописано это, почему именно я и Аглая должны были зачать этого седого монстра, в чьих жилах течет не кровь, а холод Вселенной?

Колючие глаза следили за мной, и мне уже начало казаться, что он унаследовал их от меня, а тонкие, изогнутые в усмешке губы – от моей Аглайки. Я почувствовал тошноту и попросил воды, стакан которой профессор налил и поднес мне сам, издевательски заметив, что рад поухаживать за занемогшим отцом.

Внезапно в голове у меня мелькнула еще одна страшная догадка.

– Скажите, профессор, почему ее… Аглаю убили? Мне всегда казалось, что НКВД в этом никакого интереса не было.

Райхель вздохнул.

– При чем здесь НКВД? Люди готовы на него всех собак повешать… Все было иначе: я, разумеется, понимал, что, останься мать жива, и я век должен был бы прозябать по ту сторону железного занавеса и наверняка не стал бы тем, кем являюсь. Клянусь, я обдумывал и другие возможности, но ни одна из них не могла бы привести к позитивному для меня результату. Поэтому мне пришлось прибегнуть к чрезвычайной мере, наняв пару головорезов. Но, как говорится, цель оправдывала средства.

– Какая же твоя цель, ублюдок? – выдавил я из себя, клокоча от гнева. Райхель же весело рассмеялся.

– Ублюдок – это Вы верно заметили! Именно так! Но разве Вы не знали, чем чреваты внебрачные связи? Цель же у меня была одна – Карты Навигации, с помощью которых я могу перевернуть…

– Не слишком ли замахнулся?

– Увидим. – Так Карты у тебя?

– А как же иначе? Я с самого детства знал, где их искать, хотя и не точно. Укладывая меня спать, мать вместо сказок рассказывала мне истории из тех дней, и слова «Карты Навигации» мелькали в ее рассказах довольно часто. Тогда я, разумеется, не понимал, о чем речь, но позже вспомнил эти вечерние беседы и сделал вывод, что Карты у кого-то из ее окружения. Признаться, сначала я ошибочно подозревал Алеянца и даже заставил твоего друга Альберта поработать над этой версией, но затем решил иначе. Бедный Штурман! Все его ухищрения пропали в зародыше, а идея моего убийства с целью отнять Карты – ведь за этим ты здесь, не правда ли? – была и вовсе верхом глупости. Это невозможно, потому что невероятно!

– Значит, я – в ловушке?

Мне было уже все равно, и я задал этот вопрос просто так, чтобы еще раз удостовериться в подлости моего, с позволения сказать, отпрыска.

– Отчего же? Ловушки расставляют на кого-то нужного, либо опасного. Ни тем, ни другим ты для меня не являешься, а потому можешь идти и существовать спокойно. Я же сегодня развлекся, как никогда! Забегай, если будет время – приятно смотреть на твою глупую физиономию!

Глава 27

Отчаянный шаг

Я сидел в машине и боялся начать движение – так меня мутило от стыда и бессильной злобы. Экономка Райхеля выключила фонари у ворот, и дом злодея погрузился в темноту. Я открыл окно, чтобы дать доступ свежему воздуху и подумал, что это – самый скверный день в моей жизни. Чувство униженности и растоптанности было таким сильным, что я просто не мог представить себе, как стану жить дальше, сознавая, что потерпел сокрушительное поражение по всем статьям. Я не только дал жизнь этой скотине, но еще и не сумел спасти ни друга, ни дорогую мне женщину, которую этот гад, оказывается, уничтожил в угоду своим амбициям! Впору сдохнуть…