— Ах ты разбойник, ах злодей! — крикнул старик, замахнувшись посохом.
— Гаврила! Окружить этих бояр и перевязать всех! — Александр сделал два шага назад и вдруг набросился на старика.
Твердило был силен и богатырского склада. Они схватились, но княжич, более ловкий, сбил с ног Твердилу, повалил на спину, ухватил левой рукой за лицо, а правой вытащил из-за пояса охотничий нож. Старик кричал, выл, как раненый бык, и барахтался изо всей мочи.
В толпе послышались крики и шумные возгласы. Началась свалка между сторонниками Твердилы Иванковича и защитниками исконной дружбы Пскова со своим старшим братом Новгородом.
Дружинники Александра были наготове: они окружили бояр, притиснули их к стене и стали вязать.
— Кузьма Шолох! — Александр оглянулся. Шолох был уже возле него. — Повесить этого злодея на городских въездных воротах, под святым образом Божьим!
— Будет сделано, княже, мой господине! — отвечал Шолох и вполголоса добавил: — В шубе повесить? Больно уж шуба хороша — из бурнастых лисиц.
— Так в этой поганой шубе и повесишь!
Твердило отчаянно кричал и плакал:
— Пожалей, княже, старика!
— А ты щадил родной город? Пощадил тех наших братьев, которых отослал немцу на выучку?
Александр поднялся, засунул обратно за пояс нож и направился к своему коню.
Новгородские дружинники боролись с псковскими переветниками, ловили убегавших и вязали им руки.
Главные виновники сговора с немцами были повешены рядком на каменных стенах Пскова. Хитрый Твердило сумел скрыться и потом обнаружился у немцев в Изборске.
Бирючи прошли по улицам города и выкрикивали, что спешно собирается войско из охочих людей. Это псковское войско соединится с новгородцами, переяславльцами, ладожанами, ижорцами и ратниками из других мест. Чудь и емь также шлют своих воинов. Все должны спешить к Чудскому озеру и ожидать там немцев, уже скопившихся в городе Юрьеве и готовых к походу на Русь.
Александр вызвал к себе молодого Домаша:
— Я расспросил верных людей и убедился, что у тебя сговора с немцами не было. Родной земле сейчас дорог каждый воин. И ты назначаешься снова воеводой того псковского отряда, что выступает завтра на Чудское озеро. Покажи своей отвагой, что ты нам брат, а не коварный недруг, что ты верный сын земли родной. Вся Русь подымается нынче против грозного немецкого врага. С Богом, воевода Домаш!
Закутанная в темный платок женщина проскользнула незамеченной сквозь ворота, где двое часовых играли в зернь, и робко стала пробираться вдоль стенки, озираясь на дружинников. Они ходили по двору; некоторые водили лошадей, остальные грелись у костра.
Женщина постояла и обратилась к проходившему мимо молодому воину:
— Выслушай меня, браток!
— Чего тебе надобно, молодуха? Кого ты ищешь?
— Мне нужно увидеть князя Олександра Ярославича. До крайности нужно.
— В хоромы к нему не пустят. Утром он пойдет к обедне, тут ты его и увидишь. Он всем неимущим помогает.
— Да мне никакой милости от него не надобно — сама пока кормлюсь.
— Так что же тебе нужно от князя Александра?
— Только ему самому могу поведать!
— Чудная ты, голубушка! Как звать-то тебя?
— Все одно, как меня зовут. Скажи, Устя пришла.
— Пожалуй, я тебе подсоблю, а ты повремени здесь. Ежели я разыщу князя, он тебя, может, и призовет.
— Поторопись, браток! Тебя-то как величать?
— Кузька! — бросил молодой дружинник и утонул в вечерних сумерках.
Долго стояла закутанная женщина и терпеливо ждала. Наконец к ней подошли двое.
— Ступай, Кузьма, и позови ко мне Гаврилу. А что ты хотела мне поведать? — обратился князь к женщине. — Я князь Александр, а тебя как звать?
— Устинья! Али не признал меня?
— Устинья; Еремина Устя? — сказал удивленно Александр. — Ты как сюда попала?
— Замуж я вышла за охотника, псковича. Да приехали мы в Псков себе на горе в самое суматошное время. Я с моим мужем остановились у его дяди, Антипа Евстигнеича, церковного сторожа в церкви святого Симеона, сродника Господнего…
— Я слушаю, Устя. Что же случилось? Говори все, не бойся.
— Беда грозит тебе. А ведь ты один теперь наш защитник!
— Стараюсь, как могу, уберечь землю нашу. Какая же беда грозит мне?
— Слушай, Ярославич. Пришел намедни домой хозяин, Антип, спросил кваску, выпил, а сам, вижу, как будто не свой: оглядывается, руки трясутся, и квас расплескал. «Что с тобой приключилось?» — спрашиваю. А он и говорит мне: «Тебе, Устюшка, немедля надо бежать и разыскать князя Новгородского Олександра Ярославича и сказать только ему самому на ухо». — «Ладно, побегу, — говорю я. — А ты сам-то что ж?» — «Самому мне к нему идти туда не след, говорит, беду себе на голову только накликать. А тебя там не заприметят».
— А почему Антип сам не посмел ко мне прийти?
— Да ведь церковку Симеона, сродника Господня, выстроил боярин Твердило Иванкович, — это вроде его домовая церковь. И вот сегодня там собрались все свойственники и подручные Твердилы Иванковича и панихиду заказали по убиенным, петлей удавленным боярам, что на детинце повешены. «Панихиду, — говорит Антип Евстигнеич, — честь честью отпели, а потом — страшно и выговорить! — они провозгласили анафему князю Олександру Ярославичу и всей его дружине».
— Ну и что ж с того, что мне анафему провозгласили? Я слыхал, что тот, на кого несправедливо анафема наложена, два века живет.
— Ой ли? Я слышала, будто от нее человек сохнет и до веку погибает.
— Так это все, что ты хотела мне на ухо сказать? Стоило ли тебе о том беспокоиться?
— Нет, не все. Еще более страшное впереди…
— Говори, не бойся. Меня лось бодал, медведь драл, бурные волны трепали, и теперь мне ничто не страшно.
— Так слушай, Ярославич! После панихиды все свойственники и сподручные беглого боярина Твердилы устроили в церкви тайный совет: как бы князя Олександра загубить? И тут же сделали складчину: целую молочную крынку доверху серебра набрали и решили наградить этим серебром того, кто тебя, свет наш, убьет. Тут и поклялись некоторые охотиться за тобой и тебя заколоть или ядом отравить как проклятого анафемой.
— Постой, постой, Устя! Вестимо, все мои недруги от злобы пальцы кусают и меня со свету сжить хотят. Ну и пусть злобствуют. А я буду жить, поживать и тебя вместе с Антипом Евстигнеичем добром поминать за то, что вы от меня беду хотели отвести. Только никогда никому не сказывай, что ты узнала, а то и тебе плохо будет. Возьми от меня этот кошелек и беги скорее домой.
— Свет наш Ярославич! Денег твоих я не возьму, нет!.. Правда моя, что тебе я сказала, не купленная… Прощай!
Устя быстро побежала обратно к воротам и скрылась в темноте…
— Устя… — задумчиво прошептал Александр. — Опять она как добрый друг встречается на моем пути. Не спасла ли уже меня однажды Устя от беды неминучей?.. Теперь снова кругом кипит и змеится неуемная злоба. Другая забота у меня!
Подошел Гаврила Олексич:
— Ты звал меня, княже, мой господине?
— Сейчас услышал я, что здешние переветники поклялись меня со свету сжить.
— Не удастся им, княже, нас обойти: мы настороже и не допустим.
— Мы должны выбить из детинца немцев, а затем ждать здесь я не стану, а отправлюсь вниз по реке Великой к Чудскому озеру. Хочу заранее посмотреть места, где нам придется с немцами мечи скрестить.
— Боюсь я за тебя, княже!
— Бог не без милости, молодец не без счастья!
Главной задачей Александра было немедленно освободить от немцев Псков, лишив тем самым рыцарей важной точки опоры. С этой целью князь отрезал все ведущие ко Пскову пути и пошел на приступ крепости.
В Пскове, в детинце, еще находился отряд немецких меченосцев, оказавший бешеное сопротивление. Однако детинец был взят. В плен вместе с рядовыми рыцарями попали и два фохта, присланные орденом для управления покоренным краем. Всех их Александр в оковах отправил в Новгород, где некоторых казнили.