В спешке он не взял диктофон. Полез в карман за авторучкой, но передумал. Если сейчас разводить писанину, все сорвется. Путаница в мыслях и неловкость ушли на второй план, Макар Иванович ощутил азарт. Такой азарт овладел им однажды, много лет назад, когда на шахматном турнире он вдруг почувствовал напряженное приближение победы. Такой азарт появлялся, когда острая тема, идущая в руки, могла в любую минуту ускользнуть. Чего стоят тысячи жертв, данные одним росчерком, по сравнению с одной искалеченной судьбой? Тысячу жертв на себя не примеришь, а чужую судьбу вполне. Как чужую одежду. Если же пугающая личная картинка возникает на фоне большого разрушения, катастрофы, то вот где настоящая журналистская удача.

— Спрашивайте! — повторила она и, накрыв ладонью, смяла лежащую на столе перчатку. — Вы, наверное, хотите знать, давно ли я хожу в этой шубе?

— Где вы ее купили?

— Мне ее подарил муж. Двенадцать лет назад. Но как-то она мне не нравилась, очень дорого и пойти в ней некуда. Когда муж умер, я вынула ее и назло себе стала носить.

Диктофон не понадобился, несколько имен запомнить несложно, а простая история оказалась настолько невероятной, что при всем желании не забудешь. Макар Иванович не перебивал женщину. Вопросы были не нужны, они могли только помешать, сбить ее.

Муж Зои был одним из первых пожарников, брошенных после аварии на четвертом блоке в самое пекло, он умер в Москве через несколько месяцев после катастрофы.

— Нас две дуры такие. Я и Татьяна, мы обе сначала эвакуировались в первые часы, а потом сидели в Москве, ждали, пока они умрут, мальчишки наши. — Голос ее звучал ровно, на одной ноте, тихий и печальный. — Потом вернулись в Киев. Я не хотела жить. Нет, правда, думала удавиться, а потом решила, что слишком жирно будет, в петлю-то, слишком жирно! Хорошо, у меня здесь сестра.

Светка младше меня на пять лет. Не ладили мы раньше, а теперь как-то сошлись. Когда разрешили вещи из своей квартиры в Припяти взять, мне удалось вывезти эту шубу. Такая казнь для себя медленная. Он так радовался, когда мне ее подарил, а я, дура, нос воротила. Хорошо, счетчиков ни у кого нет, а то бы, наверное, меня арестовали. Я же везде в ней хожу! Но конечно, это была игра. Затянувшееся самоубийство, в которое не до конца веришь. Год назад встретила другого человека. Забеременела…

Она сидела напротив Дмитриева с закрытыми глазами, и из-под ресниц, отражая солнечный яркий свет, выбивались слезы. Кулак ее разжался, и на стол выпала коричневая мятая перчатка. Обе чашечки были пусты, только на донышке темная гуща, коричневый налет. Дмитриев пальцем двигал по столу чашечку.

— Вы сказали, была еще какая-то женщина. Татьяна? — спросил осторожно он. — Где она теперь?

— Не знаю!

Она взяла пустую чашечку, поднесла к губам. Поставила.

Твердые коленки, затянутые в капрон, толкнули Дмитриева, и Зоя поднялась из-за стола.

— Пойдемте. На нас смотрят. Пойдемте отсюда.

5

Они стояли посреди тротуара, Дмитриев почему-то хотел взять ее за руку и все не мог. Зоя запахнула свою норковую шубу, темный ворс шевелился, искрил в сильном свете дня. Спутанные волосы покрывали женское бледное лицо, дрожали на мягких высоких плечах. Вдруг нервным движением головы она отбросила их назад.

— Уходите! — сказала Зоя, сама не двигаясь с места. — Можете писать об этом. Но больше, надеюсь, мы не увидимся!

Короткий рассказ, уже отпечатавшись в профессиональной памяти Дмитриева, ушел куда-то на второй план, освобождая пространство для неловкости. Он никак не мог сказать несколько простых вежливых слов, повернуться и уйти. В голову лезли какие-то мелочи. Он разглядывал тонкую белую шею в пышном вороте. Зоя чуть поворачивала голову, и шея казалась каким-то мраморным скользящим штырем. Заглядывая в глаза, опять пустые, лишившиеся цвета и влаги, Макар мучительно вспоминал, что должен делать дальше, какие на сегодня были еще планы, вспоминал и не мог вспомнить.

— Я вас очень напугала? — уже помягче спросила она. Дмитриев охотно кивнул.

— Простите меня… Пойдемте! — Она взяла его под руку и потянула.

Шуба припала к его плащу, от ворота пахло чуть-чуть духами, может быть, от волос, а при каждом шаге, когда норковый рукав опускался, можно было ощутить жутковатую вибрацию в кармане.

«Не больше, чем посетить лишний раз рентгенкабинет, не больше… — убеждал он себя, со всею ясностью понимая, что наплевать ему на эту невидимую смерть. — Все равно придется еще раз поехать в зону АЭС, там и в воздухе больше рентген, чем в этих мехах!..»

— Честно говоря, я подумал, что вы купили ее. Где-нибудь в комиссионке, — сказал он заранее приготовленную в самолете фразу. — Глупо, правда?

— Вы думали, я дура?

Она сильнее прижалась к нему. Волосы касались щеки Дмитриева, он с трудом различал идущих навстречу прохожих, улавливал как во сне отдаленный гул машин. Сквозь шубу он чувствовал, как дрожит тело этой чужой женщины. В напряжении начисто пропадали не только автомобильные гудки и голоса улицы, пропадало жужжание счетчика.

— Кто-то же вывозил меха? — спросил Макар Иванович, стараясь ступать с ней в ногу. Он очень боялся неверного движения, боялся быть неправильно понятым, боялся спугнуть. Чувство, овладевшее им, походило на боль, но боль была сладкой. — Честно говоря, я хотел узнать у вас адресок той комиссионки, где вы купили…

— Шубы, ковры, свитера — на все это был наложен запрет, — отозвалась она. — Обручальное колечко — его помоешь, замеришь, и все- чисто, многие только хрусталь один вывозили, хрусталь и люстры… Мы с Татьяной, собственно, шубу эту украли. Сами у себя украли. — Опять голос Зои звучал ровно, но сердце под страшным мехом болезненно сбивалось на каждом слове. — В первый месяц не было полного ограждения, проскочили на ее машине по проселку, минуя контроль! Татьяна потом тоже вернулась назад… — Вдруг Зоя остановилась, остановился и Макар Иванович. — Погодите-ка! — вспомнила она. — Вы сказали, в комиссионку?

— Сказал!

— Пойдемте! — Она развернулась и потянула Дмитриева в обратном направлении. — У вас будет хороший репортаж! — Она почти бежала. — Есть такая комиссионка. Как же я сразу-то?..

— Далеко это?

— Полшага! Здесь неподалеку магазинчик один.

— Вы уверены?

Она остановилась, переводя дыхание:

— Абсолютно. Эта вещь точно из Припяти, перепутать я не могла. Таких больше вообще нет. Штучный товар. Коллекционная вещь. Сами увидите.

Витрина была небольшой, и огромная шуба занимала ее почти всю. Надетая на манекен, светлая, невероятно изысканной формы северная лиса. Освещенная солнцем, такая шуба на черном бархатном фоне могла бы остановить на бегу любую самую деловую женщину. Дорогой манекен улыбался неподвижно красными губами. У него были стеклянные голубые глаза. На двери комиссионного магазинчика висел колокольчик, когда ее толкали, колокольчик мелодично позвякивал.

— Я не пойду, — сказала Зоя. — Если я в этом пойду с вами, могут возникнуть сложности. Давайте, я здесь подожду!

Дмитриев толкнул дверь, мелодично зазвенел колокольчик, и, как эхо, зазвенел вынутый из кармана маленький дозиметр. Безразлично взглянув в сторону выступившего навстречу охранника, Макар Иванович подошел изнутри к витрине и прижал ладонью японскую булавку к стеклу. Расстояние от булавки до шубы было сантиметров пятнадцать, но, судя по взревевшему дозиметру, мех был заряжен намного сильнее по сравнению с норковой шубкой Зои.

— Отойдите от витрины!

Охранник в защитного цвета облегающем костюмчике вразвалочку приблизился, вытянул короткую резиновую дубинку и угрожающе встал рядом с Дмитриевым, расставив ноги. В магазине находилось в эту минуту человек пять покупателей, все лица оказались повернутыми в их сторону.

— Шубу нужно убрать с витрины! — Макар Иванович в раздражении пихнул охранника в грудь. — Где у вас тут директор?

— Она краденая, краденая? — спросила с восторгом в голосе одна из покупательниц, отступая назад, почти за прилавок. — Краденая?