Один из сотрудников милиции рассказывал:

— Вот здесь, на этом месте, стоял мотоцикл «Урал», а теперь его нет, увели!

Неужели из зоны увели? Если бы только это! Из могильников выкапывают запчасти, в могильниках роются в поисках ценностей, угоняют и машины целиком. Вывозят и продают. Ближайшая точка, где дефицитные запчасти найдут сбыт, — Киев. Покупателя, конечно, никто не предупреждает, откуда взялся, скажем, распредвал. Он и не спросит, довольный тем, что купил дешевле, и не подозревает, что дешевая покупка обойдется ему ценой жизни, что, оснастив свой автомобиль зараженными запчастями, он превратил его в источник постоянного излучения и теперь подвергает себя большей опасности, чем даже работник зоны, потому что главный фактор радиационного воздействия — время.

Эта проблема касается не только России, по некоторым данным, распространение пятна значительно шире. Через произведения искусства… Представьте себе старинную гравюру, несущую вам 20 рентген в час».

4

Отпевали в маленькой сельской церкви. Таксист попался молодой, наглый, запутавшись на окраине, он не сразу захотел признать свою ошибку, и Макар Иванович, расплатившись и имея ориентиром лишь золотой купол да сверкающий над деревней высокий золотой крест, вынужден был лезть через сугробы, срезать угол. Все равно он опоздал. Чувствуя, как насквозь промокли и заледенели ноги, он, комкая в ладонях шапку, тихо вошел в храм. Вошел, перекрестился на ближайшую от входа икону, хоть и был не крещен, и присоединился к толпе. Батюшка как раз закончил. Всего было четыре гроба. Родственники подходили по очереди и прощались с покойными.

Несколько раз уже участвуя в подобных церемониях, Дмитриев знал заранее, что первым идти ему все равно нельзя. Боялся перепутать. Наделенный великолепной зрительной памятью, он почему-то никак не мог научиться опознавать даже хорошо знакомого человека, лежащего в гробу. Ладно, если гроб один, но обычно в подобных случаях их было несколько.

Печальная молитва, пение, полумрак, шепот — все это одновременно успокаивало и раздражало его. Запах ладана и растаявшего снега. Женщина закричала неожиданно рядом, страшно на высокой ноте, но крик сразу оборвался. Бессознательно Макар Иванович прислушался к своему дозиметру. Шли нечастые, негромкие щелчки. Значит, какая-то радиация здесь была. Фон несколько завышен.

К каждому гробу выстроилось подобие очереди. Люди подходили, некоторые просто крестились над телом, кто-то, прощаясь, целовал в лоб.

Макса Дмитриев опознал сразу, даже сам себе удивился, ведь сколько лет не виделись. Нужный гроб стоял крайним справа, лицо Макса будто выдувалось из него огромной яркой маской. Такие лица- Макар Иванович это хорошо знал — бывают только у утопленников, после того как над ними тщательно поработает гример. Губы сильно накрашены. Глаза обведены тушью. На щеках толстым слоем лежит пудра. Не имеющий обыкновения целовать мертвых, даже самых близких, Макар Иванович пытался уяснить себе происходящее. Мысль его была холодна, он жалел, что вообще поехал на это отпевание, делать, что ли, больше нечего, он пытался понять, зачем лицо его друга так непристойно размалевали? Откуда такая неистовая воинственная пошлость вообще в людях берется? Он даже прикинул, что, в общем-то, это не плохая тема для статьи, как минимум, затравка для очерка, чудная иллюстративная картинка, и вдруг будто проснулся.

Дозиметр жужжал, как бешеный, наращивая и наращивая обороты. Стоя у гроба Макса, Макар Иванович чуть наклонился вперед, и жужжание переросло в душераздирающий писк. Несколько человек повернули головы в его сторону. Быстрым движением Дмитриев вытащил иголку-дозиметр из отворота своего мехового плаща и сжал ее в кулаке за спиной. Жужжание не прекратилось, но теперь его, по крайней мере, никому не было слышно. Было такое ощущение, что в кулаке зажата живая пчела.

«Будто его в реакторном отстойнике искупали! — подумал Дмитриев, осторожно проверяя, не вызывает ли у кого-нибудь подозрения. К счастью, он был последним в скорбной очереди. — Интересно, где в Киеве есть такой отстойник для мертвецов?»

Все-таки он привлек внимание. Откуда-то из полутьмы слева возникла женщина, укутанная в черное.

— Это вы звонили? — спросила она, и из-под туго завязанного платка на него глянули мокрые от слез, усталые, но очень красивые глаза. — Вы Дмитриев?

— Ольга Алексеевна?

— Поедете с нами?

«Конечно, как же я упустил, — подумал Макар Иванович. — Еще же поминки. Водку пить придется. Не отвертишься».

— Поеду!

Он испугался, что эта женщина может услышать звук дозиметра, и, желая ее отодвинуть, глухо кашлянул. Все-таки он прощался со своим боевым товарищем, можно понять.

— Простите, — сказала она и отступила.

Мертвец был заражен весь, но мелькнула догадка, что как к костюму, так и к ботинкам это не относится. Обручальное кольцо на руке также излучало значительно меньше. У Дмитриева была в распоряжении минута, чтобы проверить свою догадку. Кольцо действительно реагировало слабее, радиоактивным было только тело. Осторожно двигая кулак с зажатым в нем дозиметром, Дмитриев ясно ощущал, когда пчела в кулаке начинала затихать, стоило руке опуститься вниз, спрятаться за деревом гроба, и как она приходила в бешенство, когда рука приближалась к этому ужасному накрашенному лицу.

В глубине храма в противоположном его конце начиналось какое-то ритуальное действие, зазвучал громко, умножаясь под куполом, голос батюшки, и за счет этого у Макара Ивановича образовалось еще некоторое время. Прижимая кулак с зажатым в нем японским подарочком к обручальному кольцу, он немножко перестарался. Рукав костюма немного отодвинулся, и стало видно белое запястье. На запястье была татуировка. Тонкий высокий якорь в объятиях дракона. Надо будет спросить у его жены. Она-то точно знает, какие татуировки у мужа были. Хотелось расстегнуть на покойнике пиджак, задрать рубашку и посмотреть, есть ли на теле след от пули чешского снайпера. Но на это он не решился. Только склонился и поцеловал в лоб. Он окончательно убедился, что в гробу вовсе не Макс, в гробу кто-то другой, тщательно загримированный под Макса. Да не так уж и тщательно. Лицо, конечно, похоже сделали, но татуировку могли бы и снять. Мертвому — не живому, татуировку свести — раз плюнуть, не больно.

5

На поминках он позволил себе напиться. Водка «Абсолют» никогда не привлекала Дмитриева, он предпочитал всему хороший французский коньяк, и то в очень ограниченных количествах, но здесь сказала слово сама ситуация. Он хотел задать несколько вопросов вдове. Но как ты спросишь, была ли такая татуировка на руке у вашего мужа, когда к женщине и подойти страшно. Тут не подсядешь с комплиментом и тостом, не именины — поминки.

Водки было бутылок двадцать, а народу за столом совсем немного, да и пили-то, кажется, далеко не все. Проснувшись утром от лютой головной боли, он припомнил, как зачем-то обсуждал с какими-то мрачными шоферами, кажется, коллегами Макса, особенности новейших автомобильных моторов, припомнил, как плакал, положив голову на стол, как потом его долго под снегом сажали в такси, сажали и все никак не могли посадить. К Ольге Алексеевне он все-таки подошел в какую-то минуту, но даже пьяной решимости хватило лишь на то, чтобы узнать название больницы, где скончался Макс. Ни про обручальное кольцо, ни про костюм спросить язык не повернулся. Припоминая отдельные слова и фразы из общего разговора за столом, он теперь смог вычислить некоторую последовательность событий.

Макар Иванович лежал на спине с закрытыми глазами, по своему обыкновению согревая руки на груди, и, превозмогая головную боль, один за другим пересчитывал факты. Вариантов получилось два. Допустить, что Макс в середине дня встал из гроба за спиной своей жены, набрал номер и поведал ему, что лежит в больнице и умирает от рака, Макар Иванович не смог бы даже в кошмарном сне. Но если покойный не мог ему позвонить, выходило одно из двух: либо кто-то звонил, изображая голос Макса, либо в гробу лежало тело совсем другого человека.