— Я женщина из плоти и крови. Я не младенец, которого надо пеленать и оберегать от любой опасности. — Она поднялась с ложа и ударила в маленький гонг. — Вам пора поесть и искупаться, мой повелитель. Никто не посмеет упрекнуть вас в опоздании. Все станут обвинять в этом меня.

Он усмехнулся.

— Ну вот, теперь ты говоришь как жена.

Она сбросила сорочку, вынула из волос булавки из слоновой кости, и роскошная золотая копна упала ей на спину. Пройдя к бассейну, занимавшему четверть опочивальни, она сошла по ступеням в воду, которая, как всегда, была не слишком холодной и не слишком горячей. Вода доходила ей до груди.

— Никогда не обрезай волосы! — сказал Птолемей. — Это самое дорогое твое сокровище.

— Наверно, мне следует отрезать их и преподнести вам в шкатулке. Тогда все, что останется от меня, сможет получить свободу.

Он подошел к борту бассейна и окинул ее жестким взглядом.

— Ты считаешь себя пленницей?

Чувствуя, как все внутри сжимается, Майет дерзко подняла голову.

— Идите, занимайтесь своими царскими делами. Завоевывайте Карфаген. Стройте пирамиду. А я останусь среди этих стен, погруженная в сплетни и пустую болтовню.

Он вернулся к ложу и схватил свою тунику со скамьи, куда бросил ее вчера вечером.

— Сколько палат в этом дворце? Пятьдесят? Сто? Разве я не присылал тебе книги, музыкантов, ученых, актеров? Я оплачивал работу мастеров, делавших тебе сандалии, платил сполна купцам, у которых ты покупала ковры и драгоценности. Одна твоя бутылочка с ароматическим маслом стоит столько же, сколько содержание взвода лучников в течение двух лет. Чего же ты хочешь от меня, Майет? Разве моя щедрость не заслуживает благодарности?

Она с головой погрузилась в воду, чтобы скрыть гнев, а когда вынырнула, Птолемей уже направлялся к выходу.

— Я хочу иметь права, которыми обладает каждая свободнорожденная египтянка, — сказала она ему вслед. — Право выйти на улицы города, посетить Александрийскую библиотеку и храмы, право распоряжаться своими владениями и право решать, выходить мне замуж или нет.

Он остановился и ответил неприличным жестом. Майет прижала руки к лицу, вдохнула и погрузилась в воду до самых плит дна бассейна. Через несколько секунд рабыни схватили ее и вытащили наверх.

— Госпожа, что вы делаете? — закричала Дирцея.

Вема суетилась над ней, как курица над цыпленком.

— Госпожа, так вы можете навредить себе.

— Оставьте меня, — протестовала она. — Не тащите меня так. Ой! Вы дернули меня за волосы. Я не собиралась топиться. Клянусь всеми…

У нее задрожали губы, но она не обращала на это внимания. Опять начинала болеть голова… Боже, как она устала от бесконечного натирания маслами и ароматами! Что бы Птолемей ни говорил, она была здесь в плену. Ее окружали женщины и евнухи, не дававшие ей и пальцем пошевельнуть, не позволявшие ей самой позаботиться о себе, не говоря уже о том, чтобы сделать что-нибудь полезное. Царь уверял, что защищает ее от покушения, но если она не найдет выход, то сойдет с ума.

Если уже не утратила рассудок…

Она надеялась, что сегодня придет Геспер. Она скоро должна была родить, поэтому приходила все реже. Она пересказывала Майет городские новости, сплетни и смешные происшествия, рассказывала ей о великой Александрийской библиотеке, о новой обсерватории для изучения небесных светил, о великолепной усыпальнице Александра Македонского, сделанной из золота и хрусталя. Однажды Геспер привела с собой своего сына Ясона. Они играли с ним и смотрели, как мальчик пускает игрушечный кораблик из тростника по зеркальной глади бассейна.

Ей было тяжело видеть малыша Геспер и знать, что молодая женщина скоро родит еще одного ребенка! Утрата сына Лина заставляла ее страстно желать новой беременности. Если бы у нее был ребенок, она, возможно, перестала бы тосковать по Лину. Странно, что в своих видениях она никогда не видела его малышом. Все, что она помнила, — это момент его рождения и то, как она передавала его черноволосому мужчине, который, предположительно, был ее мужем.

Возможно, она поступала неразумно, не принимая предложение царя стать его женой. Конечно, он не стал бы так ограничивать ее, будь она царицей. Она смогла бы посещать дворцовые празднества, принимать участие в государственных делах и процессиях. Майет с тоской подумала о том, что тогда у нее появилась бы возможность пойти в храм и помолиться. Вот только она никак не могла вспомнить имя своего бога-покровителя.

Если она станет царицей, у нее будет собственная стража, она сможет управлять торговыми делами, вести переговоры с послами, дать отпор своим врагам. А здесь, во Дворце голубого лотоса, она была лишь игрушкой, подобна кораблику Ясона.

— Достаточно, — сказала она служанкам. — Я пойду в сад и поупражняюсь в стрельбе из лука. Пусть Иути установит мишени!

Лук подарила ей Геспер. Через неделю после покушения, Геспер принесла ей небольшой изогнутый наподобие рога лук и красивый кожаный колчан со стрелами. Ее лук был намного легче того, из которого она выстрелила в греческого солдата, и тетива его натягивалась проще.

Стрельба из лука стала ее любимым времяпрепровождением, помимо занятий любовью с Птолемеем. К своему удивлению, она почти никогда не промахивалась. Присутствие оружия успокаивало ее. Она по-прежнему хранила принесенный Геспер кинжал, спрятав его в опочивальне за алтарем Исиде. Этот секрет она не открывала никому, даже Птолемею.

Более часа она стреляла из лука, а в тени деревьев Иути и девушки развлекались, слушая игру музыкантов. Но сегодня физические упражнения не принесли ей облегчения. Снова и снова она беспокойно окидывала взглядом высокие стены, гадая, что лежит за ними и что следует сделать, чтобы попасть туда.

Возница Птолемея доставил царя в колеснице, сопровождаемой эскортом, из царских приемных покоев в Александрийскую библиотеку. Там Птолемей встретился с двумя именитыми волхвами, прослушал бесконечно долгий скучный философский трактат приезжего китайского философа, каждое слово которого переводилось сначала на персидский язык, затем на греческий, а после этого на египетский. Птолемею предстояло еще разобрать спор Беренисы и Артакамы из-за владения близ Мемфиса, а также встретиться с послами из одному Гермесу ведомо каких земель.

На завтрак он выпил кружку крепкого египетского пива. Он все еще не успокоился после ссоры с Майет, и его утомляли толпы придворных, военачальников, аристократов, ходивших за ним по пятам, льстивших ему и соглашающихся с каждым его словом независимо от того, насколько умно было то, что он сказал. Для него давно стало развлечением делать предположения о возможности дождя в местах, где никогда не выпадали осадки, или абсурдные умозаключения касательно высоты разлива Нила в будущем году. И с интересом наблюдать сколько времени потребуется какому-нибудь бритоголовому жрецу на то, чтобы прибежать, сжимая в руке окровавленную телячью печень и повторяя его предсказания.

Неужели ты думал, что быть царем легко?

Птолемей оцепенел. Он обернулся, чтобы убедиться, что в стене нет отверстий, через которые кто-то мог произнести эти слова.

«Нет, только не сейчас!» — хотелось крикнуть ему. Пускай это будет во сне или когда он опьянеет, но только не сейчас! Он не может слышать голос Александра сейчас, когда бодр и трезв.

Он почувствовал приступ тошноты.

Ему почудился этот голос, только и всего! Он не мог слышать голос Александра…

Вдруг он услышал негромкий смех, который звучал настолько тихо, что если бы он внимал визирю, то и не расслышал бы его.

Да, брат. Она не похожа на прирученную газель. Будь осторожнее, она может поцарапать.

Птолемей встал.

— Достаточно! — Он жестом подозвал главного стражника. — Передай ему мои извинения, — обратился он к побледневшему военачальнику, стоявшему перед ним на коленях. — Скажи прославленному господину, что меня ждут неотложные государственные дела.