– А нисколько. Закончился мой возраст, друг мой, – произнёс Витёк, жадно отпивая пиво большими глотками, наверное, опасаясь, что ему надают по шее, и он не успеет допить пиво, как не раз уже с ним случалось.
– Что значит, закончился, ведь ты же не покойник? – удивился Костя.
– Физиологически нет. Тело функционирует вполне нормально.
– Я что-то не пойму, – облокотившись на стол и глядя на Витька продолжил опрос Женя. – Смотрю на тебя – вроде ты бомж. Но в то же время от тебя не воняет, и ты, вроде как, всё-таки следишь за гигиеной и поддерживаешь в аккуратности свою одежду. Да и лексикон твой отличается от бомжатского.
– Нет я не БОМЖ, я БИЧ, – тщательно прожевав рыбу и запив пивом, чтобы не отвечать с набитым ртом, произнёс Витёк. Явно было видно, что этот человек знаком с правилами хорошего тона совсем не понаслышке.
– То есть? – попросил уточнить, что тот имеет в виду, Антон.
– Видите ли, молодые люди, БОМЖ – это человек Без Определённого Места Жительства, а я имею свою квартиру, и у меня даже телевизор есть. А в моём лице пред вами стоит БИЧ – то бишь, Бывший Интеллигентный Человек. Не верите? – спросил Витёк и, не ожидая ответа, добавил. – Хотите я вам Гёте в оригинале прочитаю?
– Я тоже знаю немецкие стихи, – хихикнул Саня. – По-немецки – вас из дас, а по-русски – кто ты. Во!
Не обращая внимания на издёвку, охмелевший Витёк тихим, но вдохновенным голосом стал читать на немецком Гёте. До сих пор бесцветные его глаза вдруг приобрели серо-голубой оттенок. Он поднял голову и, мечтательно глядя в небо, произнёс несколько четверостиший. Потом Витёк опустил голову и тяжело вздохнул. Почти беззвучно, одними губами пробормотал:
– Аннушка особенно любила эти строки.
– Да, похоже ты действительно силён в немецком. А почему всё-таки БИЧ? – не унимался Женька.
– Давно это было. В той жизни я был, говорят, талантливым учёным, даже кафедрой руководил в институте гражданской авиации. Если вы понимаете что-нибудь в авиа-и-ракетостроении, то наверняка должны были слышать о формуле турбулентного потока Крамера-Левашова. Я-то и был тем самым Левашовым, – отхлёбывая пиво из кружки, начал повествование незнакомец. – Когда я закончил местный политех и получил всесоюзную премию молодых учёных за мои исследования в аэродинамике, меня отправили в ГДР на три года по обмену специалистами. Я работал в Германии в исследовательской лаборатории Крамера. А потом меня пригласил в свою лабораторию Королёв. Но это не имеет никакого значения теперь, – без всяких эмоций в голосе закончил Витёк.
– Нет, ты всё-таки поведай, как ты стал бичом, – наседал Саня.
– Работа у Королёва была очень интересная и секретная, – продолжил описание своего жизненного пути к званию БИЧа мужик. – А жили мы в закрытом городке под Москвой. Там я и познакомился с самой обаятельной и необыкновенной женщиной, которую когда-либо можно было встретить на Земле. А звали её Аннушка. Она была дочерью одного из наших ведущих разработчиков – Богатырёва Ивана Михайловича. Прекрасная семья потомственных петербуржских интеллигентов приняла меня с открытым сердцем. И через год я отважился просить руки Аннушки у Ивана Михайловича. То время было лебединой песней всей моей жизни. Мы с Аннушкой часто гуляли по лесу, и я читал ей стихи Гёте, Гейне, Шиллера. Мы любили друг друга нежно и преданно.
Витёк тяжело вздохнул и, сделав глоток из кружки, молча уставился в небо, провожая глазами пролетавших над их головами уток.
– Ну, а дальше? – прервал паузу Костя.
– А дальше злой рок вмешался в нашу жизнь и разорил уютное семейное гнездо. Был у Королёва некто Кремнев Владимир Кириллович, один из его замов. Но мне всегда казалось, что этот человек был специально приставлен соответствующими органами, чтобы следить за коллективом и связями, которые его члены поддерживали. Меня же он невзлюбил сразу за мою работу в Германии. Вот он-то и сыграл в моей судьбе злую роль демона-разрушителя, укравшего мою душу. Демон-Кремнев, сначала очернив меня, присвоил все мои разработки. Но разработки это ничто. Хуже всего то, что он добился своими подлыми доносами того, что родителей Аннушки после визита в Англию на научную конференцию обвинили в сотрудничестве с секретными службами Великобритании и судили. Говорили, что он шантажировал Аннушку, склоняя к сожительству. Но она, молча, страдала, не открывая мне причину своего увядания. Я очень мучился, видя, как угасает в ней божественный огонёк её души. Однажды я пришёл домой очень поздно с работы и увидел её лежащей на полу. Моя Аннушка ушла из жизни, освободившись от преследований дьявола, приняв цианистый калий. На губах её застыла навсегда улыбка, знаменовавшая освобождение от дьявольского мира зависти и соблазна. Моя Аннушка ушла святой и незапятнанной. Я всю ночь сидел на полу, прижав её голову к своему сердцу, целуя и читая вместо молитв её любимые стихи. Это была самая страшная ночь моей жизни. Ночь, после которой остановилось моё время, и умерла моя душа. С тех пор для меня настало безвременье, и я вернулся сюда, в город где родился и вырос, чтобы как-нибудь дождаться своего часа и уйти с миром.
Витёк допил пиво и замолк.
Вокруг повисла тяжёлая тишина и, казалось, что даже трамваи и автобусы замерли, специально остановившись на дальних от площади светофорах.
Потрясённые рассказом незнакомца парни, молча смотрели, как тот аккуратно завёртывал в газету обещанную ему голову рыбы. Закончив эту процедуру, мужик ни с кем не прощаясь, пошёл от бочки прочь.
– Виктор, постой. Нож-то свой возьми, – вытерев тщательно о бумагу нож, окликнул уходящего Витька Антон. Он, молча и, казалось бы, без эмоций, выслушал рассказ бича, не перебивая.
– Спасибо тебе, Левашов, за нож, – с теплом в глазах он взглянул на незнакомца и протянул ему нож.
Витёк, подойдя к Антону, поднял недоумённо глаза, в которых исчез огонёк смысла, и молча взял нож. Повернувшись к молодым людям спиной, сгорбившись и моментально постарев на сотню лет, Левашов заковылял прочь. Он медленно удалялся от них, что-то бормоча на немецком себе под нос.
– Твари. А зря я про Сибирь-то, – произнёс продавец пива ни к кому не обращаясь.
Пожилой мужчина невольно стал свидетелем исповеди чухонца. В его большом кулаке с силой, до белизны костей, была зажата недочитанная газета.
Молодые люди какое-то время молча наблюдали за удаляющейся фигурой человека, с ещё не угасшим интеллектом и полным безразличием к окружающей его жизни, пока тот совсем не исчез в каком-то дальнем переулке.
Октябрь 2009, Калгари, Канада
Родом из Детства
1. Так себе, обычный вечер О том, как Жук с Голубем в киноискусство окунулись, или с чего всё собственно и началось
В комнате было прохладно, и Алексей растопил печь. Усевшись после этого на стул возле печи, он продолжал читать новый номер журнала «Юность». Родители ушли к знакомым, и можно было уроки не делать.
Лёшка Жукин (Жук) был увлекающейся личностью. До пятого класса он учился очень легко и был почти отличником. Но вскоре он перенял у мамы привычку много читать. Учёба отошла на второй план. А когда через год он увлёкся баскетболом, очередь уроков отодвинулась ещё дальше. Заниматься стал из-под палки. Но, как правило, перед соревнованиями всегда исправлял все хвосты и значительно улучшал свои оценки. Учителя просто удивлялись. Никто не мог понять, как это ему удавалось. А объяснялась это метаморфоза просто. Тренер поставил условие – к соревнованиям допускаются только те, к кому в школе нет претензий. Обладая очень пытливым умом и сообразительностью, наверстать упущенное не доставляло Лёшке большого труда. После его восьмого класса мать была просто в отчаянии. Всё свободное время он проводил со своей компанией. Ничего дурного за их компанией не наблюдалось, и мама не была обеспокоена тем, что сын может попасть под дурное влияние улицы. Но, как каждая мама, она очень хотела видеть его студентом ВУЗа. Все попытки повлиять на сына и направить его на «путь истинный» оказались тщетными. Она уже почти смирилась с этим, но всё ещё, по привычке, пыталась контролировать процесс учёбы. Мать знала всех его друзей и не имела ничего против их дружбы. Даже наоборот – она была рада общительности сына. Отец, по долгу воинской службы много времени проводивший на работе, не мог существенно повлиять на воспитание Алексея.