Дело Эмбер ярко иллюстрирует ту сумасшедшую погоню за деньгами, на почве которой могут возникнуть подобные авантюры, и то поразительное легковерие, как широкой публики, так и адвокатов, чиновников, политиков и финансистов, которые проявляются всякий раз, когда речь идет о наживе. Никому из лиц, ссужавших Эмберам значительные суммы, даже не пришло в голову проверить сам факт существования наследства Крауфорда и его племянников, которые, участвуя в громком процессе, в течение двадцати лет держали в неведении даже своих адвокатов относительно своего местонахождения, ни, наконец, реальность замка Маркотт, который, по словам Терезы Эмбер, в составе прочего наследства был получен ею от Крауфорда. Обаяние миллионов было так велико, что многие люди, по-видимому, искренне утверждали, что они видели бумаги на бешеные суммы.

Иван Федорович Мануйлов

(1870–1917)

Происхождение Ивана Федоровича, как и многих других авантюристов, туманно. Предположительно, он был внебрачным сыном князя Петра Львовича Мещерского и еврейской красавицы Ханки Мавшон. Неизвестно, был ли сын Ханки крещен и наречен Иваном сразу после рождения или позже. Отчество ему дал купец 1-й гильдии Федор Савельевич Манасевич, в доме которого Мануйлов воспитывался с пятилетнего возраста до четырнадцати лет и получил домашнее образование.

В 1886 году князь Петр Лввович Мещерский неожиданно кончил жизнь самоубийством, а через два года погибла мать Мануйлова Ханка Залецкая (Мав-Шон), застреленная из ревности польским офицером.

После смерти князя П. Л. Мещерского Иван Мануйлов напомнил о себе своему сводному брату, князю Владимиру Петровичу Мещерскому, выразив соболезнования в скорбном письме С 1888 года Иван Мануйлов стал пользоваться поддержкой и доверием Владимира Петровича.

Правда, в одном из памфлетов история жизненных успехов Мануйлова рассказана иначе, с пикантными подробностями: «Еврейского происхождения, сын купца, Мануйлов еще учеником училища обратил на себя внимание известных в Петербурге педерастов Мосолова и редактора газеты „Гражданин“ князя Мещерского, взявших под свое покровительство красивого, полного мальчика. Юношу Мануйлова осыпали деньгами, подарками, возили по шантанам и другим вертепам, и под влиянием покровителей у него развилась пагубная страсть к роскоши, швырянию деньгами, картам, кутежам…»

В 1892 году Иван поступил на государственную службу в департамент духовных дел и поселился в Санкт-Петербурге на Большой Морской улице в доме, незадолго до того приобретенном мещанином Павловым.

Столица приняла молодого человека холодно. Дворянство и аристократия не могли простить ему темного происхождения, а столичная интеллигенция и деловые круги видели в нем выкреста, по неудачно пущенной кем-то сплетне. Иван Мануйлов оказался лишенным приличного общества. Он прожигал время в игорных домах.

Первые упоминания об Иване Федоровиче Мануйлове в официальных документах относятся к 1894 году и встречаются в донесениях сыскной полиции.

На горизонте политического розыска блистал в то время звездой первой величины Петр Иванович Рачковский, стоявший во главе заграничной агентуры русского правительства. С этим старым волком и задумал потягаться безвестный в мире агентуры юноша. Он, конечно, не провел старого, заслуженного агента и авантюриста, но Рачковский, несмотря на обиды и огорчения, причиненные ему первым дебютом, не мог не заметить «способностей» юноши и обратил на него внимание начальства. Об этом инциденте сохранилась записка агента Л. А. Ратаева, адресованная начальнику департамента 3-го мая 1895 года. Записка содержит довольно любопытные сведения.

В Париже ранней весной 1895 года Мануйлов познакомился в кафе-шантане с агентом парижской префектуры, состоящим также на службе у Ратаева. Мануйлов, представившись сотрудником газеты «Новости», сказал, что командирован в Париж министерством внутренних дел для контроля за деятельностью русской агентуры во Франции. Мануйлов предложил агенту сотрудничать с ним. А для солидности сообщил, что знает Рачковского давно, мол, он служил когда-то писцом в судебной палате и за определенные услуги был переведен в полицию, где и составил себе положение, и будто бы в прежние годы Рачковский ходил без сапог и жил мелким репортерством в «Новостях». Ратаев писал: «Мой агент от предложенного Мануйловым сотрудничества отказался, тогда Мануйлов предложил ему подыскать для своих целей верного человека, обещая дать за это 200 франков, добавив, что вообще он за деньгами не стоит. Вслед за тем Мануйлов пытался узнать у агента об организации русской агентуры в Париже, об ее количестве, о местах собрания русских революционеров, о размещении библиотек, в которых можно приобрести разные революционные брошюры и т. п. Обо всем этом и доложил П. И. Рачковскому».

Рачковский после беседы с Мануйловым сделал вывод, что перед ним человек несомненно способный и что при опытном руководстве из него может получиться полезный агент…

В июле 1897 года Мануйлов был переведен на службу в министерство внутренних дел и откомандирован для занятий в департамент духовных дел, директором коего был А. Н. Мосолов. Мануйлов в это время был не только чиновником; он считался еще и журналистом и тесно сотрудничал с петербургским охранным отделением.

В Петербурге Мануйлов недолго занимался духовными делами. Ему было предложено отправиться в Рим, получить аккредитацию при папском дворе и заняться тайным наблюдением за прибывающими из России священнослужителями римско-католической церкви.

Иван Федорович не только следил, но и вел в Риме светский образ жизни. Местной публике он был известен как завсегдатай и большой ценитель итальянской оперы и балета, много путешествовал по Италии, посетил Сицилию. Неаполь. Весь сентябрь 1890 года провел в игорных домах Монако, где ему очень везло. Его постоянно сопровождали отставной поручик Казимир Дроецкий и 17-летняя полячка Зося. Его часто видели на художественных выставках, в литературных салонах.

Донесения Мануйлова в Департамент полиции изобилуют именами, точными адресами, подтверждаются приложением различных документов, писем, записок, визитных карточек, копий.

Мануйлов не принадлежал к числу тех агентов, которые вели себя тихо; его всегда сопровождали громкие скандалы.

«Из агентурных сведений из Рима, от 4 сентября 1901 г., усматривается, что на собрании русских и польских социал-демократов было решено сделать дипломатическому агенту при римской курии Мануйлову, шпиону и начальнику заграничной полицейской агентуры, публичный по всей Европе скандал посредством издания о нем особой книги».

В первой половине 1904 года в Департамент полиции поступил из Рима ряд жалоб двух агентов Мануйлова, Семанюка и Котовича, на неаккуратный расчет с ними Мануйлова, будто бы делавшего за границей массу долгов и производившего «гнусности»; жалобщики угрожали разоблачениями в печати и парламенте относительно деятельности русской политической полиции в Италии.

«В это же время в Риме возникла оживленная газетная полемика по поводу деятельности тайной полиции в Риме По этому поводу министерство иностранных дел высказало пожелание, чтобы впредь функции агента по духовным делам при императорской миссии в Ватикане и заведование русской тайной полицией в Риме не совмещались бы в одном лице Мануйлова. По этому поводу Департамент полиции ответил министерству, что вся газетная полемика возникла на почве ложных сообщений в прессу, сделанных Котовичем и Семанюком, и что все нападки прессы лишены оснований, ибо Мануйлов никаких действий по розыску в Риме не предпринимал и никаких поручений в этом смысле не получал и даже проживает уже два года в Париже».

Департамент на этот раз солгал, ибо Мануйлов как раз, помимо духовной функции, выполнял и политическую. О Мануйлове писали все итальянские газеты, и он действительно должен был бежать из Рима. Иван Федорович возвел в практику не доплачивать состоявшим у него на службе шпионам и агентам. Обманутые им агенты — немцы, французы, итальянцы, голландцы и т. д. — обличали его в прессе, жаловались в суд, обращались в департамент и к министру, пытались расправиться с ним. Но Мануйлов был неисправим.