Чудо освобождения из «безошибочных» органов объяснялось просто: Александр Яковлевич пошел к Сталину и уверил его, что никаких политических идей у его сына не было и быть не может и что он ручается за него полностью. Сталин тут же соединился с Ежовым и велел выяснить недоразумение. Бичико был вызван из тюрьмы одним из замов Ежова, который осведомился у него, знает ли он братьев Кутузовых, Рыкову и других молодых людей. Именно с ними Бичико общался в Форосе, поэтому в записных книжках этих несчастных была обнаружена фамилия Эгнаташвили и наш номер телефона, что и послужило причиной задержания Бичико. Когда выяснилось, что все эти телефоны и знакомства имеют «курортное» происхождение, Бичико был немедленно освобожден, ему предоставили машину, на которой он и приехал в институт физкультуры.

Возможно, это был уникальный случай, когда органы признали свою ошибку. Сейчас стали достоянием гласности миллионы случаев, когда и меньшая причина превращала людей в лагерную пыль, а зачастую даже этих надуманных поводов не было…

Однажды в разговоре Сталин сказал отчиму: «Ты, как член партии…» И тут выяснилось, что мой отчим, уже будучи генералом госбезопасности, оставался беспартийным. Сталин был удивлен, и на следующий же день Александр Яковлевич получил партбилет. Через некоторое время Сталин решил, что Сашу необходимо наградить, и он получил из рук Калинина орден «Трудового Красного Знамени» — осталась фотография этого знаменательного события (фото 59). Хотя втайне отчим считал, что человеку в военной форме больше подходит боевой орден.

Вскоре Александр Яковлевич и Власик получили очередное звание комиссаров третьего ранга и по дополнительному ромбу в петлицы. Позже, когда звания в НКГБ и армии сделались идентичными, они стали сначала генерал-майорами, а потом генерал-лейтенантами…

В 1933 году рейхсканцлером стал Гитлер, сестра моя Лиза все еще находилась в Германии, и мама, естественно, обменивалась с ней письмами. Отчим, опасаясь и за себя и за нее, запретил ей переписку. Однако моя наивная мама, пытаясь спрятаться от всевидящего ока чекистов, стала получать письма до востребования.

В 1936 году международные отношения еще более обострились — франкистский путч в Испании перерастал в большую войну. Наши «добровольцы» напрямую воевали с немцами. Правда, к этому времени Лиза уже переехала в США, но родственники мамы — сестра, брат и мать — остались в Германии.

Наконец, по пакту Молотова-Риббентропа в 1939 году Советское правительство вернуло немецких коммунистов-эмигрантов в Германию, на расправу Гитлеру. Все члены немецкого Коминтерна во главе с Вилли Будихом к тому времени сидели в бериевских лагерях. А после заключения пакта несчастные немецкие коммунисты прямиком из советских лагерей были отправлены в концлагеря фашистские, в которых все погибли. (Дочь Вилли Будиха Марина была разлучена с родителями и чудом выжила в лагере. Много лет спустя Марина вышла замуж за композитора Бориса Емельянова, соавтора моего сына по песням. Дочь Будиха была уверена, что ее отец погиб в СССР. И она горько плакала, узнав еще более страшную правду о судьбе своего отца.)

Происходившие исторические события напрямую влияли на жизнь нашей семьи, волею судеб так близко соприкасавшуюся со Сталиным.

Вопрос о связи с заграницей, внесенный во все многообразные анкеты, нередко инкриминировался как шпионская деятельность. Происхождение моей мамы чрезвычайно беспокоило Александра Яковлевича. Волна репрессий нарастала и, видимо, для того, чтобы ее спасти, в 1938 году Александр Яковлевич, который был в курсе всего происходившего в Кремле, предложил маме уехать в Германию. Для нее это предложение было страшным ударом. Во-первых, после недавнего ее визита в Германию и крайне негостеприимного, холодного приема родных она знала — там ее вовсе не ждут, ехать ей было не к кому. Во-вторых, оба ее сына, и она это очень хорошо понимала, попали бы тогда под еще большее подозрение, стали бы неблагонадежными гражданами и, наконец, она была очень привязана к своему мужу и не хотела надолго, а скорее навсегда, его покидать. И если бы вдруг мама уехала в Германию, рушилась вся ее привычная и устоявшаяся жизнь. В отчаянии мама решила написать письмо Сталину — тогда это было очень в духе времени. В письме она совершенно откровенно рассказывала о всех семейных обстоятельствах, а также присовокупила, что Саша решился и предложил ей уехать в Германию только из-за любви к дорогому Иосифу Виссарионовичу. Мама писала, что она знает, как много сделал Сталин для ее любимого Саши. Она еще и потому не хочет ехать в Германию, что Сталин вряд ли одобрит ее отъезд, который разрушит всю жизнь Саши и нашей семьи, и поэтому она остается в СССР. Письмо это было написано с помощью ее тбилисской подруги — мама очень плохо владела русской письменностью.

Трудно предположить, что это письмо попало в руки Сталину.

Для Александра Яковлевича такой шаг, как отправка жены в Германию, был чрезвычайно трудным, невыносимым… Единственным альтернативным решением он считал непосредственное знакомство Сталина с его семьей. Визит Сталина в его дом казался Александру Яковлевичу решением проблемы, своеобразной легализацией его жены-немки. Мой отчим пригласил в гости Сталина, и Сталин согласился посетить наш дом в Заречье. Александр Яковлевич очень волновался. Он предложил маме обдумать все детали приема Сталина.

Однако прошло, пожалуй, не меньше года, прежде чем этот визит состоялся.

Однажды Александр Яковлевич позвонил домой по вертушке, которая стояла в спальне (чего он никогда раньше не делал), и сказал: «Лилли, мы едем». Мама сразу поняла, кто это «мы». Когда она услышала звук открывающейся двери, то с перепугу спряталась в столовой за портьеру. Сталин обнаружил ее и сказал: «Хозяйке не следует прятаться». Мама вышла из-за портьеры и вконец растерялась — за спиной Сталина стоял Берия. К удивлению мамы, он сделал вид, что впервые ее видит, и представился: «Лаврентий Павлович!»

Сталин сказал: «Что за пустынный дом. Зовите всех сюда!» Было воскресенье. Бичико, работавший в охране Шверника, приехал навестить отца. С ним приехал и муж его сестры Тамары — Гиви Ратишвили. Мама очень скупо рассказывала об этом событии. Она запомнила, что Сталин говорил, что грузины столь же воинственны, как и немцы. Даже грузинское приветствие «гамарджоба» означает «с победой». Затем Сталин коротко расспросил маму о ее детях. Началось застолье, и Сталин обратился к Саше с вопросом:

— Что же твоя хозяйка невесела?

Саша объяснил, что ее дочь находится в Америке, и жена опасается ухудшения отношений СССР с Америкой.

— Не беспокойтесь, Лилли Германовна, — сказал Сталин, — это хорошо, что она уехала из Германии.

Затем была долгая пауза. Все молчали и ждали, что же скажет вождь.

— Я думаю, нашим противником будет именно Германия…

Это было сказано в мае 1940 года, за год до «вероломного» нападения. Значит, Сталин предвидел, что будет война с Германией.

Так запомнили этот разговор моя мама и Бичико, который оставил об этом сталинском посещении воспоминания, недавно — к сожалению уже посмертно — опубликованные.

После этого поистине государственного визита у моей мамы осталось тревожное чувство. Она была уверена, что Берия намеренно ее не узнал — ведь они были многолетними соседями по тифлисскому дому Алихановых. К сожалению, это роковое предчувствие не обмануло мою маму…

Шел 1940 год. Уже был подписан пакт Риббентропа-Молотова, закончилась война с Финляндией. После окончания военного факультета Института физкультуры я получил звание старшего лейтенанта и был направлен в Орджоникидзе начальником строевой подготовки военного училища связи (фото 60). Мой брат Миша был призван на срочную военную службу (фото 61), сестра Лизочка перебралась из Германии в Соединенные Штаты. Сам Сталин одобрил переселение моей сестры, сказав, что войны с Германией не миновать.

Однако посещение нашей семьи кремлевскими гостями вполне могло иметь и иной смысл. К этому времени к руководству НКГБ пришел Берия, который очень ревностно относился к лицам, окружавшим вождя. Александр Яковлевич был для Берии «персона нон грата». Мало того, что в Тифлисе мой отчим был нэпманом, которого Берия разорил, посадил в тюрьму и хотел уничтожить. Главная вина Александра Яковлевича была в том, что он сумел ускользнуть из его кровавых рук, и не только спастись, а перебраться в Москву. Отчим попал в Кремль благодаря непосредственному сталинскому назначению, стал одним из руководителей Главного управления охраны и подчинялся вождю. Тем не менее, будучи генералом НКГБ, отчим находился в прямом подчинении Берии, не будучи «его человеком» — что было совершенно не в правилах структурной организации советского управленческого аппарата.