«Маша, держись от него сбоку! Что там с дедом?» Не успел Роман вспомнить о старом шамане, покрышка его яранги откинулась, и выпрыгнувший на улицу старик вскинул лук. Подбегающий к Шишагову зверь получил стрелу в ляжку, и резко развернулся. Для Шишагова время привычно растянулось, исчезли стойбище и недалёкое море, остались только он, Маха, шаман и медведь. В два шага пролетев оставшееся до мишки расстояние, он в длинном выпаде всадил копьё в открывшуюся шею, привычно послав по древку плещущуюся в теле силу. Наконечник, пробив толстую шкуру, скользнул по позвоночнику и ушёл вверх, оставив длинную, но неопасную рану… Хозяин льда взревел, отмахнувшись, повалил наглого человечка и поднялся на задние лапы, собираясь добить его ударом передних. Так он ломает лёд над укрытиями тюленей. Но на медвежьем загривке повисла Маха. И хотя противник впятеро тяжелее её, клыки, вцепившиеся в холку, были не меньше его собственных. Маша, и сбитый её прыжком с ног медведь покатились по снегу. За следующие несколько ударов сердца шаман успел вбить в противника ещё две стрелы, и теперь бежал к месту схватки, Роман вскочил и подобрал своё копьё, а Маха отпрыгнула от противника, заливая снег кровью — медведь зацепил её когтями.

Не обращая внимания на торчащие в боку стрелы, зверь попытался достать её ещё раз, но брошенное Шишаговым копьё глубоко вошло ему в плечо, конечность подвернулась, и зверь споткнулся, потеряв лишнюю долю секунды. Маха ударила врага по морде когтистой лапой, зацепив глаз. Медведь отпрянул, и Роман с размаху обрушил ему на крестец удар обухом топора — боялся, что лезвие соскользнёт с толстой шкуры. Раздался громкий хруст и задние лапы зверя отказали. Медведь попытался развернуться, но подбежавший к нему слева шаман всадил своё копьё ему под лопатку с такой силой, что длинный наконечник полностью скрылся в ране. Хищник дёрнулся, и медленно завалился на залитый кровью снег. А Роман кинулся к Машке.

Схватка с хозяином льдов дорого им обошлась. Маху сильно помял прокатившийся по ней медведь, и сорвал кусок шкуры на плече ударом лапы. Пришлось швы накладывать. Пока Роман, морщась от боли в отбитых рёбрах, зашивал ей порванную шубу, умная девочка громко жаловалась, но терпела. У самого Шишагова опух левый бок, больно дышать, кожа от подмышки и ниже — сплошной кровоподтёк. К тому же подташнивает и голова кружится.

«Одно из двух, контузия или беременность. Только беременности мне и не хватало».

Машка опять не смогла забраться на своё ложе, пришлось Роману поднимать на руках. От боли потемнело в глазах, но он справился. Не оставлять же боевого товарища на холодном полу.

В ярангу в клубах морозного воздуха ввалился Каменный Медведь, который разделывал медвежью тушу, пока та не замёрзла. Срисовал лежащую пластом Машку с охапкой ягеля, примотанного к лапе, кровь на земле, клубок жильных ниток, котёл с кипятком. Подошел к Роману, полюбовался боком, аккуратно прощупал.

— Не сломал тебе рёбра хозяин, добрый был. Когда последний раз такой в стойбище заходил, убил пять собак, бабу и помял трёх охотников. Легко нынче отделались — втроём взяли матёрого хозяина, и все живы.

Продолжая говорить, шаман своими железными пальцами разминал в плошке принесённые с собой травки.

— Теперь ты, Роман, взрослый охотник нашего племени. Когда парни подрастают, их ведут искать хозяина льдов. Кто не испугается, тот взрослый, можно женубрать. Ты хорошо стоял, я видел. И дрался хорошо, я только добил.

Шаман помолчал, потом улыбнулся:

— А бабы для тебя всё равно нет, так и будешь бабскую работу сам делать!

Потом выскочил из яранги, и через несколько минут вернулся с большим куском белой массы в руке.

— Нутряной жир хозяина, лучшее лекарство, если кого помяли.

Он старательно размешал с жиром травяную труху:

— Подставляй бок. Лечить тебя буду.

Старательно измазал бурой вонючей мазью Ромину шкуру, залепил её куском оленьей ровдуги, и туго стянул поверх ремнями.

— Не надо морщиться, ты всё равно нормально дышать не мог, больно было. Теперь спать ложись, как проснёшься, я как раз свежего мяса наварю.

Роман охнул, неловко повернувшись, и спросил:

— Ты сказал, кто не струсит, женится. А кто испугается?

Шаман подбросил в очаг полено, пошевелил угли, посмотрел, как пламя принимает новую добычу, и тихо сказал:

— У людей нет столько еды, чтобы кормить трусов.

Бьют — беги, советует русская народная мудрость. Роман стоит, и даже не дёргается. Увесистая гладкая палка, зажатая в крепком кулаке Каменного Медведя, охаживает его по рукам и ногам, старательно колотит по спине, не забывая своим вниманием грудь и живот. Немного жалеет учитель только правый бок — бьёт не в полную силу. Главное требование — вовремя напрягать и расслаблять только ту мышцу, на которую придётся удар. Уклоняться нельзя, шаман «одевает» на Рому то, что он зовёт «каменная кухлянка». И Шишагов старательно подставляет обнажённое тело заботливой палке шамана. Пытается при этом думать об отвлечённом. Сейчас — рассматривает восход солнца над жарким песчаным пляжем, слушает шелест ласковых волн и пальмовых листьев. Ветер, дующий с суши, пропитан ароматами тропических цветов, но слишком горяч, поэтому Роман сильно потеет. То, что на самом деле он стоит в нетопленой яранге шамана, в данный момент не имеет значения.

В шаманское жилище им пришлось перейти из-за Машки — ей этот процесс почему-то сразу не понравился. Чтобы не нервировать зверя, тренировки проводили в её отсутствие. Машка ещё толком не оправилась от полученных ран — как ни старался Роман, а рана на плече у неё загноилась. Пришлось вскрывать, выдавливать гной, промывать, постоянно опасаясь внести новую порцию заразы. Удивительно, но объяснять шаману, что такое микробы, не пришлось. Оказывается, он и без Ромы знал, что болезни вызывают невидимые глазу злые келе, попадающие в рот или открытую рану. И отчасти знал, как с ними бороться. С неделю Маха лежала пластом, горячая, часто и мелко дышала, отказывалась от еды. Ослабла настолько, что Роман поил её, вливая в пасть воду через воронку. Как бы то ни было, но крепкий Машкин организм всё-таки победил болезнь. Жар спал, появился аппетит. В день, когда его драгоценная девочка самостоятельно вылакала миску бульона, и завалилась спать на стопке постеленных для этого шкур, издёргавшийся Шишагов уснул рядом с ней, обняв за похудевшую шею.

Сейчас Маха уже передвигается сама, и ест за двоих, но слабость ещё не прошла, вне жилья она ходит только с Романом, быстро устаёт и минутами стоит на месте, переводя дыхание. В заботах о рыське Роман даже не обратил внимания на то, как заживают его собственные болячки.

Удар по правому плечу, по бедру, пресс, бицепс левой руки, спина — палка учителя не знает покоя.

В кои-то веки на ногах у Шишагова не осточертевшие снегоступы, а лыжи, прекрасные лыжи, на которых так легко слетать со склонов, пружиня полусогнутыми ногами, лавируя между торчащими из снега камнями. Каменный Медведь, не успевший ещё как следует освоить очередную полезную новинку, на спусках разгоняться не рискует, и сильно отстаёт, хотя по ровному месту от него убежать нелегко — сказывается жизнь неиспорченного машинной цивилизацией человека. Недалеко от стойбища прошло стадо оленей, люди решили побаловать выздоравливающую Машку парной олениной, и теперь загоняют несколько отбитых от стада рогачей к ярангам. Роману жарко, он сбросил шапку, которая болтается на ремешке за спиной. Вот и затяжной подъём перед последним перевалом, здесь осенью Машка пугала стадо. Охотник, радуясь кипящей в жилах энергии, наддал, не давая оленям оторваться. Обледеневший наст их не выдерживает, олешки проваливаются и режут ноги, на следах видна кровь. Подбитые нерпичьей шкурой лыжи заднего хода не имеют, и Роман постепенно сокращает расстояние до добычи. Тренированные лёгкие прокачивают воздух, три длинных шага на вдох, три — на выдох, сердце мощными толчками разносит обогащённую кислородом кровь по организму. Шишагов переполнен силой, азарт погони будоражит его, и он непроизвольно выпускает зверя на свободу. Внутреннего зверя тоже нужно время от времени выгуливать