— Не грусти, красавица, пройдут годы, всё наладится.

Роман потрепал любимицу по загривку, не удержался, и стал почёсывать под нижней челюстью.

Маха прищурившись, наслаждалась лаской, потом потянулась всем своим немаленьким телом так, что ременная сетка на лежанке заскрипела. Вытянулась, подставляя Роману живот, и разбросав в стороны передние лапы. Махина нежность и жажда ласки окутали Шишагова. Он несколькими движениями почесал подставленное пузечко, потом двумя руками подтянул к себе тяжелую усатую башку и поцеловал в нос.

«Дурочка, следи за собой, если с тобой что случится, плохо мне будет»

Потом застеснялся такого проявления чувств, легонько шлёпнул Маху по шее, и полез в полог. Надо спать, дед долго прохлаждаться не даст.

Обрыв и в самом деле был, и довольно большой, не привиделось Роману. Только камни искать бессмысленно. Вдоль всего обрыва, через обычный камень проходит толстая чёрная полоса, в гранях которой отражаются отблески света факелов. В местах, где попадается такое, добрых камней искать не стоит, черный слой мягкий, ломается и грязнит всё, чего касается. Бесполезная гадость. Шаман сплюнул на грязный снег, развернулся, собираясь возвращаться домой и остановился, глядя как его неразумный ученик греет пламенем пропитанного жиром факела кучку черных обломков.

— Ты собрался это есть? — ехидно поинтересовался Каменный Медведь, но Роман не обратил на издевку ни малейшего внимания.

— Я собираюсь это жечь — заявил он, и кучка камней на самом деле загорелась, распространяя запах, такой же неприятный, как сами камни.

— Ты лишился разума, если собираешься разводить такую вонь в месте, в котором живёшь! — заявил старик, издалека наблюдая, как горят раскалившиеся камни.

— Мой народ называет это каменным углем — ответил Шишагов — В его пламени можно расплавить твои старые железки, чтобы сделать новые. Только для этого нужно инструмент приготовить. Много.

Пойдём домой, там всё расскажу.

Роман забросал каменный костёр снегом, убедился, что пламя полностью погасло, и пошёл следом за шаманом. Ушибы и ссадины сегодня болели сильнее, чем вчера.

Прихрамывающая Машка встретила их у границы стойбища, и пошла рядом с Ромой, касаясь плечом его правого бедра.

Снова хрустит под ногами снег. Как надоела уже эта бесконечная зима! Дед, когда понял, что переделывать металлические изделия Роман будет не сегодня к вечеру и не завтра, как с цепи сорвался, его задания уже на грани садизма, а то и за ней. Добежать до заначки, в которой они с Машей летом рыбу заморозили, взять одну тушку, и бегом принести в стойбище. В снегоступах! И Роман носит, привык уже и к проклятым этим плетёнкам на ногах, и к копью, которое на бегу приходится перебрасывать из руки в руку, с плеча на плечо, на кухлянке в этих местах уже ворс вытерся. Только к холоду не смог, к нему привыкнуть невозможно, можно только притерпеться. Сегодня мороз особенно силён — небо ясное, звёздами весь небосклон усеян. Зато ветер стих, впервые на Роминой памяти. Скрипит снег под ногами, качаются в такт бегу скалы. С разбегу уперев конец копья в снег, Роман перепрыгнул через засыпанную снегом промоину, как с шестом. В первый раз бежал — провалился чуть не по пояс, запомнил.

Добрый северный дедушка, похоже, окончательно решил показать ученику пушистого полярного лиса, и две рыбы назад начал привязывать к снегоступам камни.

— Шибко сильный стал, просто так бегать уже мало тебе. Теперь так будешь — и по плечу ученика похлопал, как коня по шее.

Заботится старый. По-своему, конечно, зато постоянно. И Рома к нему привязался, огорчать не хочет. Поэтому и выполняет безропотно все дедовы указания, даже те, что с его точки зрения абсолютно бесполезны. Возня с «силой внутри» тоже сначала казалась забавой, а вчера на тренировке удалось лучину погасить, направив на неё силу из раскрытой ладони. Семечки конечно, по сравнению с тем, что шаман с огнём делает, так ведь и Москва не сразу строилась.

Хорошо думается на бегу, после пары километров организм втягивается, ноги толкают планету, лёгкие втягивают и выдыхают воздух, все само, голове только и остаётся, что мысли всякие обтачивать потихоньку, кислород — то в усиленном режиме поступает!

«Прибегу, из рыбки строганинку забабахаем. Старик ловко строганину делает, рыбная стружка из-под ножа выходит тоненькая, сама на языке тает. Объеденье. С травками, с ягодой, идёт за милую душу. Шаман ещё и с жиром её смешивает, но он всё с жиром мешает, европеец от такой диеты сдох бы давно, а ему такая пища в самый раз. Его предки столетиями так кормились.

— Кто жирный кусок ест, никогда не мёрзнет! — и наворачивает что олений, что тюлений, аж за ушами трещит. Жирные руки о щёки вытрет:

— Чтобы не поморозить. Ты в бане жир смываешь, потому щёки облезли, и нос тоже, а мою шкуру мороз не берёт, потому что жирная.

Потом чаем сверху зальёт, рот сеном вытрет, и спать заляжет. Смех смехом, а Шишагов теперь лицо и руки топлёным гусиным жиром мажет. И давно не обмораживался.

Машка, почуявшая возвращение своего человека, вылетела встречать, потом вспомнила, что у неё лапа болит, стала прихрамывать. Роман, не останавливаясь, добежал до яранги, свалил мороженую рыбину на нарты, сбросил снегоступы и нырнул в жилище. Хромающая Маха ввалилась следом, и Шишагов не удержался от смеха:

— Симулянтка, кончай придуриваться, ты левую лапу ушибла, а хромаешь на правую. Опять перепутала!

Но Машка смущаться не стала, полезла обниматься.

— Подожди, дай разденусь сначала — Рома оттолкнул её, и стал сбрасывать меховые одёжки, в яранге после бега его пробило на пот. Из полога высунулся шаман, одобрительно смотрел, как в свете жирника под лоснящейся кожей ученика играют мускулы.

— Совсем на настоящего человека стал похож, только цвет неправильный. И грязный.

— Я грязный? — возмущённо обернулся Роман.

— Ну не я же, моешься всё время, конечно грязный. И ленивый, чесаться не хочешь. А моя грязь сама отваливается, потому и чистый. И пахну, как человек, а от тебя веником несёт, Хозяин льдов придёт, есть не станет, он траву не ест.

— Видишь, какая ещё польза от бани! Как увидишь Хозяина, беги париться быстрей, целей будешь!

— Без толку, вареное мясо он тоже ест. А веником потереться я и сырой могу.

Дед, не одеваясь, влез на улицу, и вернулся с замороженной рыбиной в руках. Шуганул Маху, чтобы под руками не вертелась, вспорол рыбье брюхо, выломал из полости молоки и внутренности, бросил к входу:

— Иди, грызи, мешаешь только!

После перекуса шаман завалился спать, а Роман снова засел под жирником с большим куском мыльного камня, в котором ковырялся всякими острыми предметами, пытаясь сделать форму на половинку примитивных клещей. Дело двигалось медленно, деревянный шаблон ещё и наполовину не входил в заготовку.

Чёрт знает, в который раз повторяя про себя незамысловатый стишок, Роман удар за ударом поочерёдно вбивает пальцы в разогретый песок, смешанный с мелким щебнем. Впрочем, сначала содержимое котла было сухим, мелким и без камней. Потом шаман, похвалив ученика за достигнутые успехи, песок намочил. Затем поставил котёл на огонь, после чего стал добавлять в смесь каменную крошку. Ученик сбивал ногти, обдирал кожу на подушечках пальцев, но продолжал положенное время отрабатывать удары в горячую влажную массу. Рука входит уже до середины ладони. А день только начался, впереди ещё работа с внутренней силой, с оружием, причём дед практикует ежедневную смену предмета убийства, только тренировки с луком не имеют альтернативы. Посох, копьё, нож и короткая дубинка сменяют друг друга по понятной только самому Каменному Медведю системе. Потом еда, перерыв и новая порция нагрузки. Шаман бросает в Рому всякие увесистые предметы и колет острыми, а Роман уклоняется или пытается отбить. Процесс уже дошёл до обстрела тупыми стрелами из старого Роминого лука.