«Рабочий вопрос» был одним из самых злободневных. Студенты и гимназисты с горящими глазами обсуждали запрещенные сочинения Плеханова и Каутского. Пресловутый вопрос «Что делать?» был у всех на устах, однако отнюдь не все, как Ленин, вкладывали в него конкретное политическое содержание; чаще он звучал как голос юного поколения, размышляющего об ответственности и задачах русской интеллигенции.

Но был ли «рабочий вопрос» единственным обстоятельством, толкнувшим Эренбурга на путь, приведший его в 1906 году в большевистскую ячейку РСДРП — Росийской социал-демократической рабочей партии? В самом деле, ощущал ли себя этот мальчик, «лишь по случайности не ставший малолетним преступником», частью интеллигенции, мучившейся неизбывным чувством вины перед народом, стремившейся трудиться на благо простых тружеников? Обладал ли он характером профессионального революционера?

Революция 1905 года

Летом 1904-го, когда началась Русско-японская война, Илье было тринадцать лет. Война была где-то далеко, и поражения русской армии мало его задевали. Он много читает, хотя его мать тщательно следит за тем, чтобы ее единственный сын не попал под влияние вредных книг: так, она запретила ему читать «Воскресение» Толстого. Однако городская публичная библиотека с лихвой восполняла недостатки: там он находил произведения Горького, Леонида Андреева, Куприна. На вопрос школьного журнала о любимом писателе и любимом герое Илья отвечает, не боясь показаться высокопарным: «Достоевский и Аввакум». Эренбург разделяет со своими товарищами страсть к театру, к Ибсену и Метерлинку. Но вдруг самые знаменитые русские писатели публично заявляют, что Россия оказалась совершенно не готова к войне, стали раздаваться открытые требования отставки всех (не исключая и самого царя), кто был виновен в унизительном поражении, которое потерпела великая Россия от крошечного государства. Толстой призвал к гражданскому неповиновению. Комиссаржевская и Андреева, две великие актрисы, которым поклонялись поэты-символисты, декламировали бунтарские стихи и открыли двери своих театров для стачечных комитетов и запрещенных политических партий. Студенты и гимназисты восхищались ими и стремились им подражать.

В воздухе витало тревожное предчувствие больших перемен; в семейном гнезде становится тесно. В конце концов их дом не выдержал потрясений: Григория Григорьевича уволили с завода, он потерял должность и директорский кабинет. Илья вместе с матерью и сестрами находится в это время на водах в Эмсе. Женщины решили продлить свое пребывание в Германии, а Илья один отправился назад в Москву. Они поселились с отцом в меблированных комнатах. Илья восхищен их новым независимым и неустойчивым существованием. Он не слишком тоскует по уютному семейному очагу и быстро находит ему замену у своих однокашников-гимназистов.

Как только Илья сдал вступительные экзамены и успешно преодолел барьер «процентной нормы», он тут же забросил учебу. В гимназии интеллектуальным развлечением стало редактирование рукописного школьного журнала «Новый луч»: «В этом журнале мы говорили о том, что „знание победит мрак невежества“»[13]. В ожидании грядущего освобождения Илья проводил время у ворот соседней женской гимназии. «Перейдя в четвертый класс, я почувствовал себя взрослым и начал влюбляться в различных гимназисток, убегал до конца урока, ждал девочку у выхода и нес ее книги, аккуратно завернутые в клеенку»[14]. В своем первом автобиографическом романе «Книга для взрослых», написанном в 1935 году, он дает понять, что в гимназическую большевистскую организацию он попал благодаря своим подругам — сестрам Львовым, светловолосой Егоровой, а также благодаря Николаю Бухарину: «Бухарин был весел и шумен. Когда он приходил в квартиру моих родителей, от его хохота дрожали стекла…»[15] В воспоминаниях, вышедших в шестидесятые годы, Эренбург более серьезно описывает свой приход в РСДРП: «Я познакомился с некоторыми учениками старших классов: с Бухариным, Астафьевым, Циресом, Ярхо. От Бухарина я услышал впервые про исторический материализм, про прибавочную стоимость, про множество вещей, которые показались мне чрезвычайно важными и которые резко переломили мою жизнь»[16].

Много позже, в 1960 году, Эренбург обратится к Н.С.Хрущеву с просьбой разрешить опубликовать в мемуарах «Люди, годы, жизнь» главу, посвященную «Бухарчику». Последует отказ: несмотря на разоблачение культа личности и XX съезд, Бухарин так и останется главой «правой оппозиции», врагом коллективизации и индустриализации страны. Эренбург будет вынужден, говоря о друге своей юности, прибегать к намекам и уклончивым формулировкам. Но в годы юности дружба с Бухариным сыграла для Ильи решающую роль.

В главе, представленной на суд Хрущева и так и оставшейся не изданной вплоть до 1988 года, Эренбург напишет: «Бухарин был героем моей молодости, близким другом, старшим по возрасту. Он еще меньше меня казался приспособленным к политике. Он был полон радости, задора и юмора. Он любил поэзию и живопись. Сегодня я вспоминаю его с нежностью и с чувством признательности»[17]. Бухарин происходил из православной семьи, но рано отказался от религии. Эренбург, также порвавший со своим окружением, с энтузиазмом разделял устремления своего друга, которые, впрочем, пока еще были весьма неопределенны: бунтарский дух выражался во фразах, заимствованных отчасти из марксистского, отчасти из народнического лексикона. Революция 1905 года придаст им новую определенность.

В ноябре 1904-го Эренбург и его товарищи проводят время в университете. Они влились в ряды студенчества: это и опьяняло, и таило в себе новые опасности. Молодые люди защищали университет, ставший одним из штабов революции: «Мы развели костры, жевали колбасу и пели: „Смело, друзья, не теряйте бодрость в неравном бою!..“ Мне было четырнадцать лет, и теперь можно признаться, что в моей голове Карл Маркс мешался с Фенимором Купером»[18].

В августе 1905 года правительство уступило требованиям профессоров и студентов: университету вернули автономию. Впоследствии Витте признал, что эта мера стала первой брешью, через которую революция, прежде вызревавшая в подполье, вышла на свет. Студенты открывают аудитории для массовых митингов, где заседали вместе с рабочими и гимназистами. 17 октября 1905 года, под угрозой всеобщей забастовки, император Николай Второй подписывает манифест, в котором учреждаются Государственная Дума, новый избирательный закон, даруются основные гражданские свободы. Политические партии выходят из подполья, избирательное право признается и за еврейским населением. Но в начале декабря в Москве снова вспыхнула всеобщая стачка, на сей раз переросшая в вооруженное восстание: «Помню декабрь: тогда впервые я увидел кровь на снегу. Я помогал строить баррикаду возле Кудринской площади. Никогда не забуду Рождества — тяжелой, страшной тишины после песен, криков, выстрелов»[19]. Через несколько дней восстание было подавлено.

Революция закончилась. Молодым людям пришлось снова определяться в обычной жизни. Эренбург возвращается в гимназию, однако несколько месяцев, проведенных в эпицентре борьбы, заставили его повзрослеть раньше времени. Вскоре он бесповоротно бросает школу, предпочтя урокам участие в подпольной деятельности. В докладе начальника Московского охранного отделения фон Котена, посвященном подпольной социал-демократической организации в средних учебных заведениях Москвы, говорилось, что «партия приобрела для себя из среды учеников новых работников», наиболее активные из которых работают в качестве «районных пропагандистов»[20]. В числе их были названы Николай Иванович Бухарин и Илья Гиршев Эренбург.