Интеллигенции надо торопиться понимать Толстого в юности, пока наследственная болезнь призрачных «дел» и праздной иронии не успела ослабить духовных и телесных сил.

18 сентября 1908

<Ответ на анкету «Над чем работают писатели?»>

Я работаю над поэмой; не буду рассказывать сюжета, так как это мешает исполнению. Кроме того, редактирую новое издание своих стихов, последний, третий, том которого выйдет из печати в январе.

Декабрь 1911

<Ответ на анкету о лучших литературных произведениях 1913 года>

Важнейшими литературными произведениями этого года я считаю два романа: «Петербург» Андрея Белого и «Туннель» Бернгарда Келлермана. А. Белый говорит о судьбах России, Келлерман — о судьбах Америки и Европы; А. Белого вдохновляет близкое прошлое, Келлермана — близкое будущее; у писателей этих, принадлежащих к различным расам, нет ни одной общей точки зрения, ни одного общего приема: даже недостатки их, поражающие — у А. Белого, совершенно различны. Тем не менее оба произведения, отмеченные печатью необычайной значительности, говорят о величии нашего времени.

19 декабря 1913

Следует ли авторам отвечать Критике?

Может ли писатель отвечать своему критику? — Признаюсь, что я не вижу в этом вопросе никакой принципиальной остроты. Это — бытовой вопрос, ему не будет места в будущем, как не было места в старину. Он продиктован современной оторопью, неестественной растерянностью, которая охватила нашу современность с 1905 года, в частности — и литературу.

Если любишь жизнь, не можешь не любить и этот больной пульс ее; разве можно в эти годы не быть в лихорадке? — Но и любя, надо знать, что это — лихорадка, что лихорадка должна пройти.

Писать, значит — пребывать в особом мире, значит поститься и трудиться. Писать трудно и должно быть трудно. Создание художественного произведения есть совершенно особый вид труда, и если он затрачен в меру силы художника, он дает художнику и совершенно особое удовлетворение — сам по себе, независимо от всего. Значительно произведение или нет, судить не художнику; но, если особый, только ему одному свойственный, труд затрачен, — художник имеет право полагать, что произведение говорит само за себя.

Критика, в большинстве случаев, умеет сказать мало соответствующего о произведении: ведь нельзя требовать от людей, чтобы и они побывали в мире художника, прошли вместе с ним трудный путь творчества; особенно от людей, которые так торопливы, как критики. Если же художник видит или знает, что его критик тоже затратил соответствующий труд на рецензию, что и он причастен к тому миру, то он может, пожалуй, вступить с ним в переговоры; разумеется, если это будет способствовать уяснению смысла произведения. А впрочем…

Я вспоминаю Флобера, который может служить образцом поведения для всякого художника. Флобер был дружен с критиком Сент-Бевом, значит, мог думать, что Сент-Бев причастен к его миру. Когда вышел в свет роман «Саламбо», Сент-Бев написал враждебную рецензию. Флобер ответил большим письмом; это целая статья, самостоятельный труд; и, однако, письмо не было предназначено для печати; публика узнала о его существовании из переписки Флобера, которая была опубликована, когда ни автора, ни критика уже не было в живых, а роман «Саламбо» стал известен всему миру.

Нам, читателям, стыдно не знать «Саламбо»; но письмо автора романа к его критику мы все-таки имеем право не читать.

Лучше писателю воздержаться. Лучше не вмешивать свое самолюбие в дело своей жизни. Пусть произведение говорит само за себя.

4 декабря 1915

<Заявление в редакции «Биржевых ведомостей» и «Театральной Газеты»>

Ал. Блок просит сообщить, что стихотворение его «Не подходите к ней с вопросами» инсценировано для экрана без его ведома и разрешения.

— Любя кинематограф, — говорит Ал. Блок, скорее домашней любовью, я не могу не порицать многих действий кинематографистов, главным образом в области обкрадывания писателей. С этим надо серьезно бороться.

1915

Письмо в редакцию <газеты «Биржевые ведомости»>

М. г., г. редактор!

Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим долгом выразить искреннее возмущение по поводу тех выражений, которые допустил профессор В. Н. Сперанский в беседе с сотрудником «Биржевых ведомостей». В утреннем нумере от 16-го января напечатано буквально следующее: «Горький — живой труп, и гальванизировать его бесполезно». Не желая оспаривать по существу более чем странное, с нашей точки зрения, мнение проф. Сперанского об авторе недавно написанной книги «Детство», мы хотим, однако, подчеркнуть, что выражения, в которые это мнение облечено, неприличны с точки зрения литературной и оскорбительны с точки зрения человеческой.

Поликсена Соловьева (Allegro),

3. К. Гиппиус,

Д.В. Философов,

Александр Блок.

16 января 1916

К избирателям

Казалось бы, выборы гласных в городскую думу — дело маленькое, не имеющее связи с организацией нашей победы над врагом.

На самом деле это — не так.

Обновленческая партия имеет такое же отношение к хозяйству столицы, какое прогрессивный блок — к общегосударственному хозяйству.

Такова связь общая. А вот ближайшая.

Из отчета о деятельности городских попечительств, составленного Л. Я. Гуревич, следует ясно, что трудная работа налаживалась только там, где работали прогрессивные, обновленческие элементы. В остальных случаях дело шло крайне вяло.

Если теперь восторжествуют стародумцы, мы вверим огромный бюджет столицы, уже равный приблизительно бюджету, например, целой Швейцарии, — людям непросвещенным, темным и косным. Мы не можем учесть того вреда, который произойдет от этого. В частности, мы можем опасаться за судьбы семейств запасных и ратников, которые требуют теперь все больших забот.

Мы твердо знаем, что весь расчет старо думцев покоится только на косности и лени избирателей. Страна просыпается не по дням, а по часам, но косности и лени все еще много. Все еще действуют кое-где разлагающие яды, которые расточались в течение десятков лет нововременцами всякого рода. Секрет их действенности заключался не столько в каких-нибудь программах, которые они меняли, в зависимости от выгод, сколько в умелой пропаганде всякого воздержания от действия, в замалчивании вопиющих фактов.

Мы должны помнить, что чем больше ставится обывателям препятствий, чем более ограничено число их высоким цензом, — тем большая ответственность лежит на тех сравнительно немногих, кто может использовать свое избирательное право.

Мы все еще «ленивы и нелюбопытны» — по слову Пушкина, но как легко в данном случае победить свою лень!

Стоит только в назначенный день пойти к урне и опустить в нее свой бюллетень.

Не может быть сомнения в том, что в эту трудную минуту большинство бюллетеней будет содержать в себе имя из числа предложенных обновленческим комитетом. Пусть только все, кто может, используют свое право, твердо помня, что это — уже не маленькое дело, что это непосредственно связано и с обороной страны и со всяческим ее расцветом в будущем.

Февраль 1916

Приложения

Заметки и наброски

<Заметки о Владимире Соловьеве>

В передней перед панихидой (глаза). На площадке лестницы, когда выносили гроб и тетя Саша повисла на нем. За гробом на улице впереди меня, с непокрытой головой, ушедшей в поднятые плечи, и серая сталь волос на потертом буром воротнике шубы. Замечание Адама Феликсовича Кублицкого-Пиоттух.[176]