Смеясь, они разошлись, провожаемые сумрачным взглядом О'Моя, крайне недовольного тем, что неосмотрительное поведение жены сделало ее мишенью подобных шуток и, возможно, объектом непристойных сплетен. Следует непременно поговорить с ней, подумал он.

— Ну что ж, коль скоро сия приятная церемония откладывается, — сказал Бересфорд, взяв его под руку, — полагаю, нам следует подумать об ужине. Я давно заметил, что раны, полученные в сердце, мужчине нужно лечить через желудок, — плотное телосложение маршала могло служить визуальным подтверждением его приверженности данной теории, и походкой, присущей скорее моряку, чем кавалеристу, он двинулся вместе с О'Моем за ее очередным доказательством.

Пока они шествовали по зале, О'Мой оглядывался вокруг, пытаясь увидеть свою супругу, что оказалось тщетным: ее уже не было во дворце.

— Мне необходимо с тобой поговорить, Нед. Проводи меня куда-нибудь, где бы нам никто не мешал, — попросила она, едва они вышли из залы, — и где бы нас никто не слышал.

Ее теперь уже нескрываемое волнение говорило Тремейну, что дело у нее к нему, должно быть, гораздо более серьезное и неотложное, чем это представлялось мисс Армитидж. Он подумал сначала о балконе, но выход на него вел прямо из передней, поэтому туда в любую секунду мог кто-нибудь войти, и его выбор пал на сад, тем более что ночь была тихой и теплой. Его спутница взяла свою накидку, и, держась за руки, они вышли из дома и ступили во мрак пальмовой аллеи.

— Речь пойдет о Дике, — выдохнула с трудом она.

— Я знаю, мисс Армитидж сказала мне.

— Что именно сказала Сильвия?

— Что у тебя возникло предчувствие, будто он придет за помощью.

— Предчувствие! — повторила она с нервным смешном. — Это больше, чем предчувствие, Нед. Он уже пришел.

— Пришел? — изумленно переспросил Тремейн. — Дик?

— Тс-с! — Его собеседница предостерегающе понизила голос. — Он появился сегодня вечером, за полчаса до нашего отъезда. Я пока спрятала его в гардеробной, смежной с моим будуаром.

— Но не опасно ли это?

— О, не беспокойся. Туда никто не заходит, кроме Бриджет, а дверь я заперла. Он сразу уснул и будет спать до моего возвращения. Бедный мальчик так измотался. — Она рассказала о его скитаниях и подробно описала обстоятельства появления. — И Дик сказал, что о нем никто не должен узнать. Даже Теренс.

— Теренс не должен знать, — хмуро подтвердил Тремейн.

— Ты тоже так думаешь?

— Если он узнает — ты будешь раскаиваться в этом всю свою жизнь, Юна. Ты поступишь по отношению к Теренсу очень жестоко, если посвятишь его в это, тем самым ты заставишь его выбирать между честью и благополучием. А поскольку он человек чести до глубины души, ему придется пожертвовать тобой, собой, твоим и своим счастьем, всем, что делает сейчас вашу жизнь такой, какая она есть, ради долга.

Юна пришла в совершенное смятение и, ничего не понимая, смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными ужаса; но ради О'Моя, ради нее самой — двух людей, приходившихся ему самыми близкими друзьями, Тремейн продолжал. Он видел, какая опасность теперь угрожала их счастью, поэтому решил ничего не скрывать.

— Раз так случилось, Юна, тебе следует знать всю правду, но, узнав ее, ты должна принять для себя благоразумное решение.

Я друг Дика так же, как твой и Теренса. Ваш отец был очень близким для меня человеком, и ты знаешь, как я к нему относился. Вы с Диком мне почти как сестра и брат. Но, несмотря на это — точнее, именно поэтому — я с надеждой ждал известия о его гибели.

Он замолчал, почувствовав, как ее пальцы стиснули его руку.

— Это было бы лучше для самого Дика и, конечно же, для вас с Теренсом. Если Дика схватят, то выбор, который встанет перед твоим мужем, будет иметь фатальные последствия. Сейчас ты это поймешь. Долг заставил его дать слово португальскому правительству, что, когда Дика схватят, он будет расстрелян.

— Ах! — Со вздохом страха и недоверия она отпустила его руку и сделала шаг в сторону. — Но это бесчестно! Я не могу в такое поверить. Не могу.

— Это правда, клянусь тебе. Я присутствовал при этом разговоре.

— И ты допустил это?!

— Но я ничего не мог поделать. Я никак не мог помешать. Кроме того, министр, который этого требовал, ничего не знал об их родстве.

— Но... но ему можно было сказать.

— От этого мало бы что изменилось — разве что возникли бы новые сложности.

Несчастная женщина была совершенно подавлена.

— Теренс сделал это! — простонала она, содрогнувшись, и тут же гневно воскликнула: — Я больше не буду с ним разговаривать! Я с ним дня не проживу! Это бесчестно! Бесчестно!

— Это не бесчестно, — возразил Тремейн и, к ее безграничному удивлению, добавил: — Это почти благородно, он поступил едва ли не героически. Послушай, Юна, ты должна постараться его понять. — Он снова мягко взял ее за руку и повел дальше по аллее, усеянной пятнышками лунного света.

— О, я понимаю! — с горечью сказала она. — Я все понимаю! Он всегда был несправедливо строг к Дику, вечно делая из мухи слона, когда с ним что-то случалось! Он судит Дика со своей точки зрения, с высоты своих степенных лет, забывая, что он еще совсем молодой — просто мальчик. Все потому, что он старик — и очень злой!

— Ты очень несправедлива, Юна, и, не обижайся, чуточку глупа.

— Глупа? Я глупа?! Меня никто никогда не называл глупой!

— Но сейчас ты, несомненно, это заслужила, — тихо сказал он.

Ошеломленная такой прямотой, она некоторое время молчала, потом холодно произнесла:

— Я думаю, тебе лучше оставить меня. Ты забываешься.

— Вероятно, — согласился Тремейн, — но это оттого, что я встревожен вашим будущим Дика, Теренса и твоим.

Они приблизились к вытесанной из гранита скамье, стоящей у маленького декоративного пруда, и сели на нее.

— Возможно, тебе легче будет понять то, что сделал Теренс, если я скажу, что на его месте и любя Дика, я бы точно так же дал свое слово, как он, или стал бы презирать себя до конца жизни.

И Тремейн дополнил свой довод, описав обстоятельства, в которых давалось обещание.

— Ты можешь не сомневаться, — сказал он, — у Теренса нет выбора. И, если он узнает, что Дик находится в доме, ему придется отдать его расстрельной команде или военному суду, который обязательно приговорит его к смерти, независимо от того, что Дик скажет в свою защиту. Он заранее обречен. И, можешь быть уверена, Теренс так сделает, хотя это разобьет его сердце и сломает всю жизнь. Поэтому ты ни в коем случае не должна допустить, чтобы он заподозрил присутствие Дика. И я тебя прошу об этом не столько ради тебя самой или Дика, сколько ради Теренса — ведь именно ему придется в этом случае тяжелее всех. Теперь ты поняла?

— Я поняла только то, что вы, мужчины, очень глупы, — по-своему подтвердила его правоту она.

— И ты видишь, что была не права, порицая Теренса?

— Наверное, да.

На самом деле она ничего не поняла. Но, раз Тремейн так настаивал, решила Юна, вероятно, в его словах что-то есть. Нед Тремейн всегда представлялся ей воплощением здравого смысла, и, хотя время от времени ее одолевали сомнения на этот счет — как вы порой можете усомниться в справедливости тех или иных религиозных догм, которые вам вдалбливали с самого детства — она никогда не пыталась в корне пересмотреть это представление. А кроме всего прочего, ей очень хотелось плакать. Юна знала, что это поможет, часто находя облегчение в слезах, когда приходилось переживать из-за вещей, которые она не могла понять. Но сейчас приходилось помнить об ожидающих в зале кавалерах, и ее долг перед ними заключался в том, чтобы сохранить свою красоту не тронутой печатью горя и страданий.

Тремейн сел рядом.

— Ну вот, раз мы в этом отношении пришли к согласию, давай подумаем, как быть с Диком.

Она сразу приободрилась, выражая всем своим видом готовность слушать и слушаться.

— Да, да. Ты мне поможешь, Нед?

— Можешь положиться на меня — я сделаю все, что смогу.