В самой Школе Милена бывала нечасто — не было у нее ни родственников, ни друзей, которые бы здесь работали. Да и к самому реставраторскому Братству душа у нее особо не лежала. Роуз с силой налегла на массивную серую створку ворот, которая не отодвинулась, а как бы отплыла на своих хорошо смазанных петлях.

— Мне нравится запах дерева. А тебе? — спросила Роуз через плечо, закрывая ворота за собой.

— Запах как запах, — ответила Милена с некоторой ревностью, как будто запах принадлежал ей, а теперь на него претендует кто-то еще.

Роуз проворно подошла к окну в стене, недалеко от ворот, и жестом подозвала Милену. Вместе они стали смотреть на помещение бывшей Преподавательской. Теперь здесь размещался склад древесины. Аккуратными штабелями были сложены медового цвета доски. Возле дверей наискосок лежало несколько длиннющих бревен. Их сейчас распиливала на доски бригада мужчин и женщин — ровнехонько, под чутким руководством вирусов. Рядом уборщики щетками смахивали в кучи желтые опилки и стружки.

— А что они делают с опилками? — поинтересовалась Милена.

— Используют для упаковки. А еще ими в свое время часто набивали диваны. Очень много опилок уходит, чтобы хранить лед в леднике. Благодаря им он все лето не тает. Хотя в основном мы по-прежнему пускаем их на отопление. Хоть и не положено. Только ты никому не рассказывай.

— Да мне и некому, — пробормотала Милена, отчего-то вдруг смутившись. «Так вот как, оказывается, люди узнают для себя что-то новое — из разговоров». — А потом спросила:

— Получается, весь мир так устроен, на «не положено»?

— Ты о чем? — не поняла Роуз, но к вопросу отнеслась вполне серьезно.

— Я обо всех этих секретах. Тут секретик, там секретик. Взять те же стружки с опилками. — Милена, окончательно стушевавшись, сунула руки в карманы и старалась не смотреть на воспитательницу.

— Да, секретов хватает. Вот, например… — Роуз сделала паузу. — Например, мне очень даже нравится директор Фентон.

Она имела в виду директора Медучилища — очень старого (двадцать два года!), зрелого и видного мужчину.

Милена просто оторопела.

— Правда? И ты собираешься на нем жениться?

Она и представить не могла, чтобы можно было с кем-то разговаривать о таких вещах.

— Да нет, что ты, — удивилась теперь уже Роуз. Она шла, держа руки за спиной белой униформы и глядя себе под ноги. — Он поет. Вечерами он, бывает, поет на Сенном рынке, где мы все встречаемся. У него такой красивый голос!

— Директор Фентон поет? — Милена не поверила своим ушам. Да нет, не может быть. Представить, как это красивое лицо вдруг широко разевает рот и начинает петь… Нет, ей тоже нравился директор Фентон, но не в такой же степени. Милена даже чуть забеспокоилась. У нее никогда не возникало волнения при мысли о мужчинах или о каком-нибудь мужчине в отдельности. Интересно, а кто бы мог понравиться ей самой? Пожалуй, особо и никто. Никто ей особенно не нравился.

— А там, на Сенном, что, много музыки? — нерешительно спросила Милена. У нее самой все никак не находилось времени, а точнее решимости, освоить какой-нибудь музыкальный инструмент. Она довольствовалась тем, что сидела в конференц-зале и слушала, как играют другие.

— Конечно! Конечно да! — воскликнула Роуз. — Там у нас такая музыка, буквально каждый вечер! Ты что, ни разу не была?

— Нет, — созналась Милена.

— Ну так пойдем, нынче же вечером! — не задумываясь пригласила Роуз. — Подходи сегодня к ужину.

Милена чуть замешкалась. Как-никак, а у нее тоже имелся свой распорядок: постирушки, чтение книги. Но стоило подумать: «А почему бы, в самом деле, и не сходить?», как решение возникло само собой.

— Ну ладно, — сказала она, пожав плечами как бы невзначай. — Спасибо.

МАТЬ РОУЗ ЭЛЛЫ РАБОТАЛА ТАМ, где раньше находилась Школа Изучения Африки и Востока. В восточной части здания располагались литейный цех и стеклодувная мастерская. Окна были распахнуты настежь, но все равно стояла невыносимая жара. Зной нещадно обдавал лицо, так что казалось, поры лопаются, пуская струйки пота по щекам и по лбу. Вдоль задней стены тянулись плавильные печи. Одна из них работала. Дверца открывалась с помощью специального крюка, обнажая полыхающее ровным оранжевым светом жерло. У открытого печного зева работала бригада Реставраторов с длинными металлическими шестами.

«Металл!» — Милена в восхищенном изумлении смотрела, думая увидеть чудо, однако металл мало чем отличался от какой-нибудь замызганной резины, разве что не плавился.

Роуз представила Милену своей матери — миниатюрной стройной женщине с безупречной улыбкой и цепкими серыми глазами. В глазах этих колко светился некий огонек, согреться от которого было непросто.

— Мала, — обратилась Роуз к матери, как к подружке. — Это моя подруга Милена.

«Подруга! — Заветное слово подействовало на Милену так, что она, потеряв дар речи, даже забыла представиться. — Она назвала меня своей подругой!»

— Привет, Милена, — кивнула мать с дежурной улыбкой, которую, очевидно, использовала, здороваясь и со всеми прочими. — Я делаю кувшин. Хочешь посмотреть?

Дожидаться, пока Милена наконец скажет «да», Роуз не стала и, взяв ее за руку, отвела на безопасное расстояние. Мать окунула длинный шест в оранжевое свечение и вытянула из печи на его кончике округлый кокон стекла. По краям — как раз там, где утолщение, — кокон горел оранжевым светом. Мать поднесла шест к губам (оказалось, это полая трубка) и осторожно подула; затем, цепко взглянув, подула еще раз. На ней не было ни перчаток, ни фартука. Взяв что-то вроде ковша с длинной ручкой, она одним точным движением катнула кокон на него и стала вращать, придавая изделию форму. Постепенно остывая, стекло начало приобретать сияющий матово-зеленоватый оттенок. Вот Мала поставила его на основание, сплющив донце о подобие маленького стульчика.

— Ну вот, — сказала она.

Тут вперед внезапно скакнула Роуз. Ловко подхватив шест — совершенно неожиданно для Милены, замершей в боязливом восхищении, — она закрепила его в тисках и повернула. Затем схватила треугольную деревяшку и, быстро макнув ее в воду, провела по вращающемуся конусу изделия — как раз там, где у кувшина находится кромка горлышка. Деревяшка тут же вспыхнула. Двигаясь проворно и легко, Роуз сунула шест в соседнюю печку и, провернув, вынула обратно. Стекла на нем уже не было.

— А куда оно делось? — заинтригованно спросила Милена.

— Все, оно уже в духовке, — с добродушной ухмылкой сказала Роуз. — Отдыхает при восьмидесяти градусах, пока не затвердеет. — Металлический шест она окунула в ведро. Раздалось шипение, над пузыристо вскипевшей водой взвился пар. — Ну-ка, отойди, — велела Роуз и ловким движением отбила кристаллическую корочку, приставшую к кончику полого шеста.

— Погодите, я еще и сеть сейчас сделаю, — сказала Мала. — Если хотите, оставайтесь, посмотрите, а то и поможете.

«Вот это да, — сказала себе Милена. — Такое наблюдать. Ну и везет же мне».

С азартной улыбкой Мала села перед небольшим столиком.

— Заказ поступил только сегодня, — пояснила она. — Там как раз один дом заканчивают, в Аксбридже.

— Смотри, как можно ткать из стекла, — сказала Роуз, в волнении легонько стиснув Милене предплечье.

Вот уж где была истинная красота. Оказывается, стекло можно вычесывать, как пряжу, свевая из него изящные, похожие на серпантин ленты-волокна. С помощью всего лишь двух палочек она вытягивала, подхватывала и сплетала их на манер корзинки. Ленты норовили вот-вот оборваться или провиснуть, но Мала всякий раз успевала их подхватить — казалось, в самый последний момент, — приподнимая одну и пропуская под ней другую.

Подобно шерсти, стекло можно было вязать. Постепенно увеличиваясь в размере, плетеный узор отдыхал на плоскости металлического листа. И тут Мала взялась нарезать ленты с помощью ножниц, время от времени передавая их Роуз, которая окунала их в воду или сбивала с ножниц корочку. К готовому, казалось бы, плетению подтягивались новые волокна — раскаленными докрасна клещами, то поглаживающими, то вплавляющими их в уже готовый орнамент.