На другой же день мы получили милое письмо от Нарышкиных, и это позволило нам встретиться и познакомиться с бароном Фитенгофом. До революции он жил либо в Санкт-Петербурге, либо за границей, на юге России не бывал, и мы знали о нем лишь по семейным фотографиям. Вскоре он приехал в Кламар с визитом к моей матери. Пожилой и грузный, но внимательный, веселый, умеющий вызвать на разговор и слушать, чарующий одновременно своим барством и простотой, он сразу же расположил нас к себе. Было интересно слушать его воспоминания о давно умершем отце, и оттого, что он так просто, по-детски, называл его Мишей, все в его рассказах становилось необычным. Во время обеда я открыл ему свои мечты, поведал о заботах и неудачах. Внимательно, не перебивая, выслушал он меня и с милой улыбкой обещал сделать все, что будет от него зависеть, чтобы помочь мне. И действительно, вскоре я получил от него письмо. Он направлял меня к графу Сергею Александровичу Кутузову на службу. Здесь же был и адрес Дома "Шанель" на улице Камбон. Ожидая приема, я впервые увидел духи этого Дома. Не предполагал я тогда, что большая часть моей дальнейшей жизни будет связана с ним.
Ждать пришлось недолго. Маленький грум с забавной важностью ввел меня в кабинет директора. Граф Кутузов обстоятельными, хотя и любезными расспросами как-то сразу заставил меня поверить в успех. На другой же день, с рекомендательным письмом от него, был я принят Эрнестом Эдуардовичем Бо. Он был в то время главным представителем "Hugues Ainй-Charabot" — крупной грасской фирмы по производству натуральной эссенции. Контора его находилась возле Мадлен, в самом центре элегантных модных Домов Парижа.
Молодая секретарша попросила меня подождать в небольшой приемной, более похожей на гостиную XVIII века, чем на бюро. Мне запомнился запах болгарской розы. Не успел я сесть, как отворилась дверь, и я услышал приветливый голос хозяина, говорившего на чистейшем русском языке, что меня очень поразило. Вслед за голосом появился его обладатель, среднего роста, плотный, с энергичным, властным и открытым лицом. В те годы я охотно занимался хиромантией и поэтому сразу же подумал: "Вот соединение Марса с Юпитером, дерзновенного действия с умением закрепить победу". В дальнейшем я убедился, что мнение мое было верным. Эрнест Бо, соединявший в себе достоинства француза с широкой русской хлебосольностью, заслужил в первую мировую войну Военный крест и орден Почетного легиона, русский орден Святого Владимира с мечами и бантом и английский Военный крест. И в его лице я впервые встретил истинного парфюмера, то есть творца нового и прекрасного в искусстве аромата. Созданные им для этого Дома "Шанель № 5" уже сделали его имя знаменитым во всей парфюмерии. Он первый сумел соединить в духах блистательную дерзновенность, переходящую в тонкий, безукоризненный пир чувств...
Пригласив меня перейти в свой кабинет, Эрнест Бо стал меня расспрашивать о моем образе жизни и полученном образовании. Окончание мной Лилльского католического университета пришлось ему по душе, и, прощаясь, он обещал уважить просьбу графа Кутузова, устроив меня на работу. Уверенность тона, в котором чувствовался искренний интерес ко мне, очень меня обрадовала. Я понял, что впервые имею дело с опытным человеком, непосредственно связанным со всей французской парфюмерией. Я ушел от него окрыленный, и предчувствие не обмануло меня.
К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.
Годы работы в парфюмерии.
Читатель, не случалось ли тебе вдыхать
В хмелю и в замедленном гурманстве
Эту крупицу ладана, наполняющую храм,
Или запах застарелого мускуса в саше?
Ш. Бодлер.
Весной 1926 года благодаря Эрнесту Эдуардовичу Бо я получил долгожданное место на парфюмерной фабрике. Заветная мечта моего детства исполнилась, и я был счастлив. Предо мной открывался мир ароматов и душистостей. Я знал, что мне предстоят долгие годы упорного и терпеливого труда, но работы я не боялся. Не многим дана возможность заниматься тем, что ими любимо, что их действительно интересует, и я принадлежал теперь к этим немногим счастливцам. И точно, работа в парфюмерии никогда не разочаровывала меня, напротив, мой интерес к ней увеличивался, расширялся и возрастал. Снова, как в студенческие годы, надо было рано вставать по утрам, но теперь не казалось, что жизнь уходит напрасно, что делаешь что-то ненужное... Всякий день приносил нечто новое, и все казалось интересным.
Мы жили тогда в Кламаре. Я должен был идти пять минут до вокзала; десять минут поезд вез меня в Париж, на станцию Монпарнас; потом я спускался в метро и выходил на площади Конкорд, около которой, на одной из наряднейших улиц столицы, находилась моя служба. Несмотря на автомобили и автобусы, воздух города в те утренние часы казался благоуханным — столько хороших духов было на молодых женщинах, торопившихся, как и я, на службу. Для многочисленных парижанок несколько капель духов являются не ненужной роскошью, а необходимостью, законченностью их утреннего туалета.
В те годы, несмотря на то, что фабрика, в которой я работал, была уже известна всему миру, она занимала лишь большую квартиру в четырнадцать комнат на четвертом этаже барского дома, четыре из которых были отведены под производство и хранение душистостей. Весь персонал был молод; вас встречали веселые, приветливые лица, и день начинался легко и радостно. Переодевшись в белый халат, я быстро принимался за текущую работу и попутно нюхал, сравнивал, изучал, запоминал многочисленную гамму ароматов. На полках лаборатории, снизу доверху, стояли большие бутыли, маленькие пузырьки и металлические коробки с химическими душистыми солями; тут же в фаянсовых банках хранились различные маслоподобные благовония. В соседнем помещении стояли большие металлические чаны со спиртовыми красками; кроме них, стояли также духи, лосьоны, одеколоны, туалетная вода. Пахло от всего сильно, но при нормальном состоянии здоровья особого утомления эти запахи не вызывали. Конечно, с некоторыми из них, особенно с крепкими душистостями, необходимо было обращаться с особой осторожностью...
Производство духов осуществлялось в два приема. Первая часть приготовления так называемой отдушки происходила в лаборатории. Из несгораемого шкафа доставались расчеты с нужной формулой, и по ней делались вычисления для производства указанного количества духов. Затем на большом столе, на котором находились точные весы, приготовлялись все необходимые душистости, входящие в данную формулу. Вслед за этим начиналось постепенное их взвешивание с проверкой каждого вещества обонянием. По окончании общий вес смеси также проверялся; после чего на паровой бане производилось растворение душистых солей и смол. На этом заканчивалась первая половина работы. Вторая заключалась в размешивании отдушки с соответствующим количеством спирта. Полученную жидкость оставляли для отстоя, после чего охлаждали до 4-5 градусов в специальных холодильниках и немедленно фильтровали. Замораживание делалось для того, чтобы духи никогда не мутнели под влиянием изменения температуры и оставались всегда светлыми и прозрачными. С этого момента духи считались готовыми для разлития по бутылям и для продажи.