Презиравший их Сенека уверял, что они развращают Рим, и в городе их становится все больше. Сегодня их тут не меньше пяти-шести легионов. Они выплескиваются со своей религией на улицы города, как будто их приносит Клоака.

Я обогнал это шествие и через несколько сотен шагов увидел большой пустырь. Утыканный крестами с телами казненных, он напоминал скорбный лес, вокруг догорали костры.

Лицом к цепи солдат на коленях стояли мужчины и женщины. Я подошел ближе. В дыму виднелись тела женщин и детей, связанных и сильно обгоревших. Все мужчины были распяты. Над пустырем в предвкушении добычи кружили птицы.

Я услышал тот же ропот, что сопровождал меня вдоль всей дороги.

Худой мужчина с длинными волосами и черной бородой, закрывавшей пол-лица, шел, легко касаясь рукой склоненных голов коленопреклоненных мужчин и женщин. Я поймал его взгляд, и пронзительный блеск его глаз поразил меня. Я был ошеломлен. Вспомнились шесть тысяч крестов, поставленных Крассом вдоль Аппиевой дороги в ознаменование победы над Спартаком. Сколько крестов было здесь? Сотни три, не меньше.

В лучах солнца, начинавшего всходить над холмами Рима, я ясно различал обугленные и распятые тела рабов Педания Секунда.

Худой человек подошел ко мне.

— Меня зовут Линус. Я верую в Бога Христа. Некоторые из этих рабов были нашими братьями и сестрами, сыновьями Христа. Наш Господь, который тоже был распят, восстал из мертвых. Эти восстанут тоже.

Я знал секту Христа. Ее создал иудей, носивший это имя, но его ученики терпели гонения от иудейских священников.

Учеников Христа называли врагами рода человеческого. Говорили, что они отравляют воду в колодцах и фонтанах, поджигают чужое добро и храмы, отказываются совершать жертвоприношения в честь императора и богов Рима. Уверяли, что они способны на любое преступление, что они даже пожирают младенцев. Их религия была основана на суевериях, опасных для государства. И в то же время их число непрерывно росло. Прорицатель Бальбил, астролог и математик, утверждал, что они подобны сорнякам, что прорастают повсюду. Среди христиан встречались и иудеи, но большинство новообращенных были римскими простолюдинами, рабами и даже гражданами из благородных семейств.

Шепотом рассказывали, что Акта, вольноотпущенница, некогда делившая с императором ложе и участвовавшая в оргиях, тоже соблазнилась этими суевериями и теперь молилась Христу. Женщин секта привлекала тем, что проповедовала целомудрие, отвергала извращения, превозносила чистоту и умеренность.

Христиане никогда не участвовали в процессиях, носивших по городу изображения огромного фаллоса.

Они не признавали даже обрезания!

Сенека сообщил, что Нерон высказал недовольство сектой, отказывающейся признать его сыном Аполлона, благодетелем простонародья, лучшим из императоров, дающим римлянам хлеб и зрелища и предстающим перед ним, чтобы очаровать подданных своим голосом, игрой на кифаре и другими своими талантами. Эти варвары не верили в благую силу удовольствий и наслаждений, в то, что настали «блаженные» времена.

Кто же они? Преступники! Ничуть не лучше нечистот, плывущих по водам Клоаки.

Здесь, рядом с крестами и пепелищем, я видел их коленопреклоненными, просветленными и спокойными. Я слышал их молитвы. Угадывал в их шепоте имя Христа, Бога, распятого и восставшего из мертвых, к которому они взывали. Они казались мне умудренными и покорными.

Худой человек сказал:

— Ты ничего не знаешь о нашем Господе Христе, о Его учении, о временах, которые наступают, о воскресении, которое обещано всем умершим.

Его голос окреп:

— Для Него, в благодарность Ему каждый день мы принимаем смерть, подобно агнцам, обреченным на заклание.

Он вытянул руку в направлении крестов и пепелища.

— Но мы верим в Него и мы воскреснем. Остальное не имеет значения. Весь мир не имеет значения. Есть только Христос и наша вера. Так возрадуйся и приобщись к его учению. Вера в Христа осветит твою жизнь.

Внезапно, так, что я даже отшатнулся в изумлении, он схватил меня за руки и притянул так близко, что я отвернулся, чтобы спрятаться от его горящего взгляда.

Но он заставил меня посмотреть ему в глаза.

— Пришел час твоего пробуждения! — сказал он. — Твое вечное спасение в руках Христа. Молись Ему! Чти Его! Ночь прошла, настает день. Так оставь же тьме ее добычу и возьми в руки оружие света. Смело иди вперед, как и полагается при свете дня, избегая пиров и оргий, нечистоты и разврата, споров и зависти. Стань рядом с Христом, но берегись, как бы забота о нуждах этого мира не завладела тобой!

Он оставил меня и пошел в сторону солдат, которые уже направили на него свои копья, и крикнул:

— Помолимся Христу! Ваши братья и сестры восстанут из мертвых! Ночь прошла, наступает день!

Люди все прибывали, падали на колени и подхватывали общую песнь, которая звучала все громче. Они вовсе не казались подавленными, напутанными или возмущенными при виде крестов, погасших костров и птиц, которые с криком уже садились на головы и плечи распятых, чтобы удобнее было клевать.

Поведение этих мужчин и женщин, их молитвы успокоили меня. Отчаяние, снедавшее меня ночью, отступило.

Я направился к вилле Сенеки. На дороге уже было много гладиаторов и черни, вооруженной палками и вопившей, что пора очистить Рим от этой нечисти, от инородцев, навлекавших божий гнев на императора, город и народ Рима.

Они толкали меня, прижимали к стене. На их лицах застыла ненависть, в глазах — безумие. Они жаждали убийств.

Одна лишь ночь прошла с тех пор, как толпа возмущалась приговором и пытками рабов Педания Секунда, и вот теперь, видимо подстрекаемая гладиаторами, следовавшими приказам Нерона, она была готова напасть на последователей Христа, тихо молившихся у подножия крестов.

Мне необходимо было рассказать Сенеке все, что я видел и чувствовал.

Он склонился над записями, но мысли его, видимо, были далеко. Лампы чадили, сгущая сумрак, который, несмотря на взошедшее солнце, еще наполнял небольшую комнату, расположенную вдалеке от атриума и парадного входа.

Сенека знаком пригласил меня сесть напротив, на ложе, где он обычно отдыхал. Он только что вернулся из дворца Нерона, с одного из пиров, где музыкальные и стихотворные экспромты перемежались с откровенной оргией.

— Наше время истекает, — сказал Сенека раньше, чем я успел открыть рот. — Нерон весь во власти страстей. Бурра потихоньку отстраняют, меня тоже.

Он воздел руки.

— К чему сокрушаться? Если смерть близка, бояться ее не стоит. Или она ударит меня, или пройдет мимо. Жить рядом мы не сможем.

Я прервал его и рассказал о скорбной роще из крестов, о кострах, о встрече с учениками Христа. О том, что встретил толпу черни и гладиаторов, которые шли, чтобы напасть на них. Чтобы их убить.

Сенека опустил голову.

В казарме преторианцев, на совете у Бурра, который командовал этими подразделениями, он встретил одного заключенного, назвавшегося проповедником вероучения Христа. Этот человек попал в тюрьму в Палестине, но не за то, что пытался поднять бунт против Рима, а потому, что его проповеди противоречили иудейским законам. Раввины и выдали прокуратору этого несчастного, Павла из Тарса. Иудейские священники хотели побить его камнями, и отобрать у них Павла удалось лишь силой.

— Я видел его, — продолжал Сенека. — Маленький лысый человечек, римский подданный. Некрасивый, с худыми и кривыми ногами, приплюснутым носом, темным лицом. Иудей из Тарса, чей ум закалился в идейных битвах. Он попытался обратить меня в свою веру. Бурру хотелось, чтобы я услышал его проповедь о том, что вера в Христа — это акт разума. Что единственная жертва, которой она требует, — ты сам. Что эта религия отлична от иудейской. Что ученик Христа должен служить Господу и новизна в том, что Господь — у нас в душе, а не в обветшавших грамотах. Он отвергает обрезание и вот что говорит по этому поводу: «Мы принимаем обрезание во Христе». Я почувствовал: ему очень хочется убедить меня, поскольку он знал, что я вхож к императору. Он питал иллюзии насчет моего влияния, и я не стал его разочаровывать. Он хотел через меня донести до императора, что христианская вера, в отличие от традиционной иудейской, не содержит ничего такого, что вредило бы империи: «Я говорю, я пишу в своих посланиях, что ученик Христа должен быть верным подданным, не только боясь наказания, но и по долгу совести. Ведь правители — наместники Господа, они исполняют то, что Он им назначил. Верующий в Христа обязан воздать всякому, что должно. Кому вы должны налоги — платите налоги. Кому должны оброк — платите оброк. Кого боитесь — платите страхом. Кого уважаете — почестями…»