Как только он открыл глаза, офицер остановился. И заговорил на плохом русском языке:

— Кто ты есть?

Бугров молчал.

— Какой части ты есть? — требовал ответа офицер.

Бугров не ответил и на это.

— Если ты есть мольчиш, я прикажу тебя бить, — пригрозил офицер.

В этот момент к нему подошел солдат и протянул зеленую фуражку Бугрова, найденную, очевидно, под обломками хибарки.

— О, зольдат по границе! — догадался офицер. — Ты большевистский есть фанатик. Русская армия бежит под силой немецкого оружия. А ты стреляешь. Где есть твои товарищи?

Бугров сделал вид, что не слышит офицера. Да он и на самом деле почти не слышал его. В ушах у него шумело, он еле держал голову. И думал только об одном: лишь бы не застонать, не показать свое бессилие.

— Откуда ты пришел? — продолжал допрашивать офицер.

Бугров молчал.

— Не знаешь? — закричал офицер. — А убивать этих доблестных зольдат знаешь? Ты чекист и бандит. И будешь повешен.

«Так вот почему вы их тут выложили! — подумал Бугров. — Ну что ж, все же не задаром вы меня взяли. Жаль только, мало я вас порешил».

Перед глазами у него все поплыло, и он, как ни старался, так и не смог поднять головы. Он не видел, как к офицеру подошел другой офицер и уже по–немецки сказал:

— Торопитесь, Отто. Он через минуту испустит дух. И весь этот спектакль будет ни к чему.

— Пожалуй, — согласился первый офицер и подал команду солдатам.

Двое дюжих немцев схватили Бугрова за руки и потащили к высокому дереву, на одном из сучков которого уже висела веревка. Бугров ее не видел. Впрочем, он вообще уже ничего не видел и не чувствовал. Бугрова повесили.

— Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку на солдат фюрера, — громко сказал офицер по–русски, обращаясь к согнанным на казнь сельчанам. И добавил уже совсем тихо по–немецки: — Потому что, если каждый русский солдат убьет по девять немцев, от германской нации останутся одни штандарты.

***

Как только Закурдаев и Борька разошлись с Бугровым, Закурдаев сказал своему спутнику.

— Я думаю, нам вместе тоже идти незачем.

— Почему? — не понял Борька.

— И риск лишний. И увидим меньше.

— А как же пойдем?

— А вот так: ты чеши по кромке болота. А я метров на сто отойду левее. Во–первых, вдруг на немцев напоремся — сразу обоих схватят. Во–вторых, ежели со мной что случится — тебе легче будет назад дорогу искать. Так обратно по своему следу и вернешься. И всех предупредишь. Понял?

— Понял.

— А по кромке шагай смело, не бойся. Немец в болоте сидеть не станет, — объяснил Закурдаев и уже свернул было в свою сторону. Но неожиданно остановился: — Еще, крестник, сигнал нам с тобой завести надо.

— Я по–петушиному умею, — сразу предложил Борька.

— А ну…

Борька прокукарекал довольно умело.

— Артист, — похвалил Закурдаев. — Только не пойдет.

— Не похоже? — смутился Борька.

— Похоже–то, похоже. Да петухов в лесу не бывает. Ну откуда ему тут взяться? А еще как умеешь?

— Крякать умею.

— О, это дело., — обрадовался Закурдаев. — Это возле болота сгодится. Давай–ка!

Борька неплотно сжал руку в кулак, приставил его к губам, как рупор, и трижды крякнул.

— Это где ж ты так насобачился? — удивился Закурдаев. — Надо же…

— С батей на охоту ходили, — сказал Борька. — Я подманивал, а он стрелял.

— Да научился–то где?

— У себя во дворе селезня дразнил, — признался Борька. — Он за уткой куда угодно, хоть на крышу мог залететь. Вот я его и дразнил.

— Циркач, — не сдержал улыбки Закурдаев. — Так давай и запомни: что заметишь — крякай. А если ты мне понадобишься, я тебе иволгой свистну. Слушай.

Закурдаев вытянул губы и глуховато, будто изнутри высвистел целую руладу: «фиу–тиу–лиу». И повторил это дважды.

— Тоже здорово, — понравилось Борьке.

— Вот и порядок. Раз свистну — стой. Два — дуй ко мне. Три — прячься. И лучше всего — в болото.

И они разошлись. Закурдаев мерил землю саженными шагами. Борька, изредка видя его в просветы между деревьями, чтоб не отставать от него, почти бежал вдоль болота. Он то и Дело прислушивался к доносившимся звукам. Почти все время слышалась далекая стрельба. Гудели и завывали моторы. Закурдаев не свистел. Но примерно через час Борька все же услыхал «фиу–тиу–лиу» два раза. И стремглав побежал к своему старшему. Теперь Закурдаев говорил почти шепотом:

— Мотай–ка, крестник, на дерево. Присмотрись хорошенько.

Борька, как обезьяна, ловко и быстро вскарабкался на высокий дуб. Он, конечно, не знал, что в то же время, в другом месте, но так же с дерева, панораму местности наблюдает старшина Зубков. И видит примерно то же, что видит сейчас он, Борька: дымы на горизонте, движение машин по видимым участкам дороги, пролетающие в небе самолеты. И слышал он почти те же звуки, которые слышали и Зубков и Бугров: раскаты артиллерийских выстрелов, грохот и эхо разрывов снарядов и бомб. Борька постарался запомнить все, что ему удалось высмотреть, и спустился вниз. Ему не терпелось поскорее обо всем доложить Закурдаеву, и с нижнего сучка он просто спрыгнул на землю. Но Закурдаеву это не понравилось:

— Геройство свое показываешь? — недовольно глядя на Борьку, вопросом встретил он его. — А если ногу подвернешь? Что с тобой тогда прикажешь делать?

— Да что вы, дядь Гриш, — оторопел Борька. — Я с сарая тысячу раз прыгал. А там выше…

— Обстановку учитывать надо, — не дал договорить ему Закурдаев. — Давай по делу: что видел?

Борька подробно рассказал. Закурдаев остался доволен докладом.

— Значит, впереди кусты, а левее дорога, — повторил он. — В кусты нам лезть незачем. На дорогу тоже выходить нет смысла. Нам ведь по ней не идти?

— Вы меня спрашиваете? — удивился Борька.

— Сам с собой рассуждаю, — буркнул Закурдаев. — Аида в обход кустов.

Они двинулись дальше. Прошли еще километров пять. Отсюда орудийная стрельба слышалась совсем близко. Закурдаев остановился.

— Где–то неподалеку гвоздят, — шепотом сказал он. — И лес редеет. Наверное, там на опушке и огневая позиция. Запоминай.

— Запомню, — также шепотом ответил Борька.

— И местность запоминай. Значит, отсюда правее надо брать, ближе к болоту, — говорил Закурдаев. — В болото они с такой техникой не полезут…

— Запомнил, — ответил Борька.

— А теперь оставайся тут. На тебе куртка светлая, за километр видно. А я поползу вперед, разведаю все поточнее. Автоматную стрельбу услышишь — отходи. Меня не жди…

Борька в ответ кивнул. И вдруг схватил Закурдаева за руку. Закурдаев недоуменно вскинул на него взгляд:

— Что?

— Слышите? — прислушиваясь к чему–то, спросил Борька.

Закурдаев тоже прислушался.

— Ничего не слышу, — признался он.

— Скрежещет что–то, — объяснил Борька.

Закурдаев повертел головой, поочередно приложил к ушам то правую, то левую ладонь и недоуменно пожал плечами:

— Может, померещилось?

— Да нет же. Вроде как косу кто точит.

— Этого мне не расслышать. Меня так на катере гранатой оглушило, что до сих пор в ушах шум стоит, будто в колокола кто наяривает, — объяснил Закурдаев. — И сейчас точит?

— Перестало…

Закурдаев махнул рукой, дескать, муть все это, и пополз. Но Борька остановил его снова.

— Что еще? — даже рассердился Закурдаев.

— А вы за мной вернетесь? — спросил неожиданно Борька.

Закурдаев изобразил было на лице негодование. Но увидел Борькины глаза и осекся. В один миг вспомнил все, что пережил этот парнишка за последнюю неделю, все понял и крепко сжал ему руку и тоже спросил:

— А ты думаешь, меня без тебя там наши примут?

— Не знаю, — признался Борька.

— Близко не подпустят, браток, — заверил его Закурдаев. — И вообще на границе закон железный: сам пропадай, а товарища выручай. И хватит. Сиди. А то стемнеет, и ничего я не увижу.

Закурдаев уполз. А Борька лег под куст и плотно со всех сторон прикрыл себя ветками орешника. На душе у него стала совсем спокойно. И он сейчас, пожалуй, не объяснил бы даже самому себе, почему, собственно, задал Закурдаеву такой вопрос. Но он и не жалел, что задал его. Для него всякое теплое слово было теперь несказанно дорого. Но особенно ему приятно было услышать это слово от ворчливого и вечно чем–нибудь недовольного дяди Гриши Закурдаева…