В последнее время видимся мы редко. У Михаила Ивановича забот хватает, в кабинет ему дозвониться почти невозможно: он то в Чечне, то в какой-нибудь бригаде своей работает, в общем, на месте не сидит, весь в делах. Понять его можно. Округ у него трудный, может быть, даже самый трудный. Но я знаю, что он выдержит все, не загордится, не расслабится, будет достойно нести свой крест. И горжусь, что служил с ним рядом, что мог опереться на его крепкое плечо. Если бы у нас в Вооруженных силах все командиры были такие, как Лабунец, половину проблем решили бы без всяких реформ и политического ажиотажа.

Глава 5

Зачем России сильная армия

Когда «простота хуже воровства»

В свое время меня потряс факт, который услышал на лекции в Академии Генерального штаба: в наступательной операции под Москвой зимой 1941 года из каждой тысячи наступавших советских солдат в живых остался только один. Из всех полков, прошедших по Красной площади 7 ноября 41-го, уже к февралю следующего года едва набралась бы стрелковая рота.

Я часто думал об этом, когда в очередной раз утверждал план проведения той или иной операции очередного этапа действий Объединенной группировки войск в рамках общей операции по восстановлению конституционного порядка в Чечне в 1994–1996 годах. Не забывал о горьких уроках Великой Отечественной и в активный период контр-террористической операции, начатой в августе 1999 года. Но на войне как на войне. Полностью исключить потери среди подчиненных, к несчастью, невозможно, но свести их к минимуму обязан командир любого ранга, а для этого он должен помнить всегда, что задачи надо выполнять, но не любой ценой: не ценой сотен и тысяч погубленных солдатских душ, не ценой сиюминутной победы, окропленной кровью, ради личной славы. Защищая государственные интересы, во «вторую Чечню» погибло более 3000 военнослужащих. И этот скорбный список, к великому сожалению, растет по сей день. Склоняю голову перед ними: они отдали Родине самое дорогое — свою жизнь!

Однако не могу понять тех политиков, которые пытаются на жертвах борьбы с террористами и бандитами сколотить для себя политический капитал. Некоторые из них вовсю стараются доказать, что служба в Вооруженных силах не идет на пользу юношам, а наоборот — приводит к их гибели и увечьям. Так и хочется спросить: а почему не бьют тревогу по поводу того, что в автомобильных катастрофах ежегодно погибают более 30 тысячи россиян? За один год жертв на дорогах больше, нежели за всю новейшую полувековую историю участия российских Вооруженных сил в локальных конфликтах, включая Афганистан и обе чеченские военные кампании. Но об этой национальной беде если кто и упомянет, так это начальник ГИБДД России. Да и то при подведении итогов года.

Для меня, например, очевидно: чтобы меньше было аварий с человеческими жертвами на дорогах, надо не только строго наказывать коррумпированных «гаишников» и пьяных водителей, но и качественно ремонтировать и строить эти самые дороги. И если кто-то из политиков попытается «сесть» на эту тему, то изволь, докажи делом свою правоту: «выбей» деньги под дорожное строительство у правительства России или внедри систему частных дорог, оптимальную схему производства дорожного покрытия и т. д. А если твои дорожные идеи окажутся просто сотрясением воздуха, мыльным пузырем, тогда это достойный финал политической карьеры.

Но не только автокатастрофы уносят человеческие жизни. Сколько сегодня душ человеческих загублено пьянством и наркоманией! Почему же недейственно борются с этим злом, опять же пытаясь критические стрелки перевести в основном на армию.

С армией проще. Если с трибуны Госдумы сказать что-то критическое про Вооруженные силы — в худшем случае обвинят в отсутствии патриотизма. Так что из этого? В конце концов, русофобство все еще модно. И потом, отвечать за промахи и поражения в военном строительстве есть кому — для этого генералы и существуют. Может быть, поэтому сделать военным какую-нибудь «бяку» сегодня стало для некоторых «либералов» чуть ли не делом политической чести.

Возможно, логику поведения некоторых наших законодателей я показываю несколько упрощенно, но по сути очень близко к реальности.

Да, сохранение жизни подчиненных в первую очередь — самая главная забота офицеров и генералов, которым матери отдали своих сыновей. Но тысячу раз не прав будет тот, кто станет утверждать, что это обязанность только кадровых военных. Хотя бы потому, что армия — точный слепок российского общества. От того, насколько подразделения и воинские части в состоянии выполнить боевые задачи, зависит обеспечение защиты государства.

К примеру. Во второй половине прошлого века Советская армия по своей мощи могла противостоять странам блока НАТО. Еще в 1991 году на вооружении в СССР имелись 64 тысячи танков, 67 тысяч орудий и минометов, 76 тысяч БМП и БТР, 10 тысяч самолетов и вертолетов, да еще приплюсуйте к этому количеству комплект техники и вооружения на 3–4 миллиона резервистов. Но уже к началу первой чеченской кампании в 1994 году в России с трудом собрали технику и амуницию для одной общевойсковой армии! Где и как растворилась невиданная боевая мощь СССР? Это остается тайной за семью печатями.

Хотя дело тут не столько в количестве техники, сколько в ее качественных характеристиках, боевых возможностях. И само собой — в обучении солдат умело владеть этой техникой (стрелять и поражать цель с первого выстрела и первой очередью, определять свое местонахождение, не выходя из боевой машины, и т. д.). А если посмотреть на экипировку нашего солдата (бахилы-сапоги, бронежилет весом с гирю, вещмешок образца 1917 года) — рыдать хочется! Неужели мы хуже американского «янки», на экипировку которого любо-дорого посмотреть.

Прошу понять меня правильно: эти цифры и разговор о современной технике и экипировке — не дань ностальгии по мировой мощи Советской армии, но повод в то же время сказать: пора определиться с отношением государства к своей армии. Мне запомнилось такое высказывание: «Государство сильно своей армией. С ним считаются и его уважают, если армия твердо стоит на ногах, а в ее рядах служат люди, сильные духом, и на вооружении ее находится современная боевая техника».

Арифметика сокращений

В новейшей истории России об этом, очевидно, забыли: фактически за десять лет сократили Вооруженные силы страны в 4 раза — с 4 миллионов 800 тысяч человек до 1 миллиона 200 тысяч. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в активную фазу контр-террористической операции к декабрю 1999 года в Чечню прибыли военнослужащие практически со всей России: забайкальские танкисты, североморские морские пехотинцы, десантники Псковской дивизии ВДВ, ставший легендарным 245-й мотострелковый полк из Московского военного округа, якуты-снайперы из Дальневосточного военного округа… всех и не перечислишь.

С одной стороны, это обнадеживающий факт: федеральная власть сумела относительно быстро собрать со всей страны необходимые силы на опасном участке и навалилась на терроризм, что называется, всей мощью. Но если проанализировать чуть глубже — общая картина не такая уж и радужная. Скорее наоборот.

К примеру, что такое обе чеченские военные кампании со стратегической точки зрения? Локальные конфликты с ограничением использования возможностей широкомасштабных боевых действий. Говоря проще, с теми боевыми задачами, которые были в Чечне (и в середине, и конце 1990-х годов), должны справляться даже не Вооруженные силы, а внутренние войска того же Северо-Кавказского округа внутренних войск.

Естественно, для решения оперативно-тактичес-ких задач в активной фазе боевых действий (таких, как штурм Грозного, ликвидация банды Гелаева и т. п.) необходимо было придавать частям внутренних войск фронтовую и армейскую авиацию, ствольную и реактивную артиллерию, танки и современную инженерную технику. Но получилось, что вся тяжесть проведения боевых, да и специальных операций (и не только в активный период боевых действий) легла на плечи военнослужащих Минобороны, а не сотрудников МВД. Об этом свидетельствует и статистика: только с 1999 по 2001 год в Чечню был откомандирован каждый четвертый офицер и солдат сухопутных войск! Вот где выплыла в своей неприглядности грустная арифметика непродуманных сокращений армейских частей и подразделений. Из чего обычный россиянин, далекий от проблем военной реформы, вправе сделать вполне логичный вывод: участие одновременно в двух локальных конфликтах (подобных чеченскому) может оказаться не под силу нынешней Российской армии. Горький вывод, но правдивый.