Джилл была захвачена врасплох. Спарлинг бросился на выручку:

— Ты права. Битва за Порт-Pya идет давно и уже могла закончиться. У нас там друзья. Ты не боишься за тех, кто тебе дорог, и не ждешь от них вестей? Пусть даже и дурных, но все лучше, чем неизвестность?

— Мы так похожи? — очень спокойно сказала Иннук-рат. — Тогда идите, куда хотите. У меня, к счастью, есть работа, которая не дает мне очень сильно задумываться.

Она отмерила им щедрый запас местной еды и их специального питания.

Когда они уже были в пути, Джилл сказала:

— Я думала, я фанатик (начинающий). А сейчас я чувствую себя предателем.

— Не надо, — сказал Спарлинг. — Никто из живых не может быть так верен, как ты. Но нельзя быть верным всему на свете.

«Как я недавно обнаружил, Рода, — мелькнула мысль. — А завтра я должен встретиться с тобой, с тобой, которая не переставала меня любить. И я должен сделать это без наручников на руках. Не потому ли я надеюсь, что моя сумасшедшая затея выгорит?» Он коснулся охотничьего ножа, который он, как и Джилл, носил с собой. «Почему эта идея стукнула мне в голову сразу же, когда Дежерин нам сказал? Не в том ли дело, что этот любительский заговор бомбистов может доставить нам столько хлопот, что любовь отойдет на задний план?»

Он посмотрел на профиль Джилл, позавидовал ее целеустремленности, а потом сказал себе: «Брось терзаться! Дурацкое занятие в эти последние часы вдвоем».

Потом они говорили мало, потому что карабкаться пришлось долго и трудно. Когда они увидели место своего назначения, они одновременно произнесли его название и засмеялись этому совпадению. Оно должно было удовлетворять нескольким условиям: быть далеко от Улу, быть легко обнаруживаемым и таким, чтобы там мог сесть самолет. Другие места были удобнее, но здесь они могли спокойно провести вечер.

Растительность в Валеннене была истощена не холодом, а сушью. Эволюция в Старкленде гораздо лучше приучила 't-жизнь к таким условиям. На месте их лагеря красный и желтый лес на километры отступил перед растениями другой формы, с голубыми листьями, бахромчатыми и кожистыми на ощупь. В отдалении росли кусты, еще дальше — деревья. Но там, где огромным выступом выдавались горы (народ Улу называл этот выступ Огузок Арнанака в присутствии оверлинга), с южной стороны образовалась затененная низменность. Из-под ног бил родник. Рядом с ним возвышались темно-бронзовые стволы феникса, чья развесистая крона давала дополнительную тень.

Почва была покрыта лазурным дерном, и в нем огоньками вспыхивали там и сям ярко-оранжевые вроде бы цветы. На запад плато простиралось далеко, и взгляд не встречал препятствий до самой Стены Мира.

Люди припали к воде и пили, пили. Спарлинг почувствовал привкус железа в долгожданной прохладе воды, а больше всего — щеку Джилл рядом со своей, заметил длинную светлую прядь в струе ручья. Напившись, они устроились в тени багрянца и золота. Странно было, что почва ничем не пахнет — человеческие носы не улавливали ее запаха, — но все равно оба дышали всей грудью, ощущая усталость тела после трудной дороги.

— У-ух, — сказала Джилл. — Посидим немножко, пусть усталость потом выйдет.

Спарлинг ласкал ее взглядом, выбирая слова:

— Я счастливее, чем могу выразить, когда вижу, что ты не в отчаянии.

Она встряхнула головой:

— Я не позволяю себе. Дон, Ларрека — я буду горевать потом. И мне не хотелось бы, чтобы я это делала сейчас… и тебе, Иен, тоже.

— Я хотел бы, Джилл, чтобы у меня была твоя способность — ну, твоя храбрость не печалиться.

Она криво улыбнулась:

— Ты думаешь, это получается само собой? Это борьба, и не каждый раунд я выигрываю. — Она протянула руку и взъерошила его волосы. — Давай поможем друг другу радоваться, amante[22]. Сегодня обед у капитана, потом кутеж. А завтра — в порт.

— И что тогда?

— Кто знает? — Она вдруг стала серьезной. — Я об одном тебя прошу, Иен. Обещай мне торжественно.

— Что? — Проси все, что я посмею дать.

— Дай честное слово. Что бы я ни делала, не пытайся меня остановить.

— Что ты задумала? — «Самоубийство? Не может быть!»

Ее глаза скользнули вниз, пальцы стиснули колени.

— Я не могу точно сказать. Все перепуталось — концов не найти. Но представь себе, что я решила — ехать на Землю с пропагандой в пользу Иштар. Я могу потребовать свой накопившийся отпуск, у меня есть право на поездку. Ты не можешь поехать, и я сомневаюсь, что тебе удастся купить билет, пока тянется война. Но ты мог бы меня удержать, если бы попросил остаться и быть твоей любовницей.

— Ты думаешь, что я настолько эгоист? Заставить тебя действовать против совести? Когда мы вернемся, у меня будут… обязательства, и тебе не придется тратить свою жизнь на старика, который никогда не сможет дать тебе ничего реального… — «Если я вообще там буду».

Она закрыла ему рот рукой. Он поцеловал её ладонь.

— Ш-ш, — сказала она. — Мы об этом подумаем позже, когда поймем, какой путь будет лучшим, менее жестоким. — И быстро добавила: — Понимаешь, мне почему нужно твое слово, немедленно, сейчас же. Мне надо, чтобы ты дал мне найти мой путь, как бы дело ни повернулось. Мне надо, чтобы я могла эти вопросы решать свободно.

Он кивнул. Она отпустила его, и он смог ответить:

— Да. Мне бы надо было ожидать от тебя такой просьбы. Свобода… — И он спросил себя, отчего же она поморщилась. Но она тут же настойчиво продолжила:

— Так ты обещаешь?

— Да.

Она обняла его.

— Спасибо, спасибо тебе! — Она старалась сдержать рыдания. — Я никогда ещё так тебя не любила!

Он старался её успокоить, как мог. На удивление быстро она подняла глаза с озорными чертиками и выдохнула:

— Я уже придумала, что бы это такое сделать, чему ты обещал не мешать. — И вскоре добавила: — Ага, я так и думала, что ты даже поможешь.

Позже, когда Ану повисла над вершинами пиков, они разложили костер и сварили ужин. Потом появились звезды и луны. Они немножко поспали и снова прильнули друг к другу.

Спасательный самолет прибыл в середине утра.

— Вот он летит! — крикнула Джилл. Спарлинг посмотрел туда, куда она показывала. С юга появилась слепящая искорка, увеличилась, приняла форму крылатой барракуды, пролетела высоко над ними, оставив за собой гром. Они наспех обнялись последний раз и выбежали из-под скалы и деревьев в жару и свет под обнаженным небом, чтобы их могли увидеть.

Самолет пошел на снижение. Джилл присвистнула.

— Это же большой Буджум, — сказала она. «Вицлипуцли, — узнал модель самолета Спарлинг. — Шесть пулеметов, три пушки, излучатель энергии и пара килотонных ракет». У него в голове чуть шумело, но это чувство вдруг исчезло от наплыва возбуждения.

Передатчик на руке пискнул. Он нажал кнопку, и голос Дежерина спросил:

— Эй, на земле! Все чисто?

— Все чисто, — ответила Джилл. — Присоединяйтесь к компании.

Самолет так и сделал. У Спарлинга забилось сердце. Был ли офицер на борту один, как он говорил раньше? Датчики, компьютеры и прочее, но ведь машина все-таки слишком сложна для одного. «Мне бы немножко хотелось, чтобы он был с экипажем или…» Машина остановилась. Они побежали к ней.

Открылся люк, высунулся трап. Наверху появился Дежерин — тонкая фигура в хорошо подогнанной полевой форме. Он махнул рукой. Джилл махнула в ответ. Под ботинками дробно загрохотал металл.

Дежерин пожал им руки. Радостным было его пожатие. Но не казался ли он усталым, нервным, слегка подозрительным? «Ну после всего, что ему пришлось перенести… но при нем нет оружия. Нет оружия».

— Добро пожаловать, — пригласил их Дежерин. — Господи, до чего же я счастлив вас видеть.

Он смотрел на Джилл. «А куда же еще? Она говорила, что он вроде бы к ней неравнодушен. А кто бы устоял?»

— Ты в самом деле прилетел сам, один? — спросила она.

— Да — ответил Дежерин.

Спарлинг испытывал и ликование, и горе.