- "Все" меня не устраивает, - сказал Ворошилов. - "Все" - это неопределенное слово. "Все" - это и десять, и сто, и тысяча человек... А вот скажите мне, сколько?
- Можно мне сказать? - попросил слова Виктор.
- Пожалуйста, молодой человек, - разрешил Ворошилов.
- Ростово-Нахичеванский подпольный большевистский комитет, - сказал Виктор, - рассчитывает на выступление около пяти тысяч человек.
- Вы в этом уверены?
- Я в этом убежден, товарищ Ворошилов.
- Как же не уверены, - заговорил снова Рюмшин. - Уверены так же, как в самих себе... Рабочие слово свое сдержат. Не для насмешки ж нас сюда, к вам, послали. С какими трудностями мы сюда пробирались.
- А как вы через фронт белых прошли? - спросил Ворошилов.
- Восемьдесят человек нас шло, - стал рассказывать Рюмшин. - Все с оружием. Но прошли благополучно, один только раненый... Застава белых нас обстреляла...
- Дело очень серьезное, - сказал Ворошилов. - Один решить его я не могу. Подождите до вечера. Соберем Реввоенсовет армии, обсудим... А как вы будете возвращаться с нашим ответом в Ростов? Все восемьдесят человек снова пойдете или нет?
- Нет, - ответил Рюмшин. - Мы останемся пока с вами, а в Ростов с ответом пойдет вот товарищ Волков, - указал он на Виктора. - Ему поручено принести ответ... Дадим ему в помощь двух рабочих.
- Никодим! - крикнул Ворошилов. - Устрой товарищей на квартиру. До вечера! - попрощался он с рабочими. - Товарищи Буденный и Ермаков, останьтесь. Поговорим...
* * *
Но решить этот вопрос Ворошилову не удалось. В тот же день белогвардейцы повели ожесточенное наступление. О Ростове уже не приходилось думать. Надо было хотя бы пока что удержать занятые позиции.
XXVII
Солнце пробивалось сквозь черную тучу. На лугу паслось десятка полтора рыже-пестрых коров. Медленно переступая, они пощипывали молодую сочную траву, иногда задирая голову, призывно мычали. В чистом, влажном воздухе, то взмывая стрелой, то падая камнем, резвились, кувыркались звонкоголосые жаворонки. Тоненькое деревце с яркой листвой осыпала щебечущая, суетливо-жизнерадостная стая воробьев. Перескакивая с ветки на ветку на своих тоненьких ножках, подплясывая и трепыхая крылышками, маленькие забияки выводили свою несложную песню... Словно кем-то вдруг спугнутые, они срывались с деревца, с шумом исчезали и с таким же шумом возвращались.
В тумане сквозь мохнатую зелень левад и садов проступали белостенные казачьи курени небольшого хуторка. Перекликались петухи, слышался собачий лай. Кое-где над хатами уже вились к небу зеленоватые дымки печей...
Сазон Меркулов со своим напарником, горловским шахтером Кононом Незовибатько, лежал у речки в секрете, скрытом от вражеского глаза густыми прошлогодними бурыми камышами. Сазон мечтательно оглядывал пробуждавшийся перед его взором мир. В душе Сазон был поэт. Его волновала великолепная картина прекрасного раннего утра...
Как и полагалось по уставу, их с Незовибатько уже давно бы, еще до рассвета, должны снять с поста, но по каким-то непонятным причинам этого не делали. А потому Сазон с Кононом и продолжали молчаливо лежать, созерцая утренний пейзаж.
Иногда на искрящуюся в солнечных лучах поверхность воды всплывала крупная рыба и с шумом билась. Каскады радужных брызг рассыпались вокруг. Сазон молча восхищенными глазами взглядывал на Незовибатько и показывал руку по локоть, что означало размер ударившейся о воду рыбы...
Белые занимали позиции на правом берегу реки, лениво проносившей свои мутные воды мимо Сазона и Конона. Пока еще на позиции противника было тихо и покойно, видимо белые казаки еще зоревали. Но, когда солнце поднялось уже довольно высоко, стала пробуждаться жизнь и во вражеских окопах. Сазону было видно, как на противоположном берегу среди кустарников задымили дымки костров. Там стали появляться белогвардейцы. Подкравшись к речке, они торопливо черпали котелками воду и стремительно убегали назад, как сурки в норы, ныряли в свои окопы.
Сазон беззвучно хохотал, указывая на озиравшихся белогвардейцев. Он прикладывался к винтовке, прицеливался и вдруг, вздрагивая всем телом, словно от отдачи, делал вид, что стреляет. Этой мимической сценой он давал понять своему напарнику Конону, что будь бы его воля, он теперь настрелял бы их, белых, как куропаток, целую кучу.
Незовибатько, простодушный украинец, флегматичный и наивный, как дитя, молча лежал рядом с Сазоном, жмурясь от яркого солнца. Он не обращал внимания на подвижного, суетливого Сазона, на его жесты и движения. Он уже привык ко всему этому, и ему чертовски надоели сазоновские выкрутасы...
После ожесточенных боев, не давших результатов ни той, ни другой стороне, вот уже несколько дней подряд на фронте стояла тишина, изредка нарушаемая ружейной перестрелкой.
Четвертая кавалерийская дивизия крепко и, казалось, надолго занимала рубежи на подступах к Батайску, хотя все в дивизии хорошо были осведомлены, что им противостояли крупные силы противника...
Сазон Меркулов после назначения Прохора Ермакова военкомом дивизии попал рядовым первого эскадрона, в котором много служило своих станичников... Он уже успел принять участие во многих боях, отличился. И вот сегодня ему досталась очередь стоять в секрете с Кононом Незовибатько, с которым у него завязалась настоящая дружба. Началась она с того момента, как Конон во время атаки белых, рискуя своей жизнью, бросился на выручку Сазона, когда на того сразу напало три белых казака. У одного белогвардейца Конон могучим ударом шашки начисто, как кочан капусты, снес голову, другого пронзил насквозь, с третьим же справился сам Сазон...
Стало припекать. А разводящего все нет. Разве могли знать Сазон или Конон, что разводящий давно бы их снял с секрета, если б он по дороге к ним не был схвачен белогвардейскими разведчиками и не уведен в плен.
И в то время, когда Сазон надумал было послать Незовибатько в эскадрон напомнить о себе, вдруг дрогнула земля от мощного артиллерийского залпа.
Это было так неожиданно, что Сазон с испугу даже выронил винтовку. Не терявшийся ни при каких обстоятельствах жизни Незовибатько окинул его таким презрительным взглядом, от которого Сазон сразу же пришел в себя.
В небольшом хуторишке, за которым зигзагообразно тянулась линия позиций четвертой кавдивизии, от взрывов снарядов, как порох, вспыхнули казачьи, крытые соломой, хатенки. Развеваемые ветерком смрадные клубы дыма поползли по долине. Река, словно кипяток, забулькала от шрапнели.
От орудийного грохота кололо в ушах, спазмы сдавливали горло. И для Сазона и для Незовибатько было понятно, что орудийная стрельба шла с обеих сторон... Но мощь артиллерийского огня со стороны белых подавляла.
...Так же внезапно, как и началась артиллерийская перестрелка затихла. Из-за холмистого берега, за которым находились позиции противника, словно птицы, трепыхая красными, белыми и голубыми башлыками, выскочили кубанские, терские и горские полки генералов Врангеля и Шкуро. Всадники в бешеном намете, не останавливаясь, бросались в реку, переправлялись вплавь на другой берег, на котором в засаде сидели Сазон и Незовибатько.
Сазон рассвирепел.
- Гады! - заорал он в исступлении. - Налетайте!.. Налетайте!
Он приложился к винтовке и выстрелил. Лохматый черкес ткнулся горбатым носом в гриву лошади и, мелькнув белым донышком каракулевой шапки, повалился в воду.
- Один есть, Конон! - ликующе крикнул Сазон. - Бей их, Конон.
Незовибатько не ждал его приглашения. Он метко стрелял в врагов и уже второго белогвардейца свалил с лошади.
Никто из них - ни Сазон, ни Конон - даже и не Подумали о том, чтобы бежать. Да и бежать было некуда: и сзади, и впереди, и по сторонам - всюду были враги.
- Бей, Конон! - то и дело покрикивал, гремя затвором, Сазон.
Перед ними, храпя и отфыркиваясь, вылазили из воды лошади и с места в галоп проносили мимо всадников. И никому из переправлявшихся белогвардейцев не пришло даже и в голову заглянуть в эти густые камыши, где сидели два отважных красноармейца...
И вдруг все здесь снова застонало от грохота. Но теперь орудия уже били только со стороны красных, и река снова закипела от осколков. Снаряды взрывались на берегу, вздымая огромные столбы огня и земли, они рвались в воде, поднимая причудливые, сверкавшие на солнце всеми цветами радуги фонтаны брызг. На берег с диким ржанием выскакивали обезумевшие от ужаса лошади без седоков. Все чаще теперь течение реки несло вниз трупы убитых и барахтающихся, молящих о спасении раненых, окруженных множеством оглушенной рыбы, всплывавшей белыми брюхами вверх.
- Як в аду, - пробормотал Незовибатько. - Сазон, патроны е?..
- Нету, - отозвался Сазон. - Все пострелял. А у тебя?
- Нема.
- Ну и пропали мы...
- Молчи, дурень! - равнодушно проговорил шахтер. - Умрешь, так за советскую власть...
Он не успел договорить. Увидев красноармейцев, залегших в камыше, на них налетел бородатый казак с осатаневшими глазами и, как молнией, взмахнув шашкой, концом острия зацепил голову Незовибатько. Шахтер, залившись кровью, приник к земле. Казак пролетел мимо.
- Конон! - нагибаясь над другом, в испуге вскрикнул Сазон. - Жив али не?
Шахтер молчал. Сазон, обняв друга, приник к нему и притих, зорко наблюдая вокруг.
XXVIII
Главные силы кавказской конной группы генерала Врангеля справа, а кубанские полки Шкуро слева стиснули четвертую советскую кавдивизию, намереваясь окружать ее и уничтожить.
Только что назначенный командиром конного корпуса Буденный такой маневр противника предвидел и заранее отдал приказ дивизии отойти.
С ожесточенными боями отходили кавалеристы Городовикова от наседавшего врага...