– Да, она была согласна. Она-то этого хотела.

– То есть вы этого не хотели?

– Вы не так меня поняли. У нас был роман. Непростые отношения, в двух словах не расскажешь.

– Но вы хотели завершения этого романа?

– Возможно. Не знаю. – Он оглянулся, точно в поиска ответа, как будто ответы и объяснения могли лежать где-то в этом тесном, захламленном кабинете. В некотором смысле так оно и было: в десятках светло-желтых папок содержались правдивые ответы, полуправда и ложь чистой воды; правда, только правда и все, что угодно, кроме правды «А что такое правда?» – вопрошал Пилат. Греческое слово aletheia. – Я не знаю, – повторил Лео. – Тогда я думал, что да, возможно, я хочу завершения этого романа… А сейчас… – Голос его дрогнул. Что-то словно поглотило его некая ужасающая волна эмоций, на секунду вышедшая из-под контроля. Лео покачал головой, пытаясь избавиться от наваждения. В глазах щипало, сердце бешено колотилось, на лбу выступил пот. Ему хотелось сглотнуть, но мешал стоявший в горле ком. Возможно, все эти телесные проявления лишний раз доказывали его вину. Возможно, они указывали на то, что он все-таки убил Мэделин.

Следователь кивнула, как будто ей все стало понятно. Она попросила принести воды и пластиковый стаканчик, подождала, пока Ньюман выпьет. Затем продолжила:

– Вы совершили половой акт с потерпевшей, затем убили ее и выбросили тело на улицу позади палаццо, а потом отправились в аэропорт. Так?

Какая-то часть его – маленькая, незначительная – наблюдала за всем этим со стороны и понимала, что он должен засмеяться. Это была шутка – возмутительная, грубая, абсурдная шутка. Он должен был покатиться со смеху, захохотать до слез, описаться. Должен был надорвать животик. Но вместо этого Лео лишь покачал головой. Конечно, он плакал – но это не были слезы веселья. Сквозь пелену он видел свою мучительницу, как будто она была написана акварелью, но картина оказалась под дождем.

– Разумеется, я не убивал Мэделин, – тихо вымолвил он. – Это полнейшее безумие. Я не убивал ее. Я ее люблю.

– Но вы не ожидали, что она покончит с собой, верно?

– А как можно ожидать подобного?

– Очевидно, ее муж мог это предположить.

– Тогда почему бы вам не прислушаться к его словам?

– Потому что у меня такая работа – выслушивать всех. – Следователь замолчала, уставилась в какие-то бумаги у себя на столе, словно задумалась о деликатном вопросе вины и невиновности. – Я хотела бы, чтобы вы сделали официальное заявление, синьор Ньюман. Именем закона вы обязаны изложить все, что вам известно о событиях, связанных

с гибелью миссис Мэделин Брюэр. Разумеется, вы имеете право пригласить адвоката.

– Мне не нужен адвокат, – сказал Лео.

– Вы в этом уверены?

– Да, абсолютно уверен.

– Отлично. Советую вам начать с того момента, как вы проснулись.

И они еще раз разыграли все тривиальные, интимные события того утра. Лео снова ходил по квартире, завтракал, собирался, прислушивался к шагам на лестничной клетке за дверью. Мэделин снова вставляла ключ в замок, отпирала дверь и входила в квартиру. Она вновь приветствовала его безучастным «доброе утро» и сжимала его руки в своих, целовала кончики его пальцев, притрагивалась ими к своему лицу. Они говорили, шли на балкон, потом опять возвращались в комнату. «Люби меня, – еще раз прошептала она. – Люби меня».

– Скажите, в котором часу это все происходило? – спросила следователь.

Лео неуверенно оглянулся по сторонам.

– Около восьми. Вылет был в полдень. Мэделин, кажется, приехала около восьми. Я не ожидал ее так рано.

– Почему же?

– Я не знал, когда она приедет.

Она снова взяла его за руку и повела в спальню. Они снова легли на кровать, и она обняла его, привлекла к себе, ввела в себя. На этот раз, в отличие от первого, не было никакой дурацкой возни, никакого стыда. На этот раз он удержала его внутри, взрываясь сладкой болью; он взорвался тоже. Это было маленькое чудо природы. За спиной тарахтели клавиши. «Вот так, – прошептала она ему. – Вот так…» Он ощущал ее дыхание, ощущал этот крохотный воздушный импульс столь же явственно, как слышал слова. «Вот так, – сказала Мэделин. – Теперь ты меня полюбил».

– Во сколько вы покинули здание?

– В начале одиннадцатого. Я помню, мы спешили. Я поторапливал Мэделин, потому что мы опаздывали. Я думаю, быть может…

– Что вы думаете?

А что он думал, в самом-то деле? Он думал, что, быть может, это он ее убил.

– Я думаю, она хотела, чтобы это случилось.

– Что – это?

Лео разозлился, повысил голос:

– Чтобы я опоздал. Чтобы я пропустил свой самолет. Я думаю, Мэделин, возможно, хотела, чтобы я опоздал на самолет.

А потом – поездка, внезапная перемена настроения: вместо маленького, личного триумфа – тишина, отчуждение. В пути она почти не разговаривала, равно как и в аэропорту; молча стояла рядом у регистрационной стойки, пока у него проверяли билет и паспорт; без всякого выражения на лице провожала взглядом, когда он прошел через рамку металлодетектора и скрылся за телеэкранами.

– Больше я ее не видел.

– В котором часу это было?

– Около одиннадцати. Я точно не помню, но примерно в одиннадцать. Может, четверть двенадцатого. Мы опоздали на регистрацию.

Клавиши перестали тарахтеть. Принтер зажужжал и наконец выдал четыре страницы машинописного текста. Лео прочел эти слова, являвшиеся лишь скелетом того утра, жалким подобием реальности, бледной тенью присутствия Мэделин в квартире рядом с ним, когда ее тело находилось над его телом, а его мысли вкладывались в ее мысли, точно в заготовленный конверт. «Она трахалась с другими мужчинами», – сказал Джек.

– Мне придется попросить вас сдать паспорт, мистер Ньюман, – сказала следователь, подписывая протокол. – Вы не имеете права выезжать за пределы страны до тех пор, пока не закончится предварительное расследование.

Холл министерства представлял собой совокупность мраморных плит и травертина. Атмосферой он напоминал зал ожидания. Та же движущаяся толпа: кто-то одержим определенной целью (успеть на поезд или на судебное заседание), остальные праздно шатаются в ожидании развития событий. Ощущалась некая беспорядочность, случайная связь незнакомых людей, собранных воедино надменной, насмешливой дланью судьбы.

– Вы – мистер Ньюман? – Незнакомец, один из многих, молодой востроносый парень с выдающимся кадыком. По-английски он говорил весьма своеобразно.

Лео нахмурился.

– Откуда вы меня знаете?

– Пресса, – сказал парень. – «Il Messaggero».[91] Можете рассказать мне о гибели той женщины, жены английского дипломата? Можете рассказать? – Он выставил небольшой диктофон. Лео видел, как внутри крутятся колесики. Он оттолкнул парня.

– Ничего я вам не стану рассказывать.

Парень побежал за ним следом.

– Вы можете подтвердить слухи? – И вдруг, как гром среди ясного неба, Лео ослепила фотовспышка.

Он пулей вылетел в широкие двери, солнечный свет ошеломил его. Лео побежал по тротуару. Мимо проплывали автобусы, петляли по площади, настигаемые косяками мопедов.

Он перешел на другой берег реки. Вода мягко, но решительно катила воды под мостом. Пахло асфальтом и выхлопными газами; должно быть, похожие миазмы окутывали Аид, Гадес, Тартар – как ни назови обитель смерти. Мэделин шла рядом, его личный образ Мэделин – язвительная остроумная, нормальная Мэделин, а не истеричка, которая стала бы вешаться на мужчин или бросаться с крыши. Она сопровождала его на узких улочках старого города, до самого Дворца Касадеи, где незаметно исчезла, и в подъезд он шагнул уже в одиночестве. Из застекленной будки за ним наблюдал портье. Лео медленно поднялся наверх и вошел в квартиру. Жилище казалось таким же заброшенным, как в первый раз, когда он осматривал его вместе с Мэделин. Но после она заполнила эту неуютную берлогу собой, вдохнула в нее жизнь. Сейчас же квартира казалась пустой, как склеп. Лео нашел ее фотографию – ту, которую она подарила ему, прежде чем отвезти в аэропорт. Фотография эта была наделена дивной силой, мощью подлинной иконы. Он положил снимок на стол. Вроде портрета на могильном камне: торжественно-строгий облик незнакомого человека, Мэделин, которую он не знал. Беда в том, что больше ничего не осталось. Лео так хотел, чтобы она показалась в дверном проеме и поздоровалась с ним, как обычно. Снова начиная паниковать, он даже попытался вообразить себе эту картину: ключ поворачивается в замке, дверь открывается, фигура Мэделин возникает в образовавшемся пространстве. Но лица у нее не было. Она трахалась с другими мужчинами. У нее не было лица. Ни того лица, что, улыбаясь, взирало с фотографии, ни какого-либо иного. Он потерял ее, а вместе с ней потерял все свои воспоминания. Она трахалась с другими мужчинами. Лео вынул ландыши из вазы и выбросил их. Цветы завяли, а вода загнила.