Десять минут спустя Гольдштауб остановил свой «лэндровер».

– Вот мы и приехали.

Дорога вела направо. У блокпоста скучали двое солдат. Согласно знаку, это место называлось Эн-Мор, а приписка гласила, что оно охраняется Комитетом по защите древностей. Грубый хребет рассекал плато, словно окостенелый палец иудейской природы.

– Ты бывал здесь раньше? – спросил Гольдштауб. Лео выглянул в окно, изогнувшись, чтобы рассмотреть склон и дно вымоины.

– Да.

Солдаты перекинулись парой слов с Гольдштаубом, после чего подняли шлагбаум. Машина свернула на обочину, и Гольдштауб переключился на первую передачу, поскольку им предстоял долгий, медленный подъем от уровня моря по склону хребта, что, извиваясь змеей, вел к Масаде через нагромождения опаснейших камней. Вслед за ними тянулся шлейф желтой пыли. Пыль покрыла окна, панель управления, руки и губы. «Ибо прах ты и в прах возвратишься»,[69] – подумал Лео. Кто же пришел сюда, в этот опорный пункт истории? Кто же прошел сей тернистый путь с мешком свитков на спине?

Наконец горизонт оказался на уровне груди пассажиров, и машина достигла вершины узкого утеса. Они прибыли в археологический лагерь. На прогалине стоял армейский внедорожник и еще несколько «лэндроверов». Сзади тянулся ряд палаток, возвышался огромный шатер с подвернутыми краями. Группа волонтеров уже сновала туда-сюда среди рытвин: молодежь в футболках и шортах, грудастые девочки с загорелой кожей, мальчики с растрепанными волосами и жиденькими бороденками. Там царила атмосфера летнего лагеря. Кто-то полоскал в ведре глиняные черепки, а затем раскладывал их по деревянным коробкам, ранее служившим для хранения апельсинов. По радио звучали новости на иврите. Поодаль генератор колыхал утренний воздух. Непосредственно раскопки проводились чуть в стороне: несколько линий разрушенных стен в пыли, пониже лагеря, с вехами, разложенными решеткой.

Когда Лео выбрался из автомобиля, к нему подошел директор. Он носил одно из угрюмых односложных еврейских имен – Дов. Дов Агрон. Глаза его загорелись, когда Гольдштауб представил Лео.

– Отец Ньюман, верно?

– Можно просто Лео.

Рукопожатие Агрона было сухим и крепким. В речи его смешались акценты еврея, американца и выходца из Центральной Европы.

– Вы должны были приехать сюда раньше. Свиток уже видели?

– Ну, взглянул.

– Есть какие-нибудь версии?

Лео уклончиво пожал плечами.

– Это займет некоторое время.

Дов кивнул.

– Первые фрагменты, конечно же, были важны, но это кое-что принципиально иное. Как вы считаете? Это раннехристианский источник, как и прочий материал?

– Возможно.

Они прохаживались по месту раскопок, пока Агрон показывал особенности рельефа, склады и жилища тех, кто отважился жить среди этих камней и клубов пыли, в этом унылом месте, в этом испепеляющем аду. Одна волонтерка оторвалась от работы, когда они проходили мимо. Кожу ее выдубило солнцем и ветром. Она вытерла лоб тыльной стороной ладони и обратилась к ним с австралийским акцентом:

– Идите сюда.

Они перебрались через невысокую каменную кладку, за которой на коленях стояла девушка-волонтер. Ее груди, не стесненные лифчиком, свободно болтались в футболке, пока она, пригнувшись, вытирала пыль. Лео вспомнил Мэделин в церкви Сан-Крисогоно: то же движение, тот же лукавый взгляд искоса, то же непреодолимое ощущение женского начала. «Пришло время прочесть лекцию о рыбах…» Но на сей раз, в этом месте, в ладони девушки, словно разоблаченный грязный секрет, лежала бронзовая монета.

Агрон взял монету, подул на нее и передал Лео.

– Десятый легион, Фретенсис. Иудейская капта. Мы нашли уже штук двадцать пять таких.

Лео взглянул на бронзовый диск со знакомой гравировкой: женщина-еврейка, сидящая под пальмой, опустив лицо в сложенные ладони, и римский солдат, стоящий рядом.

«Какая женщина с десятью драхмами, – подумал он, – не станет, потеряв одну, зажигать лампу и выискивать пропажу по всему дому до победного конца?» Он вернул монету.

– Так что же тут было до прихода римлян?

Агрон пожал плечами.

– В этом-то и состоит ключевой вопрос, не так ли? Зелоты? Люди, успевшие бежать из Масады до завершения осады? Беженцы из Кумрана? Нельзя сказать суверенностью. – Разговор ушел в сторону вечных догадок, сопровождающих любые раскопки. – Всегда можно придумать убедительную историю, в том-то и беда. Если вас зовут Артур Эванс,[70] вы можете даже переделать место раскопок по своему усмотрению. Кому известно вот об этом месте? Судя по найденным папирусам, люди, жившие здесь, были кем-то вроде раннехристианских сектантов. Вам должно быть известно об этом больше, чем мне.

Лео пожал плечами. Они шагали вдоль хребта к самой высокой точке, где упорядоченные камни сливались с обломками на склоне. Агрон указал на утес, взгромоздившийся на вершине холма и перекрывавший доступ наверх.

– Вон там, – сказал он. – Пещера.

Вынутый грунт ссыпался с утеса, как пустая порода из шахты. Справа, над вымоиной, примостился камень с глубокой трещиной, заросшей кустарником и колючками.

– Простое везение, – сказал Агрон. – Вскоре после начала раскопок в земле наблюдались легкие толчки. Для здешних краев – обычное дело. Камни осыпались, и мы обнаружили там пещеру…

Они подобрались ко входу Агрон шел первым, Гольдштауб, пыхтя и отдуваясь, плелся позади. Чтобы попасть внутрь, им пришлось пригнуться, но внутри можно было выпрямиться в полный рост. Туда тянулся кабель от лагерного генератора, и сквозь тьму проклевывался свет шести лампочек. Трое волонтеров работали, ковыряясь в развалинах и пыли, словно брезгливые бродяги в мусорном баке. Их тени, значительно увеличенные, падали на шершавый потолок. Они вряд ли заметили пришедших и продолжали о чем-то перешептываться, словно читая некую загадочную, сокровенную литургию.

– Мы считаем, что римляне обнаружили это место, когда захватили лагерь, – пояснил Агрон. – Конкретных доказательств у нас нет, но это весьма вероятно. Они нашли пещеру, увидели внутри эти кувшины, разбили все вдребезги, разорвали документы и так далее. Кое-что сожгли. А потом убрались восвояси. Вот это мы и откапываем последние несколько месяцев. Одни лишь фрагменты.

– А свиток?

Афон улыбнулся. Настал его звездный час. Благодаря этому он займет почетное место в зале славы для археологов.

– Вон там. Он был спрятан, и солдаты, должно быть, не нашли его. Мы тоже не могли найти его целых две недели. А ведь он пролежал там почти две тысячи лет…

Дов провел их к отверстию позади пещеры – узкой расселине в камне, которая являлась проходом в следующую камеру. Им пришлось встать на четвереньки. Лео чувствовал тяжесть камня над собой и вокруг себя; скала давила на него. Постепенно его охватывала паника. «Скала веков, разверзнись для меня, позволь мне укрыться в тебе»,[71] – вспомнилось ему. Но здесь негде было спрятаться; здесь, в безвоздушном чреве земли.

Ползший впереди Агрон неуверенно встал. Внутренняя камера была как раз достаточной высоты, чтобы стоять на полусогнутых ногах, втянув голову в плечи. Над выемкой в каменном полу сидели на корточках двое. Единственный источник света – фонарь – был у них. Свет горел прямо у них под пальцами, как на картинах Караваджо; казалось, он исходил из объекта, который они исследовали. Лео глянул через плечо Агрона. В расселине лежала горстка обломков: изогнутый носик кувшина и бурые глиняные черепки, похожие на размозженную голову. Тщетно пытаясь обуздать панику, Лео постарался сосредоточиться на словах Агрона.

– В определенное время, судя по всему, наблюдалось смещение земной коры. Земля провалилась и разбила кувшин. – Агрон жестами изобразил столкновение черепков. – Папирус мы извлекли практически целиком, а теперь пытаемся выкопать все остальное. Мы думали, нам удастся разобрать имя на папирусе, – сказал он. – Мы предположили, что имя это – Юдас. И, возможно, Симеон. Но здесь никто не знает греческого. Вы же видели папирус. Каковы ваши соображения?