Я обыскал комнату, но ничего существенного не обнаружил. Ни под кроватью, ни между матрасами, ни в гардеробе. Все доски были плотно пригнаны. И никаких конвертов, приклеенных к внешней стороне дна ящиков.

В конце концов я снова сел за его стол и похлопал ладонью по крышке. На столе лежала книга для записей. Я приподнял ее. Под книгой ничего не оказалось. Швырнув ее на стол, услышал какой-то странный двойной звук: шлеп-шлеп. Как будто книга записей состояла из двух частей.

Мофасс разрезал корешок книги на две части, а потом снова скрепил клейкой лентой, чтобы, не привлекая чужого внимания, хранить там личные бумаги. Но лента поизносилась, и странички рассыпались.

Здесь я нашел кое-что интересное. Прежде всего, счет на восемьдесят три доллара тридцать центов, подписанный Уильямом Вартоном – а это, между прочим, настоящее имя Мофасса, – от врачебного пункта "Скорой помощи" Южной Калифорнии за перевозку пациента из "Темпл хоспитал" в дом номер 487 на Магнолия-стрит от 8 января 1952 года. Был и еще один счет – на тысячу четыреста восемьдесят семь долларов и двадцать шесть центов за двухнедельное пребывание в больнице П. Джексона. Я не мог себе представить, что Мофасс способен разориться даже на двадцать долларов ради свидания с дамой. А он, оказывается, потратил шестимесячное жалованье на девушку, которую сам же побуждал меня выселить.

Кроме того, я обнаружил два конверта. В одном – сто долларов десятками, в другом – список из восьми имен, адресов и телефонных номеров. Адреса разбросаны по всему городу.

Пока я пытался сообразить, что к чему, почувствовал за спиной какое-то движение.

В дверях стоял Честер Фиск. Высокий и стройный пожилой джентльмен. Мистер Фиск был отцом Мерседес и постоянно проживал в ее пансионе на Белл-стрит. Цвет его кожи представлял собой нечто среднее между светло-коричневым и светло-серым, только губы были коричневато-желтыми.

– Мистер Роулинз.

– Привет, Честер. Как поживаете?

Он призадумался.

– Очень хорошо. Солнце, пожалуй, слишком припекает, а ночи чересчур длинны. И все же это лучше, чем умереть.

– Может быть, я смогу немного умерить эту жару, – сказал я и вытащил из рюкзака две бутылки эля.

Мне показалось на мгновение, что старик вот-вот расплачется. Его глаза преисполнились такой несказанной благодарности, вдруг сделав его похожим на послушного, но не слишком умного ученика.

– Как славно, – сказал он и обхватил горлышко одной из бутылок.

– Вы видели Мофасса перед тем, как он выехал, Честер?

– Так точно. Все еще спали, но старики почти не нуждаются в сне.

– Он был расстроен?

– Страшно расстроен. – Честер подтвердил свой ответ выразительным кивком.

– Вы разговаривали с ним?

– Недолго. У него с собой была только небольшая сумка. Наверно, в ней умещались лишь зубная щетка да запасные кальсоны. Я спросил его, не случилось ли чего. Он ответил, что дела плохи, очень плохи.

– Вот как? Говорил ли он что-нибудь о своей матери?

– Ни слова. Он вообще больше ничего не сказал. Влетел сюда пулей и так же поспешно вылетел.

По дороге домой я пытался сообразить, что все это значит. Мофасс заплатил за пребывание Поинсеттии в больнице и, вполне вероятно, вносил за нее квартирную плату в течение года или даже больше. Кроме того, были незнакомые мне имена и адреса, разбросанные по всему Лос-Анджелесу.

Почему он удрал? Может быть, его мать действительно заболела? Или он убил Поинсеттию? А если ее прикончил Вилли? Сплошная неразбериха.

Глава 28

Зари Бушар подняла трубку только после восьмого звонка.

Судя по голосу, она устала и была на пределе.

– Привет, Зари, как поживаешь? – спросил я.

– Ах, это ты, Изи? – Она явно не обрадовалась. – Кто из них тебе нужен?

– С кем ты охотнее расстанешься?

– Ты можешь получить их обоих за доллар и четвертак.

Я понимал, что не следует продолжать эту игру, и сказал:

– Позови мне Дюпре.

Я услышал, как она громко выкрикнула его имя, и вздрогнул от звука отброшенной трубки.

После минутной тишины прорезался голос Дюпре.

– Мистер Бушар! – воскликнул я. – Это Изи.

– Очень рад, очень рад, очень рад. – Его голос напомнил альтовый саксофон, спускающийся по гамме все ниже и ниже. – Мистер Роулинз, чем я могу помочь?

– Ты слышал о Тауне?

– Да, просто позор.

– Это я обнаружил его труп, вернее сказать, после Виноны.

– Я знаю, Изи. Когда я услышал об этом, мне сразу вспомнилось, что ты был последним, кто видел Коретту, прежде чем Джоппи Шэг расправился с ней.

Дюпре вечно винил меня в смерти своей подружки. Но я не злился на него, чувствуя себя в какой-то степени виновным в ее гибели.

– Фараоны затащили меня к себе и, боюсь, попытаются приписать все это мне.

– Угу, – произнес Дюпре. Возможно, он не возражал бы, если бы полиция доказала, что я тут замешан.

– Кто-нибудь знает эту девушку, которую убили вместе со священником?

– Люди говорят, ее звали Таня, а откуда она взялась, трудно сказать.

Дюпре был хороший человек. Мы остались друзьями независимо от тех чувств, которые он испытывал ко мне.

– Что происходит с Зари? – спросил я.

– Реймонд выводит ее из себя.

– С чего бы это?

– Он бесится из-за Этты, напивается и превращается в неряху и грязнулю. А вчера принарядился и приволок к нам двух белых девок.

– Неужели?

– Уж поверь мне, Изи. – Отзвук старой дружбы слышался в голосе Дюпре. – Я не мог уснуть из-за того, что они там вытворяли. Представляешь, он заставил их упрашивать себя, чтобы он их трахнул. Когда они тихо просили их ублажить, он отвечал: "Что вы там шепчете?" И им приходилось орать.

– И это доконало Зари?

– Наверно. – Дюпре хмыкнул. – Но больше всего ее, похоже, заело другое. Когда Крыса залезал на одну из своих девок, у меня возникало желание и я начинал приставать к Зари. А когда она отвергла меня, я пригрозил ей пойти к одной из этих девок.

Да, Крыса явно не способствовал семейному счастью своих друзей!

– Дай-ка мне с ним поговорить, Дюпре.

– Валяй. – Дюпре все еще смеялся, отойдя от телефона.

– Что случилось, Изи? – холодно спросил Крыса.

– Ты должен навестить Этту, Рей.

– Правда? – Судя по голосу, он сразу смягчился.

– Загляни к ней, своди Ламарка в парк или еще куда-нибудь.

– Когда?

– Чем скорее, тем лучше. И кое-что запомни.

– Что именно?

– Ламарк еще совсем ребенок, Рей. Не показывай ему, чем ты занимаешься, не таскай его с собой к шлюхам.

– А что я должен делать?

– Сходи с ним поплавать или порыбачить. Поведи его в парк и поиграй в мяч. Вспомни, чем ты увлекался, когда был в его возрасте.

– Я выслеживал на пирсе большую речную крысу, гревшуюся на солнышке, хватал ее за хвост и крутил, проклятую, пока не разбивал ей башку о сваю.

– Ламарк – ранимый мальчик, Рей. Запомни только одно – он не желает тебе смерти.

Крыса помолчал немного, а потом сказал мягко:

– О'кей.

– Так ты зайдешь?

– Да.

– И поиграешь с ним?

– Угу, поиграю.

– Вот и прекрасно, – сказал я.

– Изи.

– Что?

– Ты в порядке, парень. Может, у тебя горячка или что-то разладилось в голове, но ты в порядке.

Я не знал, что он хотел этим сказать, но слова его звучали так, словно мы снова стали друзьями.

Глава 29

Я все еще смеялся над Дюпре и Зари, когда положил трубку. Поверьте, смешная история или шутка кажется особенно забавной, когда вокруг смерть. Я никогда в жизни не хохотал так, как в армии Паттона после высадки в Нормандии.

Кто-то долго стучался в мою дверь. Кто бы это ни был, терпения ему было не занимать. Стук-стук-стук, затем короткая пауза и снова три удара.

Я не удивился, увидев на пороге Мелвина Прайда, одетого в черные хлопчатобумажные брюки и безрукавку. Давненько не встречал Мелвина в мирской одежде.