Не принимая во внимание ироничный тон Росси, Пауль ответил:

– Я не знаю. Я видел только двоих. С одним я боролся, это был человек с сильно изуродованным лицом. Другой подошел сзади и ударил меня дубинкой или чем-то в этом роде.

Его рана болезненно пульсировала, и Пауль невольно потянулся, чтобы потрогать ее, но наручники не позволили ему это сделать.

– Если бы я был убийцей, вы бы не обнаружили меня рядом с отцом Анфузо. Я бы давно исчез. Как вы считаете, почему я лежал без сознания рядом с Анфузо?

– Мое мнение не имеет значения, важны только факты, – равнодушно ответил Росси. – Что вы делали в сгоревшем сиротском приюте?

– Я договорился встретиться там с отцом Анфузо. – Пауль рассказал комиссару о неожиданной встрече в церкви Иль-Джезу.

Росси покачал головой.

– Ваша ложь шита белыми нитками, синьор Кадрель. Я слышал в этой комнате много сказок, но большинство из них звучали более убедительно, чем ваша.

– Я не понимаю, о чем вы, комиссар.

– А я не понимаю вас. Эта история со встречей в Иль-Джезу совершенно никуда не годится. Вы сами сказали, что церковь была безлюдна. Почему же Анфузо не доверил вам свою тайну там?

– Я сам не понял, если честно. Отец Анфузо производил впечатление человека запутавшегося и к тому же, кажется, был напуган.

– Кого или чего он боялся?

– Если бы я знал! Мне показалось, что он не в себе и просто вообразил эту опасность. Но то, что произошло сегодня возле приюта Сан-Ксавье, убедило меня, что я ошибался. – Пауль сглотнул. – К сожалению, слишком поздно. Очевидно, отец Анфузо напал на чей-то след. На след тех людей, на чьей совести смерть Ренато Сорелли.

– Откуда вам это может быть известно?

– На эту мысль меня навело число дьявола: на обоих было выжжено 666.

В глазах Росси зажегся интерес.

– Да, точно; и что это означает, синьор Кадрель?

– Почему вы спрашиваете об этом у меня?

– Потому, что считаю вашу историю ложью, от А до Я. Чем больше вы запутываетесь в своих небылицах, Кадрель, тем больше я укрепляюсь во мнении, что именно вы – убийца Анфузо!

29

Темнота и холод

Антония замерзла. Но холод, господствовавший в ее темной тюрьме, был ничем по сравнению со снедавшим ее страхом.

Она по-прежнему не знала, чего хотят ее похитители. Они почти не говорили с ней, давали короткие указания и не реагировали на ее вопросы. Они планомерно двигались вперед и, кажется, точно знали, что собираются с ней сделать. Антония, напротив, не знала этого и даже не смогла бы сказать, хочет ли вообще это знать.

Автофургон наконец остановился. Где-то за пределами Рима, предположила Антония, так как в конце поездки шум от уличного движения стих, а на последнем отрезке пути у нее возникло впечатление, что автофургон был единственным транспортным средством на дороге. Но она не знала, где находится.

Когда поездка закончилась, один из ее охранников включил карманный фонарик и желтый луч света ослепил Антонию. Но ненадолго. Искусственный свет понадобился похитителям только для того, чтобы завязать ей глаза. Затем они вышли. Оба мужчины помогли ей выбраться из машины, и дождевые капли упали на ее лицо. Вскоре ее завели в какое-то здание. Там они спустились на два или три лестничных пролета. Наверное, Антонии следовало бы пересчитать ступени, все хорошенько запомнить, но она была для этого слишком взволнована. Здесь все происходило иначе, чем в детективах, которые она редактировала. Это была действительность.

Похитители втолкнули Антонию в какое-то помещение, и она услышала, как задвинули засов. Как только она осталась одна, она сняла повязку, но ничего не увидела. Здесь царил абсолютный мрак, так же как и в грузовом отсеке автофургона. Антония исследовала стены: неотесанный камень, влажный и сырой, такой же пол. Она предположила, что находится в подвале, очень старом подвале. Что-то вроде темницы в историческом романе, подумала Антония и страстно захотела вернуться назад, за свой письменный стол.

Но, по крайней мере, они похитили ее, а не Катерину!

Время тянулось медленно. Антония сидела на холодном полу и ждала, что будет дальше. Когда она услышала шаги, а затем голоса и громкий скрежет засова, то испытала нечто вроде облегчения. Наконец-то что-то происходит, и не важно, что именно. Снова ее ослепил яркий луч карманного фонарика, и ее отвыкшие от света глаза заболели. Слезы потекли по ее щекам. На свету она была такая же слепая, как в темноте. Она не могла рассмотреть мужчин в коридоре – видела лишь смутные очертания. Антония прищурилась, чтобы защититься от причиняющего боль света.

Мужчины снова завязали ей глаза и потребовали идти с ними. Один из них взял ее за руку, и они побрели по длинным коридорам, затем по лестнице, снова по коридору. Когда они наконец остановились, ее швырнули на неудобный стул. Внезапно Антонию охватила ярость. Она больше не позволит обращаться с собой как с безвольным существом, она перехватит инициативу и разъяснит похитителям, что у нее есть воля. Но вопрос о причине происходящего прозвучал как хриплое карканье, как только Антония разомкнула губы.

– Дайте ей воды! – приказал мужской голос, которого она еще не слышала.

Вскоре после этого кто-то сунул ей стакан, и она стала жадно пить. Одновременно она испытала стыд. Она хотела высказать в глаза похитителям все, что о них думает, но вместо этого лишь опозорилась. Ее план показался ей вдруг ужасно глупым. Антония находилась в полной власти незнакомцев, и ее дальнейшая судьба зависела от того, как она себя поведет. От того, насколько послушной она будет. Чего бы ни хотели от нее эти люди.

– Вам уже лучше? – спросил тот же голос.

– Да, насколько это возможно в данных обстоятельствах, – ответила Антония, стараясь говорить спокойно. С одной стороны, она хотела скрыть свой страх, а с другой – боялась их спровоцировать. – Чего вы от меня хотите? Почему я здесь? И вообще, где я?

– Я прекрасно понимаю ваше желание получить ответы на свои вопросы, синьора Мерино, но дать их вам не могу. Надеюсь, вы меня понимаете. Давайте договоримся: вопросы здесь задаю я, а вы на них отвечаете. Тогда мы сможем быстрее закончить и вы вернетесь домой. Согласны?

Что оставалось Антонии? И потому она спросила:

– О чем вы хотите знать?

– Давайте начнем с беседы, которая недавно состоялась между вами и отцом Сорелли. Чего он от вас хотел?

– Откуда вы знаете…

– Вопросы здесь задаю я, – перебил ее незнакомый голос, на этот раз немного резче. – Или вы забыли?

Антония чуть было не извинилась, но чувство собственного достоинства не позволило ей этого сделать. Ее привезли к этим людям, но она не хотела казаться покорной. И потому она ответила коротко:

– У отца Сорелли была ко мне просьба, которую он и изложил.

– Ах, вот как? Я так и думал. – В этих словах прозвучала насмешка, но затем голос снова стал серьезным: – О чем именно шла речь?

– Я не знаю, могу ли рассказать вам об этом. Отец Сорелли, конечно, был бы против.

– Сорелли мертв, как вам, вероятно, известно. Это объявили во всех выпусках новостей и опубликовали во всех газетах. Поэтому вы не должны чувствовать себя связанной какими-то данными ему обещаниями. Говорите свободно, signora!

– Но не является ли проявлением уважения к покойнику – держать данное ему слово? Не обязывает ли это даже больше, чем обещание, данное живому человеку?

– Не испытывайте мое терпение! – Теперь голос звучал рассерженно, и в нем явственно слышалась угроза. – Я хочу, чтобы вы правильно поняли ситуацию. Что с вами произойдет, зависит исключительно от того, как именно вы будете себя вести. И если вам безразлично ваше собственное благополучие, то подумайте, пожалуйста, о Катерине!

Последнего предложения оказалось достаточно, чтобы снова лишить Антонию с таким трудом обретенного самообладания. Беспокойство и страх охватили ее и не отпускали. Перед боязнью за жизнь дочери все остальное померкло.