Выглядевший посолиднее «Золотого льва», постоялый двор «Тихое пристанище» щедро освещал огнями площадь Сен-Марсель. Хозяева заведения встречали председателя судейской коллегии со всеми мыслимыми почестями, что стало обычным в Бургундии, как, впрочем, и в других местах тоже. Мебель из темного орехового дерева с выточенными спиралью ножками столов и стульев была новехонькой. Стены вопреки моде на серо-голубой цвет были обиты декоративной тканью.

Молодые судьи поселились в городе у одной дамы с хорошей репутацией. Раньше, как выяснил Жаспар, у нее жил Караш д’Отан, ставший ее исповедником. Постоялый двор «Золотой лев» больше не подходил для проживания королевских чиновников.

После ужина Жаспар отправился на прогулку по знакомым улицам Миранжа. Нежившийся в тепле летней ночи, город выглядел таким же, как и семь лет назад. Винные погребки, фонтаны, деревья, каменные стены домов — все осталось прежним. Ноги сами собой привели Данвера на площадь Святой Благодати к «Золотому льву».

Аптека стояла на своем месте, разрывая круг других домов. Как и прежде, ставни на первом этаже были закрыты, на втором распахнуты настежь. Дом был пуст, но выглядел так, словно жил своей тайной жизнью в ожидании хозяев. Жаспар никак не мог понять, почему Анна Дюмулен не вернулась. Может быть, она не знает, что в соответствии с последними решениями Высшего суда изгнанники имеют право вернуть себе свое имущество. А может, она отказалась от прежней жизни, сменила облик, имя… Ему захотелось оказаться на постоялом дворе на другой стороне площади, в своей комнате, откуда ему был виден слабый свет свечи — знак того, что Анна дома. Но света не было ни в ее окне, ни на постоялом дворе…

Заведение было открыто, но в нем царил странный покой.

— Господин судья! Каким добрым ветром вас занесло в наши края? — К нему торопливо приближался кюре, единственный человек, который объединил слова «судья» и «добрый ветер», чем и заслужил ответное любезное приветствие.

— «Золотой лев» пришел в упадок, — рассказывал словоохотливый священник. — После смерти мужа хозяйка со всеми перессорилась. Горожане подозревали ее в причастности к исчезновению Коломбана. Помните мальчишку-левшу, который рисовал всякие страсти? В свои десять лет — испорченный вконец. Да, такое случается… Так вот, мамаша-трактирщица едва выпуталась из этой истории. Она рассказывала, что мальчик сколотил целое состояние и стал богаче любого жителя Миранжа. А кому такое понравится? Нашлись люди, которые говорили, будто видели его на галерах, другие утверждали, что он гниет в тюрьме. И все это время коммерция шла ни шатко ни валко. Дело застопорилось. Из нищеты она вышла, туда и вернулась… Помните тот чудесный вечер, когда мы все вместе ужинали у камина? Хорошее было время… Теперь здесь останавливаются только чужаки: бродяги да цыгане… Добрые люди сюда не ходят…

Переступив порог трактира, Жаспар Данвер заметил оценивающие взгляды, искоса брошенные в его сторону. Клиентов было немного, каждый в молчании цедил из кружки свое вино. Жаспар не стал задерживаться в зале, а сразу прошел прямо на кухню… Встреча с трактирщицей доставила ему удовольствие, чему он сам искренне удивился. Ее разнесло еще больше, и теперь она напоминала бесформенный мешок с бесчисленными толстыми складками, увенчанный серым морщинистым лицом. Но взгляд ее остался прежним — пронзительным и цепким.

— A-а! Это вы, — протянула она. — Не желаете ли комнату? Хотя о чем это я… У меня все равно нет постельного белья. Пришлось все продать. Остались только голые стены да несколько бочонков вина — все, что оставил мне хозяин. Ну ладно. Выкладывайте, зачем пожаловали? — Трактирщица выжидающе глянула на Жаспара. — Надеюсь, вы не станете устраивать скандалов, проблем мне и без того хватает!..

Ее лицо превратилось в злобную маску.

— У меня есть для вас новости…

— О Коломбане? — она растерянно смотрела на Данвера широко раскрытыми глазами.

— С ним все в порядке. Он просил меня… передать вам привет, — сказал Жаспар. — И поблагодарить вас, — последняя фраза была плодом его импровизации.

— Вот как? Он благодарит меня? Почему же он сам не приехал, чтобы выразить свою благодарность? А все потому, что как был негодником, так им и остался! Неблагодарная тварь! Бестолочь! Чем он хоть занимается? Хотя мне, в общем-то, все равно. Раз уж преуспел в бумажных делах, пусть так и будет. Не хочу знать больше ничего. Разве что он приедет, чтобы вытащить меня из этой нищеты… Но у него, конечно же, другие заботы! Дети — существа неблагодарные.

Повернувшись к Жаспару спиной, трактирщица схватила бутылку, вставила в нее воронку, словно то была глотка гуся, которого откармливают к Рождеству, и начала переливать вино, как когда-то раньше…

На следующий день начались слушания в суде, но на сей раз ответ держали не обвиняемые и свидетели, а служители правосудия.

В зале для приема князей и послов Жаспар Данвер устроил личный кабинет, отгородив небольшое пространство китайскими ширмами. Перед роскошным столом из итальянского мрамора стояло кресло с узорчатой обивкой, предназначавшееся для членов местной магистратуры, которые явятся для дачи показаний. Больше всего Жаспара беспокоил Ла Барелль. Он хитер, как лис, и будет настороже. Данвер не мог представить его, как иезуита, усталым и постаревшим. И вряд ли его терзали угрызения совести. Но после стольких лет злоупотреблений служебным положением, хоть и обусловленных самой иерархией судебных должностей, ему едва ли удастся сохранить за собой пост председателя суда. Разве что он не припас в рукаве каких-либо козырей.

27

Тимоте де Ла Барелль почтительно поприветствовал своего нового начальника. Былая спесь улетучилась, но профессиональные способности и навыки остались при нем. Отвечая на вопрос о текущих делах, которые рассматривались в местном суде, он упомянул две кражи скота и ссору между соседями и тут же поспешил добавить, что в соответствии с новыми требованиями Высшего суда магистратура Миранжа соблюдает полную объективность и беспристрастие.

Сплетя пальцы, Данвер подался вперед.

— Вы все еще продолжаете поиски женщины с растрепанной бородой?

Ла Барелль даже бровью не повел.

— Нам не удалось найти эту… личность. Вполне возможно, она умерла естественной смертью. Или же она входила в число тех… осужденных, которые не полностью признали свою вину. Сейчас это трудно сказать, — он покачал головой. — Трудно…

Данвер устремил на него тяжелый взгляд.

— Мне думается, волна колдовства пошла на убыль, — продолжил Ла Барелль. — Вот уже несколько лет, как ведьмы мало кого интересуют. А бородатая женщина, возможно, просто потеряла свою славу… — Он прокашлялся, точно слова застревали у него в горле.

— Чего же стало меньше: судебных преследований за колдовство или ведьм?

— М-м-м… На мой взгляд, одно тесно связано с другим. Но, по правде говоря, далее моя компетенция не распространяется. Суд Миранжа, председателем коего я являюсь, занимается только применением закона. На него возложена обязанность пресекать преступные действия, а не устанавливать природу преступлений.

— Разве у вас нет личного мнения по данному вопросу?

— Как у председателя суда — нет. В другом случае — возможно… — неопределенно сказал Ла Барелль, рискнув бросить на Данвера заговорщический взгляд.

Но, несмотря на всю его осторожность и расчетливость, Данвер припирал его к стенке. Председатель выдвинул следующую гипотезу: колдовство идет на убыль, потому что общество пресытилось страшилками. Это лет десять тому назад долоризм[5] имел огромное влияние.

— Значит, вы утверждаете, что в текущих делах строго следовали полученным указаниям?

— Я игнорировал обвинения, казавшиеся мне пустыми. Я не дал хода доносам на Рену Бригетту как на предполагаемую ведьму…

— Зато вы приняли к сведению другие. Суд, в котором вы председательствуете, никогда не отличался ни милосердием, ни проницательностью… Неужели вам совсем не жаль тех, кого вы осудили?