Не удивительно? А если подумать и сопоставить? Ведь токарь должен в совершенстве знать свой станок — это понятно. Строитель — уметь читать чертежи и видеть здание уже подведенным под крышу. Врач — знать человеческий организм, его недуги. А следователь? Что должен знать он?

Как-то к Троицкой поступили сигналы, что в магазинах Москвы вместо баранины продают козлятину. Прежде чем предъявить обоснованное обвинение заподозренным в преступлении людям, надо его доказать. Казалось бы, дело несложное — ведь мясо налицо. Татьяна Сергеевна обратилась в бюро товароведческих экспертиз. Но там не смогли определить вид мяса. Неопытный следователь мог бы ограничиться официальной справкой и прекратить дело. Троицкая не поверила акту экспертизы, не поверила, что невозможно доказать подлог. Она упорно ездила из пищевого института в медицинскую лабораторию, из зоологического сада — в Тимирязевскую академию. Безрезультатно. Невероятно, но нигде не смогли определить вид мяса. И тем не менее настойчивость Татьяны Сергеевны принесла плоды. Ей удалось разыскать специалиста-профессора, который сумел доказать, что в магазинах продавалась не баранина.

Когда-то в юные годы Татьяна Сергеевна мечтала стать врачом, видела в этой благородной профессии, возвращающей людям здоровье, свое истинное призвание. Не случайно и родные Троицкой были врачами, фельдшерами. Но судьба распорядилась иначе. Комсомол направил Татьяну Сергеевну на работу в органы милиции.

Поначалу было нелегко, многое смущало и было непривычным для семнадцатилетней девушки. Искренняя, старательная, исполнительная, она пыталась вникнуть в дело, а когда было непонятно, боялась спрашивать. Но пытливость и упорство одержали верх. Первым начальником Троицкой был опытнейший чекист Добромыслов. Он бережно, исподволь готовил свою ученицу к трудной профессии, настойчиво учил, поправлял ошибки.

Татьяна Сергеевна полюбила свою профессию, которая стала целью и смыслом всей ее жизни. И не удивительно, что свое гражданское призвание она видит в том, чтобы утверждать в людях коммунистическую мораль, уважение к законам социалистического общества.

Своим долгом коммуниста она считает необходимость довести каждое порученное ей дело до логического конца, выявить всех преступников, установить преступные связи, вскрыть самую суть причин и все возможные последствия.

Вот, кажется, тайное стало явным. Дело вроде бы закончено, вина преступников доказана, можно передавать материалы в суд. Но Татьяна Сергеевна чувствует, что спешить не следует. Да, некий Петров признался в трех кражах. Его показания полностью подтверждены уликами и вещественными доказательствами. Однако Троицкой за долгие часы допросов преступника и сложного поиска удалось понять, что он не до конца раскаялся, что-то скрывает, о чем-то умалчивает. Если передать сейчас в суд дело с тремя кражами, преступник может подпасть под амнистию, ибо получит небольшой срок. И выйдет на свободу с уверенностью, что можно вновь приниматься за прежнее, так как удалось обвести следователя вокруг пальца. А за десять краж и покушение на убийство ему грозит длительное заключение.

Татьяна Сергеевна никогда не забывает ленинские слова о том, что всякое преступление должно быть наказано, помнит об их огромном гуманном значении. Добрая и очень чуткая по натуре, глубоко справедливая, она ни за что не допустит привлечения к ответственности невиновного. А ведь иногда случается, что все детали свидетельствуют против кого-то. И, казалось бы, легче поверить уликам, чем очень долго разбираться в этом стечении обстоятельств.

И как же нужно любить людей, верить в то хорошее, что заложено в них, чтобы не разучиться приветливо и дружески улыбаться окружающим, не ожесточиться душой?

А Татьяна Сергеевна верит людям. Ее до боли трогают страдания матерей, чьи сыновья отправлялись из ее кабинета под конвоем.

Но Троицкую не упрекнешь в излишней доброте. Она бывает и жестокой, не терпит и не прощает лжи, не спешит утешать волнующихся отцов и матерей, проглядевших своих детей. Она хочет, чтобы и родители, и преступники испили горькую чашу до дна, задумались над случившимся, сделали для себя выводы.

Преступление должно быть раскрыто, преступники — понести заслуженное наказание. Это — главное для Троицкой. Но не менее важно для нее и заставить преступника взглянуть на себя со стороны. Потому-то каждый допрос — это бой с подследственным за него самого, за то настоящее, что еще осталось в его душе.

Вот почему, отбыв срок, к «своему следователю», Троицкой, приходят ее бывшие подследственные. Приходят, чтобы поделиться своими планами, мечтами, радостями. И эти радости близки и понятны ей. Вернуть обществу его члена, вернуть честным, исправившимся — таков благородный итог труда советского следователя. И за этот труд Родина высоко наградила Татьяну Сергеевну — орденом Трудового Красного Знамени.

Александр Мурзин

СЪЕМКИ ПРИШЛОСЬ ПРЕРВАТЬ

...Врачи сказали: этого не может быть. Пуля сломала ребро, пробила печень, диафрагму, селезенку, желудок в трех местах и засела в позвоночнике. Она вдребезги разбила авторучку во внутреннем кармане, прошла в одном миллиметре от партбилета. Тяжелейшее ранение в грудь и в живот. Не мог лейтенант, прошитый выстрелом насквозь, подняться, пробежать те пятнадцать метров от поля до леса, вступить в схватку с рослым, сильным бандитом и обезоружить его. Это выше человеческих возможностей.

Но вот оно поле. Жухлая трава. Место, где был ранен лейтенант. Вот он лес. Куст, из-за которого вел прицельный огонь опасный, хорошо вооруженный преступник. И вот свидетели, очевидцы финала той погони: три солдата и мотоциклист Сумкин, бывший сослуживец Егорова. Они в один голос подтверждают случившееся в тот апрельский день в свердловском аэропорту.

...Он лежал на хирургическом столе шесть с половиной часов. Операцию делала хирург Лия Михайловна Мейерович, не раз встречавшая подобные сложные ранения еще на фронте. Ее консультировал профессор Аркадий Тимофеевич Лидский. У профессора, шептали друг другу в те тревожные часы товарищи Ивана Егорова по службе, «одних титулов, говорят, полдвери на кабинете».

Егорову сделали три больших разреза: искали кусочек свинца и все те беды, которые он причинил смелому стражу милиции. Ему влили три с половиной литра крови. Удалили селезенку. Зашили бесчисленные дыры, пробитые свинцом. Наложили тридцать швов.

Каждые пятнадцать минут начальник областного управления милиции генерал Емельянов звонил в больницу: как идет операция?

Хирурги ничего не могли сказать точно ни во время, ни после операции. Они ничего не могли сказать и на второй, и на пятый день. Лишь на десятые сутки врачи ответили: будет жить.

Случись это в другом месте — вдали от городских больниц, от классных специалистов, — ранение оказалось бы смертельным.

Так что Иван Егоров по праву считает, что он второй раз появился на белый свет. И просит за то передать низкий поклон хирургу Мейерович, профессору Лидскому, терапевту Матросовой и всем врачам и няням Первой городской больницы Свердловска, которые дни и ночи (буквально!) не отходили от него и, мужественно сражаясь за уходящую жизнь, вырвали его из лап смерти.

...А потом в палату приходила жена, дети, товарищи. Пришел начальник городской милиции Евгений Петрович Орешин. Поглядел на бледного, похудевшего лейтенанта. Сунул в тумбочку традиционные мандарины. Пощупал подушку, простыни, одеяло, даже матрац: мягко ли? Сказал:

— Спасибо тебе, Иван Михайлович, большое спасибо. Высокого духа ты, видать, человек...

Иван Егоров еще не знал, что в тот же день, когда ему делали операцию, в другой больнице, на другом конце города, на хирургическом столе лежал тот, которого он одолел в бою у края леса.

Кто он, Иван Егоров? Если писать биографию, то вот она. Родился в тридцать восьмом. Войны не помнит, она пришлась на самое раннее детство. Но и после войны люди жили трудно. Огород, грибы, удачная рыбалка, черника да брусника были подспорьем к столу рабочей семьи. А семья, и верно, самая что ни есть рабочая: отец, мать — коренные железнодорожники.