Кундер направил в обход станции слева группу разведчиков под командой сержанта Сарделя, а справа — отделение сержанта Паальме. Сам же с остальными бойцами решил атаковать высоту в лоб.

Но едва бойцы поднялись, как вражеская самоходка снова открыла огонь. Якоб с тревогой и надеждой смотрел теперь на людей Паальме, но и это отделение залегло под плотным орудийным и пулеметным огнем.

В это время латыши продвинулись было к самой мызе, но тут же были отброшены назад сильным пулеметным огнем из дзота, что на высоте.

Еще несколько минут тишины перед смертельной схваткой, и началась артиллерийская «обработка» немецких укреплений.

Якоб видел, как горел за полотном железной дороги сарай, билось над крышей косое пламя...

Пора. Снова вперед, пока бурые шапки взрывов прижали врага к земле. Одним махом Якоб со своими бойцами достиг живой изгороди из густых елочек, окаймлявших железнодорожное полотно. Теперь — ракета, чтобы смолкли свои орудия.

На миг стало оглушительно тихо. Якоб поднялся и, вскинув автомат, побежал вперед. Он не слышал топота ног бегущих следом товарищей. «Вперед, вперед!» — стучало сердце, заглушая все звуки боя. Еще бросок, и высота с этим проклятым дзотом останется позади...

Но тут ожил уцелевший дзот. Якоб с ходу выпустил очередь по амбразуре. Бросил гранату, другую. Вражеский пулемет вроде бы замолчал. Нет, снова застрекотал. А в автомате нет больше патронов.

И вдруг — удар в грудь. Где-то слева появилось и сразу исчезло огромное солнце, от него остались розовые, звенящие облака. Потом облака стали вытягиваться, вибрировать и превратились в мерцающую радугу. Радуга потускнела, неожиданно стала черной, и земля стремительно понеслась к глазам...

Все? Но ведь он слышит, как стрекочет пулемет. Нет, он только ранен. Надо встать, встать... Надо чем-то заткнуть этот проклятый пулемет. Теперь амбразура рядом. Пять... три... метр до трясущегося в лихорадке ствола пулемета. Огонь хлещет в лицо, в глаза, ничего не видно... Все...

В наступившей звонкой тишине покатилась по цепи ошеломляющая весть: взводный командир лейтенант Якоб Кундер грудью своей закрыл амбразуру вражеского дзота и геройски погиб...

Рядовой Прантсен, шедший рядом с Кундером в его последний штурм, несколькими прыжками взобрался на молчавшую теперь высоту. Вздрогнула и приподнялась, словно вздохнув, земля, прикрывавшая дзот, из амбразуры повалил кислый дым. Это Прантсен бросил в трубу связку гранат. Потом он спрыгнул вниз, к двери дзота, и из автомата добил оставшихся в живых фашистов.

Дорога на мызу и на станцию Блидене была свободной. Латышские автоматчики устремились в образовавшуюся брешь. Через минуту треск автоматных очередей и крики уже раздавались за станцией.

Вот что случилось в сорок пятом, через три года после того, как на глянцевитом картоне розыскной карточки появилась фамилия Кундера и спустя полгода после того, как он заявил, что лично выяснит, в чем дело.

Он не дошел до Берлина. Гиммлеровские ищейки правильно предугадали, что этот юноша не пожалеет и жизни во имя победы над фашизмом, во имя свободы и счастья родной Советской Эстонии.

Владимир Любовцев

ПРОГУЛКА В КИЖИ

1

Заревели мощные моторы. Красавец «Метеор» задрожал всем корпусом. Нижний люк в ходовой рубке приоткрылся, показалась милицейская фуражка, потом немолодое, широкое, продубленное солнцем и ветрами лицо, серебряные погоны с двумя просветами и большой звездочкой.

— Опять с нами, Алексей Михайлович? — весело прокричал белозубый помощник капитана, стряхивая ладонью невидимую пыль с запасного кресла. — Садитесь!

Все в Петрозаводском порту хорошо знали майора Орлова, начальника линейного поста милиции пристани. Знали его строгость и дотошность во всем, что касается порядка. Некоторые его побаивались, иные недолюбливали, но все без исключения уважали. Известно ведь: будь ты Орлову самый задушевный друг, а провинился — не спустит. За эту честность и справедливость его больше всего уважали; даже отчаянные парни с лихтеров, первые забияки и дебоширы, мигом утихомиривались, стоило появиться Орлову. Он никогда не кричал, не угрожал, он вообще не из разговорчивых. Но под его твердым взглядом всем подвыпившим и разгулявшимся становилось как-то не по себе.

— Садитесь! — еще раз обмахнул кресло помощник капитана. — Путь неблизкий, сами знаете.

Впереди почти два часа пути, а дел у помощника капитана мало. Слишком много автоматики. С капитаном не поговоришь: он ведет «Метеор». Хоть и раздольно Онежское озеро, а все равно есть мели.

Помощник попытался вызвать на разговор Орлова:

— А правда, Алексей Михайлович, что вы в войну на лодке через Онего перебирались? Говорят, что...

— Говорят, что кур доят, — грубовато оборвал его Орлов. — Не всему верь, что болтают.

У него было неважное настроение. Планировал сегодня выходной взять, хотел полы красить. Уже все подготовил, щели прошпаклевал, краску достал. Отличную! Только вот цвет непривычный — светло-зеленый. Зато блестит, как зеркало. Была бы жена дома, ни за что не согласилась бы на такой цвет.

Вот сегодня бы и покрасил, пока жена у родичей гостит. Так нет, опять интуристы пожаловали! Начальство, конечно, не настаивало, чтобы лично он обеспечивал в Кижах порядок, просто предупредило, что большая группа прибыла, утренним «Метеором» едет на остров. Можно было бы послать кого-нибудь с поста. Да все-таки спокойнее, когда сам. Свой глаз — алмаз. А гости разные бывают...

— Алексей Михайлович, а деда того нашли, что четверых вытащил? — помощнику капитана надоело смотреть в окно на бесконечную гладь озера. — Силен дедок! Как он умудрился таких здоровенных парнюг выволочь?

— Потому что он че-ло-век! — последнее слово Орлов произнес с особым ударением, по слогам.

И снова с раздражением подумал о тех парнях. Напились, поехали на лодке. А Онего — озеро с характером: сейчас тихое и спокойное, а через пятнадцать минут налетит ветер, забурлит, заклокочет. Словом, перевернуло лодку, тонуть начали. Хорошо, подоспел один старик. Повыловил их багром, втащил в лодку, а за одним даже нырял. Из сил выбился, а «утопленники» лежат навалом, помощи никакой. Так и греб к берегу сам. «Утопленники» ушли, даже не поблагодарили, не спросили фамилии спасителя. Ну, Орлов их разыскал, потом и старика нашел. С парнями серьезный разговор был. Кажется, поняли, что старик для них сделал и что могло бы случиться, не подоспей он вовремя. Теперь за них можно не беспокоиться, поумнеют. А старику нужно выхлопотать медаль. Обязательно.

— А вон и Сенная, полпути прошли! — воскликнул помощник капитана.

2

Сенная Губа... Каждый раз, когда Орлов слышал это название, у него начинало чаще стучать сердце. Вероятно, так бывает, когда вспоминается что-то очень дорогое.

Сенная Губа... Невелико сегодня это селение, приткнувшееся к самой воде на одном из островов Заонежья. Орлов помнит его другим — многолюдным, шумным, пронизанным песнями. Но здесь прошла война, а потом, в трудные годы, молодежь потянулась на материк, в города, на стройки.

Пусть не так теперь выглядит Сенная Губа, как прежде, все равно она по-прежнему дорога Орлову. Здесь начало его биографии. Нет, не юношей пришел он на эти берега, с мозолями на руках пришел. Он уже многое испытал, многое умел. Клал печи и плотничал в родном селе, участвовал в коллективизации, был сельсоветчиком, председателем колхоза, работал в Петрозаводске на заводе. И в общем-то не очень обрадовался, когда комсомол направил его в милицию. Но он знал власть короткого слова «надо». В армии служить не довелось, поэтому он ответил не по-солдатски: «Есть!» — а просто сказал: «Ладно».

И вот весной сорокового года на пристань Сенная Губа ступил новый участковый уполномоченный Алексей Орлов, только что окончивший милицейскую школу. Начиналась новая страница его биографии. Да что там страница! Новая биография. Ибо все, что было до этого, всего лишь вступление в биографию.