— Полчища русских… Чингисханы с пулеметами… враги персы! Сэр, отец. Крестоносец, сэр… крестоносец, сэр, с мечом… Лоуренс аравийский, сэр, туркестанский крестоносец… Туркестанский Лоуренс… Туркестанский сэр… Плещется море… Уэльс…

— Что такое крест… кресто… носец? — спросил Алаярбек Даниарбек у подошедшего Орбелиани.

Распаренный дневным сном и спиртом, князь мутно поглядел на Алаярбека Даниарбека и зевнул.

— Крестоносец? А при чем тут крестоносец?

— А вы послушайте! — Алаярбек Даниарбек мотнул головой в сторону палатки.

Послушав, князь решил:

— Бредит. Ужасно бредит. Дай ему пятьдесят граммов спирту. Перестанет чушь пороть.

А Джаббар бредил:

— Караван… Держите караван! С библией завоевали мир… Пейте с чайной ложки цивилизацию… чайная ложечка дальнобойных винтовок… Рядовой Шоу, подойдите сюда… Англосакс Шоу, подойдите сюда… Англосакс Шоу, стать смирно… Любите библию, рядовой Шоу?.. Вы король, господин полковник… король Хусейн. О, Хусейн… Хусейн, где твои легионы? Бисмилля–и–рахмани архим… Встать смирно, рядовой Чингисхан… Стреляй, князь, стреляй… уходят… стреляй по персам… Персы рабы… не верьте… Стреляйте, князь, вон караван… Какие у дервиша глаза… Дайте ему ложечку цивилизации…

И он снова забормотал на непонятном маленькому самаркандцу языке.

— Сон — маленькая смерть, — пробормотал Алаярбек Даниарбек. — Во сне человек видит потусторонний мир. У араба плохие сны. У араба нечистая совесть.

Глубокомысленные сентенции Алаярбека Даниарбека не произвели на князя–телеграфиста ни малейшего впечатления. Он напряженно вслушивался в бред Джаббара.

— На каком языке он говорит? — спросил без особого любопытства самаркандец.

Усмешечка покривила губы князя.

— С потусторонним миром он предпочитает беседовать по–английски.

И вдруг улыбка сошла с его лица, и он нахмурился.

— Рядовой Шоу… гхм… — пробормотал он вслух, — рядовой Шоу. Не может быть.

Он отдернул полог и заглянул внутрь. Джаббар метался по постели.

Орбелиани покачал головой:

— Да–с, генацвале. Змея кожу меняет, да сердце змеиным остается…

— Очень прошу! — сказал тоном врача Алаярбек Даниарбек. — Беспокоить больного нельзя.

Сладенько улыбаясь, Орбелиани поднял указательный палец:

— Э, генацвале, знаешь, кто лежит в твоей палатке?

Алаярбек Дапиарбек подозрительно глянул на Орбелиани и, вскинув брови, ничего не сказал.

— Если бы ты знал! Чего тебе только бы не дали за… его голову…

Так и осталось неизвестным, что могли дать и кто мог дать Алаярбеку Даниарбеку за голову мечущегося в жару лихорадки человека, хузистанского араба по имени Джаббар ибн–Салман.

…Стрельба поднялась такая громкая, такая внезапная, что Алаярбек Даниарбек в ужасе бросился к шатру, где лежали вьюки с багажом экспедиции. Едва он успел схватить свой карабин, как взрыв воплей слился с новыми залпами.

Вихрем в становище хезарейцев ворвались всадники.

Разрядив в небо свои берданки, они прикладами погнали всех к развалинам мечети. Визжали женщины, плакали дети. Из перевернутых котлов с шипением разлилось по песку убогое варево. Из прорехи распоротого саблей шатра беспомощно вылезала рвань паласов, тыквенные щербатые бутыли, ручные каменные мельницы, детские люльки. С кудахтаньем по всему стану летали полудикие куры. Скулили собаки.

Выстрелы снова стеганули воздух. Снова поднялся вопль.

И все затихло.

В тишине звенел катившийся по тропинке медный сосуд…

Вдруг завопил протестующе Алаярбек Даниарбек, которого загнали вместе с хезарейцами за кирпичную стенку, в смрад, грязь.

— Не смеете! — кричал маленький самаркандец, насупив свои мохнатые брови. — Не смеете! Я — экспедиция!

И он потряс карабином. В суматохе он забыл, что из него можно стрелять, а налетевшие всадники так торопились, что и не заметили у него в руках оружие.

— Дай винтовку! — быстро сказал низкорослый скуластый хезареец, притиснутый к Алаярбеку Даниарбеку.

— Еще чего?

— Дай!

— А где твое оружие, храбрец?

— Шахиншах отнял винтовки у хезарейцев.

— Плохо.

— Э, у нас кое–что осталось. — И хезареец поиграл длинным ножом. Пусть идут… Посмотрим…

— Ого! Храбрец!

— А винтовку отдай мне!

— Не тронь! Винтовка советская, народная!

— Вот и отдай! Я — народ.

Но Алаярбек Даниарбек крепко держал винтовку.

Всадники послезали с коней и подступили к развалинам, держа ружья наизготовку.

— Староста кто? — спросил жандармский капитан, начальник всадников.

Согнувшись в три погибели, Мерданхалу выполз из–за ограды. Он защищал голову руками, ожидая ударов. И удары посыпались на него градом.

— Сгори твой отец! Из живота тебе кишки вымотаю!

— Горбан, пощади!

— Вот тебе, сын паршивой суки! Вот тебе!

— Ох, горбан! Помилуй, горбан! Ничего не осталось, горбан. Последний хлеб отдали, горбан! Сборщики до последнего зернышка увезли…

— Молчать! Вот тебе в задаток! Шкуру спущу!

— Пощади, горбан!

— Собака, что ты сделал с ним?

— С кем, горбан?

— Ты еще притворяешься… Вот тебе, вот тебе!

— Пощади!

— Куда ты девал господина Джаббара? Что вы, грязные хезарейцы, сделали с другом самого шахиншаха? Я тебя спрашиваю?

— Па–а–слушайте, капитан! Вы так и плеточку поистреплете, выколачивая пыль из чухи этого несчастного.

Начальник всадников обернулся. Перед ним стоял, посмеиваясь, князь Орбелиани.

— Не угодно ли сигарету?

— Но позвольте! Вы?

— Как видите.

Капитан явно сконфузился.

— А где господин Джаббар? Вы же вместе поехали на охоту.

— Джаббар лежит вон в той палатке. Лихорадка у него…

— И вас не тронули?

— Тронули? Кто?

— Эти дикари.

Он обвел рукой толпу. Мерданхалу понял, что гроза миновала, и выпрямился. Он даже постарался принять достойный вид и, глотая слезы и обиду, возмутился:

— Зачем бьешь? Господин араб — гость племени, дорогой гость…

Но капитан не пожелал вступать в объяснения с каким–то наглым хезарейцем. Сбив Мерданхалу ловким ударом плети с ног, он соскочил на землю и с неправдоподобной легкостью побежал к палатке приемного покоя.

— Вы живы, господин Джаббар? — взвизгнул он, заглянув внутрь с восторгом, откровенно наигранным. — Ваша драгоценная персона невредима. О благодарение святому подвижнику Реза!

Он кинулся к кровати с намерением поцеловать руку араба, но подоспевший Алаярбек Даниарбек решительно запротестовал:

— Не беспокойте больного!

— Здравствуйте… Старый знакомый! — возмутился бравый капитан.

— Не шевели усами, ты, храбрец, — с достоинством сказал Алаярбек Даниарбек. — Усами шевелят только раки. И глаза не таращь! Нам остается подать жалобу. Да, да! Доктор напишет жалобу на ваше самоуправство и бесчинства. Да, да! Обязательно напишет. Стрелять, бить, гнать чинов советской экспедиции! Кто вам позволил, почтеннейший! Меня, помощника начальника, толкнули. Меня ударил какой–то болван жандарм, меня, советского специалиста. Нет, доктор обязательно подаст жалобу.

Он никак не хотел успокоиться. Забавно было смотреть на толстого, вспотевшего капитана, робко пятившегося перед маленьким юрким Алаярбеком Даниарбеком и рассыпавшегося в извинениях.

Оказывается, из Тегерана капитану сообщили по телеграфу: близ Хафа появились воинственные луры. Они перешли через Большую Соляную пустыню. Во главе их встал очень опасный дервиш, некий Музаффар, объявившийся в этих местах совершенно неожиданно после долгого отсутствия. Отдельные члены советской медицинской экспедиции подговорили луров совершить вооруженное нападение в горах на некоего высокопоставленного иностранца, гостя самого шахиншаха. По сведениям из достоверных источников, высокопоставленный гость убит. Ранен высший чиновник шахиншахского правительства начальник хафского телеграфа князь Орбелиани. Шахиншахское правительство заявило протест правительству могущественного северного соседа и потребовало удовлетворения и возмещения ущерба и убытков. Для умиротворения племен посланы войска…