О Ансари! Ты играешь в шахматы с роком!

Вдруг ты получишь мат

И злой рок хитро выиграет?

Да, видно, бурдюк грозил прорваться, а тогда — жди беды. В Азии дела делаются в одно мгновение. Надо успокоить Алаярбека Даниарбека.

И доктор прибег к испытанному у узбеков средству — к аскиябозлику состязанию в остротах. На многозначительную мысль Ансари он ответил словами Саади:

От кого ты, Лукман, научился вежливости?

«От невежд», — ответил мудрый врач.

— Вежливость? У Керим–хана вежливость?! На пути совершенствования он давно стал хромым ослом! — отрезал маленький самаркандец, и в груди у него снова забурлило, забурчало.

— Мы здесь гости. Лев и джейран на водопое пьют воду рядом, — заметил доктор.

— Мой нож давно уже соскучился по кишкам этого льва…

— Ой–ой, то он ишак, то лев. А до Самарканда тысяча верст. Помните, стойкие не сходят с пути благоразумия.

Напоминание о Самарканде заставило Алаярбека Даниарбека еще сильнее забурлить, и доктор ничего больше не смог разобрать.

Тем временем они вышли на открытый берег. Тяжелые воды Герируда сверкающей ртутью катились мимо. Вдали, чуть видные в испарениях, млели домишки у переправы. Наперерез, через реку, полз каюк перевозчика.

С шумом, треском, воплями из тугаев на прибрежный песок вывалилась орава охотников под предводительством распаленного, красного от водки и солнечных лучей Керим–хана. Взмахнув новеньким английским винчестером, он окликнул Алаярбека Даниарбека:

— Самарканд, а Самарканд! Ты хоть раз в жизни выстрелил, Самарканд! Да ты зажимаешь уши, когда стреляют, Самарканд!

Доктор опасливо глянул на Алаярбека Даниарбека. Благоразумие, осторожность являлись, пожалуй, главными добродетелями маленького самаркандца. Ну а вдруг… Ну а если он схватится за нож? Можно представить себе, что произойдет!

Но Алаярбек Даниарбек не схватился за рукоятку своего отличного уратюбинской стали ножа. Он вежливо улыбнулся и сказал, вкладывая в свой тон столько издевки, сколько мог:

— О ваше превосходительство, позвольте мне ваше разболтанное ружьишко, из которого стрелял еще сам допотопный Сиявуш.

— Что ты болтаешь, умник! Мой винчестер — весенняя молния.

Но он безропотно отдал винтовку Алаярбеку Даниарбеку со словами:

— Только не зажмуривай глаза, эй, ты, Самарканд!

Вместо ответа Алаярбек Даниарбек, почти не целясь, выстрелил. Ворона, сидевшая на верхушке тугайного тополя, упала.

— Ого, да ты умеешь, оказывается. Стреляй!

— Во что?.. Где твои кабаны, хан?

Пошатываясь на месте, Керим–хан завертел своей головой в гигантской чалме и заревел:

— Вон… Смотри! Кабан! Цель в глаз…

У Петра Ивановича сердце сжалось.

«Начинается», — подумал он, проследив взгляд белуджа.

По белой сухой отмели, держа винтовку опущенной вниз и разглядывая на песке кабаньи следы, шел мистер Джеффри Уормс. Услышав вопль Керим–хана, он помахал пробковым шлемом и крикнул что–то в ответ, но ветер отнес его слова.

— Кабан! — вопил вождь белуджей. — Настоящий кабан! Стреляй!

— Что ты! — протянул маленький самаркандец, жадно разглядывая белуджа. — Зачем стрелять в него? Что он, враг мне? Если захочу, найду врага.

Он побледнел как смерть. Его трясло.

— Заяц ты, баба ты… Клянусь аллахом, ты, Самарканд, трусливая твоя душа, промажешь…

— Я не убийца.

Жилы на руках Алаярбека Даниарбека напряглись. Глаза его, сверлившие белуджа, сделались дикими.

— Стреляй! — кричал Керим–хан.

Доктор шагнул вперед и схватил за дуло винтовку.

— Спокойно, Алаяр! А вы, хан, что вздумали? Что за шутки?

— Доктор, не мешай! Хочу повеселиться! — прохрипел Керим–хан, и всхлипы смеха вырвались из его груди. — Ладно, если твой слуга — баба… Давай сюда!

Он рвал к себе винчестер.

— Терпеть не могу, когда играют с ружьем, — резко сказал Петр Иванович.

— А ты видел, как я стреляю? — самодовольно проговорил Керим–хан. Вскинув винчестер, он крикнул Уормсу, все еще разглядывавшему следы на песке: — Эй, эй, инглиз, сгори твой отец, берегись!

Мистер Уормс услышал теперь. Он повернулся и крикнул:

— Не играйте! Ружье стреляет!..

— Берегись! Я в тебя стреляю!

— Стреляйте, если посмеете!

Керим–хан снова вскинул винчестер.

— Ложитесь! Ложитесь! Он пьян! — крикнул Петр Иванович, бросаясь к Керим–хану.

— Глупости! Он шутит! — кричал мистер Уормс. — Ему не поздоровится…

Слова его доносились отчетливо.

Выстрел хлестнул, точно бичом рассекли воздух. Петр Иванович толкнул под локоть Керим–хана, но опоздал.

Англичанин упал на песок как подкошенный.

Бегом Петр Иванович бросился к лежащему у самой воды мистеру Уормсу, или, вернее, к тому, что минуту назад было мистером Джеффри Уормсом, магистром медицинских наук.

Мистер Уормс был мертв. Пуля Керим–хана сразила его наповал.

Петр Иванович поднялся, стряхнул с колен песок и снял свою видавшую виды полотняную фуражку. Снял свою войлочную киргизскую шляпу и подбежавший Алаярбек Даниарбек. Лицо маленького самаркандца стало строгим. Но на нем не замечалось и следа растерянности. Рука его сжимала нож, и весь его вид говорил: «Посмейте только подойти!» Он заслонил грудью доктора и мрачно разглядывал бегущих к нему белуджей.

И часто потом, едва Петр Иванович закрывал глаза, перед ним начинали метаться тенями по белой отмели фигуры с короткими черными тенями и пылало пятно на белом песке у самого виска англичанина…

Помрачневшее лицо Алаярбека Даниарбека было так страшно, что свирепые, не боящиеся ни черта, ни бога белуджи остановились как вкопанные.

Белуджи потоптались на месте. Наконец один из них с удивительной робостью пробормотал:

— Позвольте взять его… Господин приказал принести его к нему. Хочет посмотреть, где пуля…

Тело Уормса понесли к Керим–хану. Но и здесь вождь белуджей остался верен себе. Он замахал руками и завопил:

— А ну, окуните его в воду! Да хорошенько! У Ференгов, в ад их всех, всегда в кармане есть что–нибудь опасное, горючее…

Больше всего поразило Петра Ивановича то, что Керим–хан ничуть не казался взволнованным. Не повышая голоса, он похвалялся перед своими белуджами выстрелом, словно стрелял не в человека. Так же спокойно, равнодушно он приказал «закопать» Уормса. Именно закопать, а не похоронить. Подойдя к Петру Ивановичу, он заглянул ему в лицо и спросил:

— Здорово стреляю, а? Видел?

— Слышал о вас много, но думал лучше. Бессмысленное зверство. Дикость…

Керим–хан ничуть не обиделся. С видимым удовлетворением он сказал:

— Какой выстрел, а? На двести шагов и прямо в голову, а?

Чувство, похожее на тошноту, не оставляло Петра Ивановича. Он ушел вместе с Алаярбеком Даниарбеком вдоль берега к переправе. Несмотря на уговоры и даже униженные мольбы вождя белуджей, он уплыл на другой берег Герируда, чтобы при первой возможности уехать в Хаф.

Долго еще в ушах звучали наивные и страшные слова Керим–хана: «Горе мне: урус на меня рассердился. Почему? Урус должен быть доволен. Инглиз пошел в ад. Поезжай, урус, и скажи своим большевикам: «Собственными глазами я видел, как от руки Керим–хана пал английский ублюдок». Теперь русские отдадут мне моих баранов, моих жен. Хитер был англичанин. Хотел воевать руками белуджей… Мать у меня здорова. Тысяча рупий в моем кармане. Инглиз кончился. Хо–хо–хо! Какое счастливое стечение обстоятельств! Хочешь, я подарю тебе хезарейского коня? Быстрый конь, золотой масти конь!»

— Едем, Петр Иванович, — говорил, взбираясь на лошадь, Алаярбек Даниарбек, — едем… И до захода солнца мы успеем еще в Рабат–и–Турк… Это на самой границе.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Тянуло погребом и верблюжатиной. Сырость ползла из углов каморки. Сальная свечка трещала и плевалась. Жалкую хижину Тюлегена продували все ветры пустыни.