— Но как его зовут, этого владельца сада?

Старичок закашлялся.

— Возьмите, тут еще, — сердито сказал Курбан. Санджар сидел молча и не вмешивался в разговор. Папаша Мурад наклонился к уху Курбана и свистящим шопотом выговорил:

— Там живет Исмаил–бай!

— А кто такой Исмаил–бай?

— Тсс! Вы не знаете, кто такой Исмаил–бай? Да откуда же вы? Разве можно не знать Исмаил–бая? Его знают и Каратаг, и Дюшамбе, и Денау, и Гиссар.

— Ну, а мы не знаем. Кто же он? Тут речь перешла в едва слышный шепот.

— Он отец достопочтенного хакима денауского. Весь загоревшись, Санджар вскочил на ноги:

— Едем!..

Тогда папаша Мурад, смиренно склонив голову, проговорил:

— Тропинка очень крутая. Только хорошо знающий те места может найти дорогу.

— Седлайте лошадей. Да не забудьте расплатиться с хозяином за плов и остальное.

Улицы еще спят. На каждой плоской крыше сидит собака, провожающая злобным лаем отъезжающих. Лошади недовольно пофыркивают. А темная масса гигантской горы мрачно взирает красным глазом костра на группу всадников, упрямо пробирающихся среди скал вверх, к вершине.

Все говорило о том, что в саду и в доме есть люди: и запах дыма, прозрачным облачком стоявший над очагом, и блюдо с рисовой, еще горячей кашей, и небрежно разбросанные под урюковым деревом одеяла, и зеленые гиссарские калоши, стоявшие у порога.

И все же в саду на горе не оказалось никого. Только с крутого каменистого склона, тихо шурша, сыпались мелкие камешки.

Санджар смотрел вверх, на упирающиеся в утреннее розовое небо пологие стены ущелья.

— Ушли…

Он бегал по открытому дворику, сжимая в ярости кулаки и, отплевываясь, повторял:

— Ушли! Ушли!

Ничего удивительного не было в том, что денауский хитрец скрылся. Из садика, повисшего на огромной высоте над самым Каратагом, была отлично видна поднимавшаяся из города тропинка, окрестные вершины и ущелья.

Осмотрели каждый закоулок, каждую щель, каждый кустик.

Шелковые сюзане и одеяла, бархатистые кашгарские ковры, дорогая фарфоровая посуда, запас продуктов, сундуки с утварью и одеждой, — все свидетельствовало о зажиточности владельца сада. Прозрачный ручей струился среди деревьев и виноградных лоз, соловьи разливались волшебными трелями, порывы ветра приносили прохладу с высящегося на севере хребта.

Медведь расставил треногу и ловил в объектив великолепные пейзажи Каратагской долины.

— Что ж, отдохнем…

Санджар, расстегнув пояс, бросился на одеяло. Он закинул руки за голову и стал смотреть вверх, сквозь листву дерева, на горные вершины. И почти тотчас же он вскочил и с торжеством воскликнул:

— Вот они… Они от нас не уйдут. Санджар указал рукой на крошечные фигурки всадников, яркими пятнами вырисовывающиеся высоко на темном фоне скал. — Они не уйдут…

И хотя лошади так устали, что даже не прикоснулись к корму, Санджар увлек часть своего отряда в дальнейшее преследование.

И, конечно, кони сдали через несколько шагов. Они едва волочили ноги, спотыкались и не делали ни малейших усилий, чтобы удержаться на тонкой ниточке тропинки, шедшей зигзагами почти по отвесной скалистой стене. Пришлось тащить лошадей на поводу. Движение замедлилось.

Люди тоже вскоре выдохлись. Горький пот струился по лицу и едкими ручейками скатывался за воротник рубашки. Сердце отчаянно колотилось в груди и замирало, ноги стали как бы чужими. Сиплое дыхание с хрипом вырывалось из груди.

Когда, наконец, выбрались на гребень горы, внезапно открылась неглубокая лощина, окруженная корявыми, приземистыми деревьями шелковицы… Невысокий сивенький крестьянин жал серпом пшеницу. Пока участники этого безрассудного похода, совершенно обессиленные, валялись на траве, командир вел разговор с землепашцем.

Сверху видны были могучие плечи Санджара, перекрещенные широкими ремнями, и его покачивающаяся голова в меховой шапке. Крестьянин все мотал головой и после каждого слова порывался вернуться к своему прерванному занятию.

Слов нельзя было разобрать, но видно было, что Санджар взволнован. Наконец он повернулся, безнадежно махнул рукой и тяжело зашагал по полю.

— Нет, он ничего не знает, — проговорил командир, грузно опускаясь на траву. — Говорит, никого не видел. — После небольшого раздумья он прибавил. — Как не видел? Они в двух шагах должны были проехать. Вот упрямый старик…

Здесь, высоко, зелень на склонах была особенно густая и свежая, струился прохладный ветерок, и серебристые волны пробегали по высокой траве. Город Каратаг спрятался где–то далеко за крутым плечом горы, а напротив, через ущелье, в сиреневой дымке виднелся, будто нарисованный тонкой кистью художника, небольшой кишлак, чудом висевший над пропастью. Казалось — стоит лишь протянуть руку, чтобы достать его игрушечные чинаровые сады, домики, мечети и минареты, хотя, по меньшей мере, верст десять до него по прямой линии. А чтобы попасть в него, нужно было потратить целый день: спуститься вниз на дно ущелья, пересечь Каратаг, переехать реку и подняться снова наверх, преодолев пару–другую трудных перевалов.

Мирное созерцание горных пейзажей было прервано раздраженным голосом Санджара.

— Ну, наши кони окончательно выдохлись. Слабая скотина оказалась. Жалко, Тулпар не со мной. Теперь…

Он не договорил. Но ясно было, что он хочет сказать: денауский хаким ускользнул.

Но никто не подозревал, что в тот самый момент, когда Санджар разговаривал с крестьянином, дичь и охотник поменялись местами.

Когда после небольшого отдыха всадники перебрались через лощину и поднялись на небольшой хребет с покатыми боками, перед их глазами открылась вереница плавно снижающихся на юг гор, похожих на застывшие голубовато–зеленые морские волны. Далеко–далеко за широкой туманной долиной высилась другая гряда причудливых горных вершин, тонувших в золотых лучах солнца.

Внезапно Санджар громко выругался. В первый момент никто не понял, что встревожило командира. А он нервно кусал губы и показывал рукой вниз, вправо, влево.

Бойцы Санджара стояли на небольшой вершине. Ближайшие холмы вокруг были покрыты правильной сеткой темных бугорков. Они были разбросаны по лугам, как шашки на доске, и двигались со всех сторон к холму, на котором стоял Санджар со своими друзьями. Десятки пеших людей, ведя на поводу коней, шли к возвышенности. Стволы винтовок поблескивали искорками в голубом воздухе. Басмачи приближались не стреляя.

— Хотят взять живьем… — сказал кто–то.

Только сейчас Санджар понял, как опрометчиво он поступил, отправившись в глухие горные дебри с кучкой людей, не предупредив никого ни в гарнизоне, ни в своем отряде.

Все так же ласково дул горный прохладный ветерок. Все так же зеленели луга и в бездонной голубизне у самых снежных вершин парили орлы, пели жаворонки. Цветы тянули свои венчики к июльскому солнцу. А снизу неотвратимо надвигалась гибель.

Увлекшись погоней за хакимом, Санджар дал заманить себя в ловушку. Он упустил из виду, что у Кудрат–бия осталось еще немало приверженцев. В их числе был, видимо, и чайханщик из Каратага.

Еще раз Али–Мардан и Санджар встретились. И на этот раз Али–Мардан торжествовал. Горсточка всадников Санджара стояла лицом к лицу с крупной бандой. На тропинке, которая вела к саду Исмаил–бая, тоже показались басмачи. Путь к главному хребту преграждала узкая глубокая расщелина. Все выходы были закрыты.

Санджар стоял, широко расставив ноги и сжимая в руках винтовку. Глаза смотрели грустно. О чем думал этот человек, собираясь давать последний безнадежный бой?

О чем думали его друзья? Все в голове перепуталось. Только хвастун в такой момент говорит о храбрости.

Басмачи надвигались. Шли не торопясь. Они не считали нужным спешить, вполне уверенные в том, что Санджару уйти некуда. Невдалеке из–за холма выехал на коне Кудрат–бий. Он с интересом разглядывал своего врага.

Медведь кашлянул. Лицо его, бледное, с капельками пота на лбу, было решительно.