— Сколько?.. Недели две, самое большое… Конечно, если они не разбегутся.

— Ну нет, теперь они поняли, что все зависит не от шейхов: не от ишана, не от господа бога, а от них самих, и они сделают такую плотину, что ее никаким паводком не смоет. Ну, а для того, чтобы они могли работать спокойно, мы, как только доберемся до Регара, попросим послать им зерна или муки.

XI

Нищие — все в струпьях, в коросте, язвах, едва прикрытые почерневшими от грязи просаленными лохмотьями, сидели со своими тыквенными чашечками или деревянными мисочками для подаяния по обочинам дорог и надрывными голосами вопили:

— Полушку, о, ради милосердного, полушечку или кусочек лепешки!

Некоторые из них показывали изъеденные проказой лица или выставляли наружу полусгнившие пальцы.

Дехкане, съехавшиеся из окрестных кишлаков, запрудили большую площадь. Любители поболтаться по базару, посидеть в чайхане и, главное, послушать новости о мире и войне не останавливались перед необходимостью тащиться верхом на осле по топкой глинистой дороге всю темную ночь под дождем, имея для продажи лишь несколько наскаду — тыквенных табакерок или десять–пятнадцать фунтов кишмиша. Тысячная толпа шумела, кричала и усиленно месила липкую грязь.

Каждый приехавший разложил свои товары в строго определенном месте, отведенном и указанном базарным старостой. Отдельно расположились торговцы тканями, у которых можно было купить и цинделевский цветистый «ситчик, и индийскую кисею, и китайскую чесучу, и обыкновенный полосатый тик, и грубую, местной выделки, бязь, и тончайший крепдешин. Но весь мануфактурный ряд тянулся шагов на десять, а товар каждого купца, благообразного и солидного, умещался свободно в небольшом хурджуне. Торговали здесь и чугунной посудой, и медными чеканными кувшинами из Бухары, и голубыми китайскими пиалами «джидогуль», умело подделанными российской фирмой «Губкин, Кузнецов и Ко». Отдельно расположились ряды гребенщиков, торговавших гребенками из желтого тутового дерева, продавцов масляных светильников, предлагавших, между прочим, керосиновые горелки без фитилей и фитили без горелок, ювелиров, продававших серебряные кольца и женские звенящие подвески из российских двугривенников и индийских рупий. Два уратюбинца разложили на платке отличной выделки ножи с костяными ручками; рядом продавали серпы, женские штаны, суконные халаты, свалявшуюся баранью шерсть, халву, старое тряпье, снег с виноградным медом, грязное коровье масло в кожаных мешках, зеленый чай, веревки, золотые изделия. Тут же, то рысью, то галопом, скакали, вздымая фонтаны грязи, лошади, которых на все лады выхваляли барышники, поразительно напоминавшие своей внешностью цыган, но клятвенно заверявшие, что они правоверные мусульмане. Молчаливые черные локайцы, не разбирая дороги, гнали десятки овец и коз прямо в гущу толпы, вызывая возмущение торговцев хрупкой глиняной посудой. Знахари в белых чалмах и черных или темно–синих очках продавали какие–то порошки, слабительные пилюли, тибетские притирания от сифилитических язв, напитки от бесплодия, средства от зачатия и от запоров, глауберову соль, кислоты, семена ароматичной травы исрык, благовония, краски и прочие снадобия, не столько исцеляющие, сколько порождающие всяческие болезни. Менялы наперебой предлагали выгодно сменять индийские рупии на персидские краны, английский фунт на советский червонец, китайские ланы на уже давно потерявшие всякую ценность бухарские ассигнации, нарисованные вручную. И над всей этой толпой неслось заунывное мутящее душу пение маддахов — бродячих монахов.

Чего ты хочешь от небес?

Что ты ищешь на земле?

Отвлеченные песнопения не мешали лохматым маддахам ловко обирать легковерных горцев, восторженно любовавшихся мишурным великолепием базара.

Десятки самоварчей отчаянно стучали крышками чайников и выкрикивали: «Чай готов, чай готов», стараясь перекричать голоса поваров, предлагавших вонючую рыбу, продавцов вареного гороха, шашлычников, лепешечников.

Несмотря на кажущееся оживление и беспечность, базар сегодня был смутно тревожный и напряженный. Сделки носили грошовый характер, люди неохотно вынимали и показывали деньги.

— Только сто тенег, только сто каких–то несчастных тенег, — уговаривал сухой, жилистый купец небольшого юркого дехканина, вертя перед его лицом халат из ярко–синего лежалого сукна.

Дехканин теребил бородку и, испуганно поглядывая на окруживших его тесным кольцом любопытных, протестовал:

— Что вы, что вы, я только поглядеть. Откуда у меня сто тенег? У меня никогда не было ста тенег. Да я от самого рождения не видел даже как другой кто–нибудь считал сто тенег.

И он нырнул в толпу.

Базарный староста ходил по базару и собирал взносы за право торговать, но и у него что–то дело не клеилось.

К полудню тревога усилилась. Распространился слух, что из кишлака не выпускают. Кто, что? Никто не знал.

Толпа шарахнулась на Каратагскую дорогу. Там действительно стояли какие–то вооруженные люди. Они молча преграждали выход из селения.

Дехкане метнулись в другую сторону — и там всадники. Кое–кто начал пробираться задами дворов в горы.

Внезапно раздались крики. Усиленно размахивая камчами, в толпу врезалась группа всадников. «Басмачи, басмачи!» — понеслось по площади.

Басмачи тащили на аркане молодого парня в красной чалме с блестками. Лицо его, все в кровоподтеках, было страшно. За всадниками важно выступали местные богатеи. Все сразу признали в них бывшего мингбаши, баев, помещиков. В толпе послышался ропот. Кто–то выкрикнул:

— Смотрите, вон идут эти пожирающие детей! Куда они тащат Касыма?

Рыжебородый великан — это был ясаул Салих, не слезая с лошади, завопил:

— Тише! Молчать!

Он взмахнул камчой и ударил Касыма, норовя попасть по глазам. Толпа ахнула. Тогда второй всадник визгливо закричал:

— Я хранитель печати самого парваначи! Слушайте меня, вот эта собака отказалась платить закет, а говорится в писании: «Против неплательщиков налогов применяйте оружие!» «Бей его, ясаул, я приказываю! Этот недоносок осмелился ударить палкой байбачу, когда тот потребовал закет. Бей его, мерзавца! У него брат в Красной Армии служит, продался Советам. А сейчас стало известно: этот самый Касым сегодня ночью бегал к большевикам и требовал присылки войск.

Под свистящими ударами камчи Касым шатался, но все еще пытался удержаться на ногах. Стоны вырывались из его груди. Вдруг он закричал:

— Мусульмане, помогите! Я ночь не отличаю от дня… помогите…

По знаку Безбородого ясаул наклонился и, ткнув Касыму двумя пальцами в глаза, заставил его поднять голову. В это же мгновение стоявший рядом басмач резнул по шее жертвы ножом. Захлебываясь собственной кровью, Касым упал в грязь. Басмачи, поднимая коней на дыбы, заставляли их топтать тяжелыми кованными копытами тело бившегося в агонии человека.

Толпа двинулась было на басмачей, но тотчас же под дулами винтовок откатилась назад. Началась давка. Внезапно раздались грозные крики: «Тихо! Тихо!»

Раздвигая толпу, через площадь ехал на своем аргамаке Кудрат–бий. Не взглянув на все еще дергавшееся тело, он выехал на возвышенное место. К нему подскакали, прямо по разложенным на земле товарам, ясаул и Безбородый. Кудрат–бий кивнул головой. Безбородый завизжал:

— Эй, мятежники! Против кого вы замыслили зло, неблагодарные? Вы забыли, что говорили мудрые: «Да не встречусь я с гневом великих!» Вы обезумели и сами теперь заставили себя плакать. Пеняйте на себя!

— Нетерпеливо поморщившись, Кудрат–бий проворчал:

— Не теряй времени, Безбородый!

Хранитель печати, надрываясь, прокричал:

— Главнокомандующий повелел: «Бисмилля! Во имя бога милосердного и всемилостивого! Великий и преславный эмир вручил мне в управление Гиссарскую, Денаускую, Миршадинскую, Байсунскую, Локайскую и Регарскую провинции и препоручил народ наш моим заботам и попечению. Мы защищали благополучно народ наш от большевиков–кафиров и оказывали милость войску нашему и верным нам людям и сумели привести непокорных и глупцов, возомнивших многое о себе, в подчинение, так что и они повседневно выражают нам, беку гиссарскому, чувства преданности и уважения. Проявляйте же, мусульмане, верноподданные чувства величайшему из эмиров, исполняйте его благочестивые повеления, и страна ваша станет благоустроенной, а жизнь ваша — счастливой. Кишлак Джума–базар должен обеспечить войско мусульманское всем необходимым». А потому, — Безбородый указал на окровавленное тело, — смотрите: кто окажет сопротивление, пусть знает — он захлебнется своей кровью, как эта падаль.