Изменить стиль страницы

А он, мальчишка в кожаной тужурке, с оружием, выданным ему Советской властью, стоит перед этой злобой и криком, стоит спокойно, даже немножко улыбается — внешне, конечно! — и говорит тихим, но слышным всему собранию голосом:

— Будет у Советской власти хлеб! Будет!

Тут кто-то трогает Соколова за плечо, он открывает глаза и слышит тихий голос своего шофера:

— Совхоз, Николай Федорович. Идите. Вас уже ждут.

Увельский район, Челябинской области, 1954 год.

Леонид Чернышев

ЮНОСТЬ ПРИШЛА НА ПОЛЯ

(Песня молодых хлеборобов)

Снова знаменами светятся зори,
Снова в полях трудовая пора.
Дружной семьей на уральском просторе }
По целине мы ведем трактора. } 2 раза
С чистой душой и рабочей сноровкой
Мы отправлялись по зову Кремля, —
И с огневой комсомольской путевкой }
Юность пришла, как весна, на поля. } 2 раза
И на полях по желанью народа
Там, где веками росли ковыли,
Буйно взошли небывалые всходы — }
Щедрый подарок уральской земли. } 2 раза
Славу Урала в полях умножая,
Смело вздымая пласты целины,
Сами растем и растут урожаи — }
Сила и гордость советской страны. } 2 раза

Владимир Акулов

УРАЛ

Где б мои пути ни пролегали.
Всюду я с любовью вспоминал
Дымкою окутанные дали,
В облака поднявшийся Урал.
Вновь вернулся я к твоим зеленым
Рощам, перелескам и прудам,
К обомшелым каменистым склонам —
Детства незабытого следам.
Веет снова близким и знакомым
От цветущих нив, лесов и гор,
И несут кипящий цвет черемух
Волны голубых твоих озер.
А над всем простором соколиным
Неба дать светла и глубока.
За крутые горные вершины
Зацепились, тая, облака.
С тех высот, как будто с пьедестала,
Смотрят ели с обомшелых плит
На цеха, на новые кварталы,
Трубы, устремленные в зенит.
День прошел. И в отблесках заката
Город мой, тебя я узнаю.
Вижу, как из дымки синеватой
Тоненькие яблони встают.
И опять нахлынуло волненье.
Возвращая юные года.
Здравствуй, край мой в зелени весенней,
Здравствуй, город мирного труда!

Михаил Аношкин

РАДОСТЬ

Степан пришел ночевать на полевой стан. За день он набродился по полям с непривычки до гудения в ногах, и все-таки ему было хорошо. Его охватило чувство необыкновенной приподнятости.

Весна в этом году выдалась теплая, березки окутались в легкий зеленоватый дымок. Омытые первым дождичком, на бугре ласкали глаз озимые.

Вечер спустился незаметно. На востоке мигнула первая звездочка, за ней вторая, с низины потянуло сыростью, и густая синева плотно окутала поля и перелески. Звуки стали слышней и чище. Даже воркотня трактора, работающего за озимым клином, доносилась сюда.

На стане пылал костер. Трактористы, уставшие за день, наскоро ужинали и спешили в вагончик спать: подниматься им на рассвете.

Степану, заводскому человеку, все здесь казалось новым. События дня, начиная с утра, когда Степан появился в колхозе, и кончая этим вечером, отчетливо ложились в память.

Спать Степану не хотелось. Он сидел у костра и постоянно ловил себя на мысли, что думает о Настеньке.

Странное дело, видел он девушку сегодня впервые, а вот выделил ее среди всех остальных, выделил вдруг, с первой встречи.

Когда Степан под вечер пришел на стан, Настеньки еще не было. Возвращались люди с поля. Степан ждал, что с ними придет и Настенька. Но ее не было.

Тогда ему стало грустно. Вместе со Степаном у костра бодрствовал бригадир, беспрестанно куривший трубку.

И вдруг Степан услышал песню. Она родилась, как продолжение ночной весенней сказки, как что-то желанное и невысказанное еще.

— Ой, цветет калина
В поле у ручья.
Парня молодого
Полюбила я, —

доносился до Степана девичий голос, тревожа, волнуя и зовя куда-то. Степан подался вперед, прислушался.

Песня приближалась. На какое-то время позабыв о трубке, бригадир тоже слушал песню. Из двери вагончика показался тракторист Федор:

— Настенька! — с доброй улыбкой сказал бригадир и добавил для Степана: — Она у нас песенница, слышь, как поет!

Песня смолкла у самого стана, и Настенька появилась в свете костра: обыкновенная девушка, немножко неловкая, но привлекательная той девичьей непосредственностью и ласковостью, которыми так хороши наши уральские песенницы.

Сборный, не совсем девичий костюм ее — жакетка, юбка, сапоги — даже шел к ней.

— Добрый вечер! — поздоровалась Настенька и присела у костра.

Бригадир предложил ей поужинать. Она отказалась, сказав, что уже поужинала, и посмотрела на Степана с приветливой улыбкой, дружелюбно. Он почувствовал себя неловко под этим взглядом и, чтобы скрыть смущение, полез в карман за папиросой.

Настенька посмотрела на вагончик и позвала:

— Федор! Спишь или нет, Федор?

В дверях вагончика показался Федор, спросил:

— Не сплю, а что?

— Ты говорил товарищу из города, о чем давеча мечтал?

— Я думал, ты о чем путном хочешь спросить! — рассердился Федор.

— Разве это не путное? — она обратилась к Степану: — Он хотел пригласить вас к себе в помощники. Ему такой помощник очень нужен. Одному, говорит, мне очень трудно.

Бригадир улыбнулся и заметил:

— Верно, пожалуй. Без няньки Федору трудно. Только куда же тогда тебя денем, Федор?

— В прицепщики! Я ему свое место уступлю, — улыбнулась девушка.

— А ну вас! — обиделся Федор. — Меня, Настенька, хватит разыгрывать, у меня терпение не железное! — и всердцах захлопнул дверцу.

Настенька тихо засмеялась. Бригадир с улыбкой покачал головой. А Степану припомнилась утренняя встреча.

Из МТС Степана — техника, приехавшего от шефов-тракторостроителей, — направили в колхоз «Светлый путь». Утром Степан приехал на полевой стан, а оттуда зашагал к ближайшему трактору.

Возле кустарника, отделявшего одно поле от другого, он невзначай встретил девушку, которая оказалась прицепщицей. Она-то и привела Степана к трактору Федора. Тракторист встретил незнакомого человека нелюдимо. На вопрос, что у него стряслось с трактором, ничего не ответил, а когда Степан повторил вопрос, Федор огрызнулся:

— Пошел ты к дьяволу! И без тебя тошно.

— А ты не сердись. Одна голова — хорошо, а две — лучше.

Федор повернулся к Степану, вымазанный в масле, свирепый, и в упор спросил:

— Кто такой будешь? Ты знаешь его, Настенька?

Та рассердилась:

— Сколько в тебе гонору-то, Федор! А толку от этого ни на грош. Тебе человек помочь хочет, а ты огрызаешься.