Потихоньку косится Соколов на Прекрасного: терпи, директор! А у директора по лицу — красные пятна, бровь дергается.

«Ничего, Иван Петрович, у человека всегда к кризису болезни высокая температура бывает».

Кончилось совещание. Иван Петрович спрашивает секретаря:

— Ну, что скажешь, Николай Федорович?

— Ничего. Подумай. Кое-какие дельные слова были.

Распрощался секретарь райкома с директором МТС, приехал в колхоз «Путь к коммунизму», с коммунистами и комсомольцами овощной бригады поговорить — новое дело начинают. Ехать-то едет, а мыслями все еще в МТС. Трудновато Прекрасному! Ох, трудновато. Ну, ничего, главное на верный путь человек встал. Теперь только сбиться ему с дороги не дать.

Дня через три на собрании партийного актива в райкоме Николай Федорович будто бы случайно спросил Ивана Петровича:

— Ну, как дела твои двигаются, директор?

Понял Прекрасный, о каких делах его спрашивают, ответил:

— Знаешь, Николай Федорович, я тебе потом отвечу. Мне еще подумать надо.

— Ладно, подумай.

Десятки срочных и важных дел у секретаря райкома: огромны поля района, немала промышленность. Сотни коммунистов, тысячи людей работают здесь. А разве неизвестно, что когда у кого-нибудь из людей встречается большая трудность и не может непосредственный начальник помочь или решает вопрос неправильно, идет такой человек в райком партии и норовит попасть к первому секретарю. И не простят, конечно, люди такому руководителю, если окажется он несведущим в их вопросе, если не сумеет быстро и верно решить проблему (конечно, проблема! А как же — с пустяком к секретарю не пойдут!).

Десятки и сотни специальных вопросов должен знать секретарь, во многих отраслях разбираться. Но самое главное дело секретаря — это работа с людьми, с их характерами и душой, с их волей.

И то ли беседовал Николай Федорович с приезжим агрономом о том, где лучше закладывать мощное овощное хозяйство, то ли звонил в областное управление — почему не шлют запланированных машин? — помнил он о десятках людей, за судьбу, промахи и удачи которых отвечала и за которых боролась районная партийная организация.

И одним из таких людей был для секретаря райкома оставленный областью на должности директора Увельской МТС Иван Петрович Прекрасный.

Расспрашивал Соколов забегавших в райком трактористов, жадно ловил случайные разговоры о директоре, не раз наведывался в МТС — и радовался. Твердо идет по новой дороге Иван Петрович. На прошлой неделе был директор в гостях у Титова Александра Васильевича, со всей семьей познакомился, узнал, как детишки учатся, нет ли в чем нужды, какие к нему, руководителю, претензии имеются.

Потом три часа провел в избе у Титова Ильи Николаевича, все выспрашивал, как живут трактористы, дружат ли меж собой, помогают ли друг другу.

Николая Павловича Кочеткова навестил, Белоусова Василия Михайловича. Потом вызвал к себе в кабинет Титова Илью Николаевича и насел на него:

— Что ж это, товарищ Титов, получается? В «Уральском партизане» работают две тракторных бригады — твоя, Илья Николаевич, и однофамильца твоего — Титова Николая Ивановича. Ты знаешь, как работает Николай? Вот видишь, знаешь — плохо он работает. А ты — товарищ его, рядом с ним сеешь и делаешь вид, что ничего не замечаешь. А у него, у Николая Ивановича, сеялок нехватает, мало мы ему дали. Так вот, Титов, поднатужься, сегодня в ночь кончай сеять. Закончишь, сеялку Николаю Ивановичу передашь.

Бригадир Илья Николаевич помрачнел, желваки на скулах заиграли, сказал:

— Сеять в ночь кончу. А сеялка, директор, моя. Разбивать не дам.

Прекрасный поднялся, сказал глухо:

— Сеялку на заре отдашь. Это приказ. Понял? Иди.

Приказать — приказал Иван Петрович, а на душе скребет: а ну, как не выполнит строптивый Илья этого приказа? Случались же такие вещи раньше. Случались, а теперь не должны.

Снял директор трубку телефона, сказал в нее:

— Ты у себя? Я зайду сейчас.

Зашел к секретарю партийной организации МТС Василию Сергеевичу Карташову.

Посредине ночи приехал Карташов на поля «Уральского партизана». Отыскал Илью Титова:

— Как дела, Илья Николаевич?

Не удержался бригадир, стал жаловаться на директора: свою сеялку велит ему, Титову, чужому дяде отдать. Огорчился Карташов, говорит:

— Эх, Илья Николаевич, Илья Николаевич! А я то за тебя директору поручился, все толковал, что не может Илья Титов приказа не выполнить.

— Погоди, — оторопел Титов, — приказ-то неверный. Сеялка-то моя! Как же я ее в чужие руки отдам?

— Прежде всего, — ответил Карташов, — давай с тобой так договоримся: приказ — это приказ и нечего тебе диспуты по этому поводу открывать. Сеялку на заре передашь Николаю. Понял? Ну, вот и хорошо. А коли так, я тебе сейчас объясню, зачем это надо.

Ты это к чему, Илья, как бывший единоличник рассуждаешь: моя сеялка, не дам. Ты что, не понимаешь, что станции план выполнять надо, государственный план? А работа станции из работы трактористов складывается. Да это тебе и без меня ясно, зря куражишься.

Когда передавал на заре сеялку Илья Николаевич Николаю Ивановичу, не утерпел:

— Ты мне сеялку не разбей, тезка. Голову сниму!

Николай Иванович ухмыльнулся:

— Мы тебе ее еще подтянем, Илья: смотри, дребезжит, как телега у единоличника!

Десятый день сева подходил к концу, когда в МТС приехал секретарь райкома. Спросил директора МТС:

— Когда совещание проводить будешь, Иван Петрович?

— К ночи все бригадиры съедутся.

Совещание было шумное и — как сказать? — веселое. А потому веселое, что появилась у людей уверенность, — пусть с большим трудом, при крайнем напряжении сил, но может станция выполнить план. Выполнить впервые за много лет неудач и срывов.

Потом уже, после того, как объявили, что подготовлены для трактористов два доклада — главного механика Федора Кондратьевича Олейника о роли бригадира в техническом уходе за машинами и Василия Сергеевича Карташова — о текущем моменте, слово взял Николай Федорович Соколов.

Слово взял и начал браниться. И ничего ведь не скажешь, правильно ругается. Механизаторы — ведущая сила в сельском хозяйстве, а, поглядите, в каком виде они на свое совещание явились: в рабочей робе, руки черные, непобриты. Время было переодеться? Было. Почему выходные костюмы не одели?

Оглядел секретарь райкома изумленных трактористов, улыбнулся против воли, продолжал:

— Кое-кто тут думает, наверно: мудрит Соколов. Нет, бригадиры, не мудрю. Во всем у нас порядок быть должен: чисто одет, подтянут — и говорить подтянуто будешь. А то некоторые товарищи тут водичку лили. А как же? Ведь прямо с поля, глядите: в робе мы, подумать-то некогда было. А подумать-то было когда и переодеться тоже.

В полночь, когда кончилось совещание, Иван Петрович сказал Соколову:

— Вот теперь могу я, Николай Федорович, на твой вопрос ответ дать. На тот, на старый вопрос. Год назад не руководителем, а мальчишкой я был, Николай Федорович!

Через месяц, когда секретарь и директор сидели в райкоме и обсуждали, какие еще меры требуются, чтобы поднять МТС, раздался телефонный звонок:

— Немедленно посылайте директора Увельской МТС в Троицк. Кустовое совещание директоров МТС. Секретарь обкома проводит.

Отпуская Прекрасного в дорогу, Николай Федорович сказал на прощание:

— Смелее, увереннее говори о главном. О своих ошибках, о просчетах области, о своей уверенности в добром будущем станции.

Так и выступил на совещании Иван Петрович Прекрасный, а когда дошел до главного и сказал, что МТС не только уйдет из числа отстающих, но и в первые ряды пробьется, прервал директора секретарь обкома:

— Не молол бы ты зря языком, товарищ Прекрасный!

Приехал директор в Увельку убитый, зашел к Соколову:

— Нет, не работать мне тут, Николай Федорович. Вот сам секретарь обкома болтуном назвал.