Состав вошел в густой дремучий лес, каких было много вокруг Златогорья. Кряжистые сосны близко подступали к железнодорожному полотну. Казалось, что ветви вот-вот заденут кабину паровоза, крыши вагонов.

Когтев замедлил ход паровоза.

— Здесь, дядя Степа?

— Здесь. Сашок. Ложись. Сейчас начнется.

Паровоз остановился. Когтев, покряхтывая улегся рядом с Сашей.

Началось осуществление плана, задуманного Ковровым, — внезапно окружить эшелон и под угрозой уничтожения заставить чехов сдать оружие.

Однако события развернулись не так, как намечалось.

Офицеры были начеку. Лишь только они увидели, что из глубины леса высыпали красногвардейцы, тотчас же открыли стрельбу. Непривычные к боевым действиям красногвардейцы укрылись за соснами и не решались перебежать то небольшое расстояние, которое отделяло лес от вагонов.

Так прошло минут пятнадцать — двадцать. Потом в лесу раздался и заглушил все рев паровозного гудка. В хвосте эшелона началась перестрелка, послышалось громкое ура.

— Мисяжцы подоспели, — сообразил Когтев. — Похоже, дело к концу идет.

Неожиданно мешковина, прикрывавшая вход в будку паровоза, приподнялась и сюда быстро вполз Суличек. Он тотчас же вскочил на ноги и выставил вперед наган:

— Остановка? Кто позволял? — прохрипел он.

Лицо его было покрыто потом, и копотью, рукав мундира оторван, виднелось белье. Трубка сломалась, но во рту продолжал торчать мундштук. Приподняв головы, Саша и Когтев растерянно смотрели на офицера.

— Ложись с нами, ваше благородье. Пропадешь! — предложил Когтев, чтобы оттянуть время.

— Не разговаривать! Зачем остановка? — кричал Суличек.

— Так ведь как не остановишь, ваше благородье? — рассуждал Когтев. — Сам посуди — для ихнего брата первое дело машиниста подбить...

— Встать! К машине!

— Поведу — они кончат, не поведу — ты убьешь. Что же это такое, в самом-то деле? — рассуждал машинист.

— Ходу! Ходу! — бешено заорал полковник. Поднял пистолет и выстрелил вверх. Он не задумываясь пристрелил бы машиниста, если бы было кому вывести состав из-под обстрела. — Ходу!

Суличек с остервенением выплюнул застрявший в зубах остаток трубки. Когтев встал и нехотя пошел к регулятору. Потом взял в руки большой гаечный ключ, но воспользоваться им не пришлось.

В стенку будки разом щелкнуло несколько пуль, явно предназначенных полковнику. Тот мгновенно присел на корточки, прижался в угол, не сводя ни глаз, ни дула с сухопарой спины машиниста. Подойти к Суличеку было невозможно. Так полковник и просидел на корточках, пока состав не отошел от леса по меньшей мере на полверсты.

Когда выстрелы стихли, Суличек встал, вытер лицо и подошел к Когтеву:

— Видишь, старик? Сам живой, мы живые, ого! Не надо боятся, самый главный...

От машиниста теперь зависело спасение, и Суличек, как умел, пытался завоевать его расположение.

— То-то ты не боялся — полверсты на карачках просидел, — проворчал Когтев, искоса взглянув на полковника, и, развернувшись, ударил его ключом по руке. Наган со звоном упал на железный пол.

От второго удара Суличек увернулся. Саша подхватил полковника под колени, приподнял его и опрокинул. Стукнувшись затылком о выступ котла, Суличек упал замертво.

— Как, ваше благородье? Отпрыгался? — невозмутимо проговорил Когтев и поднял наган.

Офицер лежал неподвижно. Ошеломленный всем случившимся, Саша растерянно смотрел на старика:

— А теперь что делать будем, дядя Степа?

— Без дела не останемся, — пробормотал Когтев.

Выглянул в окно, осмотрел дорогу, эшелон. Двери теплушек задвинуты. Из узких щелей, из дверей торчат дула пулеметов, винтовок. Операция сорвалась, врасплох чехов уже не застать.

— Сейчас болото будет — выбросимся. Ты за мной прыгнешь. — Когтев окинул взглядом будку, заткнул наган за пояс. Потом, просунув голову под мешковину, сказал: — Голову береги! Коленки под себя забирай, руками обхватывай...

Все с тем же озабоченным лицом он устроился на последней ступеньке, согнулся в три погибели, обхватил колени рукой, оторвался и колобком покатился по насыпи. Докатился до болота. Аршинная трава закрыла его. Выстрелов из эшелона не раздалось: видно, не заметили побега машиниста.

Саша тоже выбрался из паровоза и прыгнул. Удар был сильный, и он чуть было не расцепил руки. С минуту его било, толкало, колотило. Потом зашуршала трава. Саша почувствовал, что весь бок у него похолодел: под ним была болотная вода. Над головой прогрохотали вагоны, и все стихло.

Поблизости захлюпала вода: кто-то брел по болоту. Саша приподнял голову и увидел Когтева. Старик был без фуражки, нес ее в руках. С волос, с тужурки стекали потоки воды.

— Невредимый, Сашок?

Саша встал, передернул плечами, осмотрел себя:

— Жить можно, дядя Степа. А эшелон-то куда же теперь?

— Не наше дело.

— А мы?

— К своим. Куда же больше?

Они поднялись на насыпь и по шпалам зашагали к Златогорью.

Когтев был молчалив и мрачен: разоружение эшелона сорвалось и виноват в этом был он, один он! Оплошал, ох, как оплошал! Офицера надо было брать в ту минуту, когда он появился на паровозе. Можно было накинуться на него даже тогда, когда он отсиживался в углу. Ничего этого не сделал и загубил все. Стар он стал для таких дел, что ли?

За поворотом загудели рельсы. Вскоре показался мисяжский состав. На груди паровоза алело красное знамя. Три вагона и платформа были до отказа заполнены красногвардейцами. Они сидели на паровозе, висели на подножках, лежали на крышах.

Поезд остановился, из паровозной будки спустился Ковров. Лоб у него был забинтован, фуражка сидела на самой макушке, глаза блестели:

— Живой, дядя Степа? Куда же чехов подевал?

— Живой-то живой, — буркнул машинист. — Ошибся я, Павел Васильевич...

Он рассказал, что произошло в паровозной будке. Ковров выслушал и нетерпеливо махнул рукой:

— Одним словом, воевать еще не умеем, учиться надо. Что ж, поедем чехов догонять...

«Овечка» тронулась и, надрываясь, потащила состав дальше в горы.

Вражеский эшелон увидели верстах в десяти от Златогорья. Он стоял перед довольно крутым подъемом. Чернели настежь распахнутые двери теплушек.

— Осторожнее, товарищи! Здесь может быть ловушка! — прокричал Ковров рассыпавшимся по обе стороны пути красногвардейцам.

Опасения оказались напрасными: в вагонах никого не было. Бросив эшелон, чехи бежали в леса и горы.

Поиски бежавших продолжались всю ночь. Чехи словно в воду канули. Только к концу следующего дня красногвардейцы наткнулись на землянки углежогов. Они сообщили, что сюда на рассвете вышла чехословацкая воинская часть. Солдаты забрали все съестное, взяли двух проводников и ушли через горы в сторону Челябинска.

— До Челябы им не дойти, — уверяли углежоги. — Наши робяты так и сказывали: «Заведем, дескать, подалее в лес и сбежим...» И сбегут — водить эдаких бандюков интересу мало: все харчи отобрали.

Командиры отрядов, посовещавшись, решили вернуться в Златогорье.

Глава 15

ЗАРЕВО МЯТЕЖА

Стояли ясные, теплые дни уходящего лета. Сергей и Дмитрий Гаврилович, который теперь часто бывал у Дунаевых, решили съездить в Златогорье и совершить поход по местам, которыми шел красногвардейский отряд тревожной весной 1918 года. Узнав об этом, Марфуша тоже стала собираться в путь: ее теперь интересовало все, что было связано с памятью старшего сына Анны Михайловны.

Осень была не за горами, времени оставалось немного. Сергей уже побывал в отделе кадров станкостроительного завода и получил назначение: будет ремонтным слесарем в инструментальном цехе, где работает Марфуша. Предстояла горячая пора и у Дмитрия Гавриловича: на днях студенты техникума должны выехать в колхозы на уборку урожая.

Оделись по-походному, взяли рюкзаки, и вот электричка мчит их в зеленую глубину Уральских гор. Марфуша смотрела в окно, не отрываясь. Она не была еще в горной части Урала. Вершины гор вздымались одна за другой. Чем дальше шел поезд, тем больше их виднелось вокруг, тем ближе они подступали к железнодорожному полотну.