И опять кабинет… В нем нет уже мирной тишины, улетело спокойствие, все чуждо, холодно, и скульптурный мальчик равнодушно отвернулся, занятый своей занозой… Чужие люди быстро и уверенно снуют по комнате, выдвигают ящики из стола, просматривают и откладывают бумаги, письма, документы…
А в затуманенной голове возникают и пропадают обрывки мыслей, слова…
«Все погибло… Что это за связка писем?… Ах, да… Коновалов, наверное… Нет, это из-за Акимова… Все равно… Все равно позор… И тут и там… Барон Раммери заступится… Нет, все откажутся… Попавшийся шпион и диверсант… Откажутся… Что делать? Покорно ждать суда? Нет! Покамест этот порошок в жилетном кармане… Потом будет поздно… обыщут, отнимут… Сейчас! Скорее, пока человек отвернулся и никто не смотрит…»
Быстрое движение руки: в карман — ко рту… Грохот отброшенного стула, шум падающего, словно пораженного молнией тела…
— Афонин, что же вы смотрели? — воскликнул с отчаянием майор, бросаясь на колени перед неподвижно распростертым на полу Гоберти.
Он перевернул тяжелое тело на спину, приложил ухо к груди, посмотрел на быстро синеющее лицо и, не поднимаясь с колен, глухо произнес:
— Мертв… Цианистый кали…
Майор медленно встал, не сводя глаз с лица самоубийцы, и глубоко вздохнул.
— Сержант Басов, поднимите с Афониным тело, перенесите на диван. Вызовите врача. Потом продолжайте обыск… У тела пусть остается Афонин…
Со стесненным сердцем майор вернулся к столу и продолжал работу. С трудом вникал в смысл бумаг. Мысль беспокойно уносилась к капитану Светлову, к Хинскому, к лейтенанту Гани-ну. Такая неудача… Может быть, с жизнью Гоберти оборвались какие-то нити — важное, необходимое, чтобы выяснить дело во всех подробностях, до конца… Не случится ли то же и у других? У Акимова — Хинский… Он горяч, порывист, мой Хинский… Эх, не надо было давать ему Акимова!.. Именно потому, что он добивался, просил этого. Как будто у него с ним какие-то особые, личные счеты… Не из-за «мальчишки» ли? Из-за «щенка»? Скорее кончить здесь с обыском… Может быть, еще можно поспеть туда, к Акимову. Да, так и надо сделать.
Внимание майора обострилось, зоркие глаза успевали следить за всем.
— Скорее, скорее, товарищи, — торопил он других. — Внимательнее и скорее.
Приехал врач, констатировал мгновенную смерть Гоберти, составил акт и увез тело…
Беспокойство майора нарастало. Он не выдержал и вызвал по телевизефону квартиру Березина.
На экране появился капитан Светлов. Он сообщил, что все в порядке. Было много возни с Березиным: он два раза падал в обморок, уверял, что ни в чем не виноват.
Из квартиры Акимова никто не отвечал. «Неужели кончили? Не верится…»
На столе вырастали связки бумаг, сержант быстро составлял акты… Наконец поставлена последняя подпись.
Майор поднялся, с облегчением вздохнул и сделал последние распоряжения.
И вот он уже мчится в машине по тихим предрассветным улицам Москвы.
— Скорее, товарищ Савицкий, скорее…
Водитель бросает быстрый взгляд на необычно взволнованное лицо майора, и трубный звук сирены оглашает улицы. Все машины впереди сворачивают в сторону, очищая путь бешено летящему электромобилю…
Вот наконец и этот дом. Он как будто спит безмятежно. У подъезда три словно заснувшие машины… На эскалатор!.. Нет, здесь лифт… Это скорее.
Летят вниз этажи… Восьмой… девятый… десятый… одиннадцатый. Стоп!
Глухой шум из квартиры, топот ног, резкие свистящие звуки, возбужденный голос Хинского:
— Сдавайтесь, Акимов! Антонов, Серебрянский — дверь! Под свист выстрелов майор летит сквозь ряд комнат… Еще не поздно…
На его глазах под напором двух богатырей с треском срывается с петель и рушится дверь. На миг показался ковер на полу, на нем — лежащий ничком, облитый кровью человек с пистолетом в откинутой руке. Хинский врывается в комнату. За ним стремительно, с разбегу, как тяжелый артиллерийский снаряд, который невозможно остановить, вбегает майор. Еще миг — шевельнулся пистолет в руке человека, приподнялась над ковром голова…
— Хинский, прочь!..
Тяжелый кулак майора обрушился сзади на Хинского, и молодой лейтенант отлетел в сторону.
Но пистолет уже поднят с пола, страшный кровавый глаз взметнулся со злобой и ненавистью. Раздался пронзительный свист…
Прикрыв лицо вскинутыми вверх руками и словно споткнувшись на бегу обо что-то невидимое, майор рухнул на пол, стремительно перевернулся, вздрогнул, вытянулся и замер…
Глава пятьдесят вторая
Открытие трассы
«Котовский» радировал, что погода стоит прекрасная, что он уходит и сердечно поздравляет с предстоящим торжеством.
Выключив аппарат и разгладив седые усы, Гуревич, начальник строительства шахты номер три, подвинул к себе стопку газет, привезенных тем же «Котовским» еще два дня назад. В хлопотах погрузки некогда было заняться ими. Теперь можно спокойно сесть в удобное, глубокое кресло, подтянуться так, чтобы захрустели старые косточки, закурить трубку и развернуть первый лист.
Гуревич погрузился в чтение. За два года, пробежавшие после известных нам событий, он мало изменился. Все та же плотная фигура, круглая седая борода, прокуренные жгуты седых усов, черные кустистые брови над молодыми глазами.
Вместо прежних уютных комнат в коттедже подводного поселка в распоряжении начальника строительства шахты осталась лишь крохотная комнатушка в порт-тоннеле. Она теперь служила Гуревичу и кабинетом и спальней, а иногда и столовой. Небольшое число оставшихся работников шахты также размещалось в порт-тоннеле — либо в таких же клетушках, либо просто на нарах в общежитии.
За прозрачной стеной порт-тоннеля, раньше выходившей в поселок, простиралось изрытое морское дно. В неподвижной светло-зеленой, как будто стеклянной толще воды, пронизанной светом фонарей, поднимался высокий каркас свода да кое-где остатки его стен. Ни коттеджей, ни надшахтных зданий, ни центральной башни уже не было. Виднелся лишь огромный плоский круг из квадратных плит. От него во все стороны лучеобразно расходились сверкающие полосы рельсов. У остатков свода суетились люди в скафандрах, горели, угасали и вновь вспыхивали огни. Высокие краны приподнимали отдельные стенные пластины, отвозили их в сторону и складывали в штабели. Между ребрами каркаса люди укладывали теперь поперечные перекладины, образующие нечто вроде гигантской сетчатой шапки над кругом из плит. По протянутым тросам со дна то и дело поднимали со связками этих перекладин воздушные грузовые шары.
Строительство шахты номер три было закончено, шли последние приготовления к пуску воды в готовую шахту. Первая шахта советской гольфстримовской трассы готовилась вступить в строй.
Старый Гуревич начал ее строительство и довел до конца. Он был рад, даже счастлив, прощаясь с грузовым судном «Котов-ский», который увозил с шахты последние материалы, машины, механизмы.
Но сейчас, насупив мохнатые брови, Гуревич недовольно ворчал, читая газету. В дверь постучали.
В комнату вошел Субботин, заместитель Гуревича и начальник строительства шахты номер три бис, человек лет тридцати.
— А! Андрей Игнатьевич! — воскликнул Гуревич. — Вот кстати! Садитесь, где хотите или где можете.
— Устроюсь как-нибудь, Самуил Лазаревич, не беспокойтесь, — говорил Субботин, протискиваясь между книжным шкафом и креслом и опускаясь на диван.
— Ну как, свертываетесь? — спросил Гуревич.
— Да уже, можно сказать, свернулся. Решетка готова. С площадки почти все убрано.
— Вчера на опробовании у вас одну плиту перекрытия в секторе Дельта заело, плохо шла…
— Уже исправлена. Сегодня к ночи все закончим.
— Значит, сутки до прихода «Майора Комарова» будете бездельничать. Ну ладно! Газеты просмотрели?
— Нет еще…
— Вот почитайте-ка, что пишут. Мы-то с вами впереди плана идем, раньше срока кончили. Нам повезло… Да ведь коллектив какой у нас замечательный, да близко к базам, да мягкое Баренцево море с большим сроком навигации. А каково остальным?