Жиры морщились. Жиры ежились. Жиры жаловались на безотрадную судьбу.

Но тогда наступило новое событие, еще сильнее, нежели восемнадцать каратов, взволновавшее господина Раймонда Нея. Среда, шестое марта — была действительно роковым днем.

Вестником второго несчастья явился портной, самый ерундовский портняжка с бульвара Пор-Рояль. Он пришел за маленькой справочкой. Ему хотят заказать целый гардероб: смокинг, два костюма, еще один спортивный, жилет, всего на восемь тысяч франков. Оговорка: клиент просит оказать кредит. Правда, клиент внушает доверие, но скептик-портной не любит никаких внушений. Он предпочитает заплатить за справку.

Обыкновенно господин Раймонд Ней не вмешивался в столь мелкие дела. Это входило в обязанности Гастона. Но сейчас Гастона в конторе не было. Да и вообще там продолжалась вызванная мистером Джексом суматоха. Поэтому сам директор выслушал портного.

— Превосходно. Это будет стоить пятьдесят франков и издержки. Как фамилия вашего клиента?

— Это очень трудная фамилия, я никогда не смогу ее выговорить. Вот, посмотрите, она у меня записана.

Взглянув на записку, жиры заколебались и опустились на предупредительно подставленный одним из сыщиков стул. Выпив стакан воды, господин Раймонд Ней тонким, не соответствующим ему голосом крикнул молодому Альфреду:

— Поезжайте сейчас же на авеню Анри-Мартин, номер девяносто два. Узнайте, живет ли там вот этот человек и как он котируется? Словом, вы понимаете…

И господин Раймонд Ней передал Альфреду записку, полученную от портного.

Альфред вернулся только в шесть вечера, то есть проездил два с лишним часа. Эти два часа господин Раймонд Ней просидел в конторе на том же стуле, просидел молча, тяжело, отрывисто дыша. Когда же Альфред вернулся, он, показав ему пальцем на рот, прошел с сыщиком в кабинет. Там Альфред доложил о результатах своей разведки.

Тот господин больше не живет на авеню Анри-Мартин, девяносто два. Привратница говорит, что это картежник и вообще подозрительная личность. За квартиру он не платил целый терм. Две недели тому назад он проигрался в пух и, оставив привратнице вместо денег смокинг, переехал в маленький отель на улице Мутон-Дюверне. Альфред был и там. Жилец на плохом счету. За комнату не платит. Требует в долг вино. Отель отвратительный. Его комната стоит всего три франка в сутки. Этому портному можно дать вполне определенный ответ.

Тогда господин Раймонд Ней не выдержал:

— Что портной? При чем тут портной? Я пострадал! Я — Раймонд Ней! Он каждый день здесь ужинал. Он взял у меня четыреста франков взаймы. Он насмеялся над сединами отца. Я раздавлю его!

Но вместо отсутствующего обманщика господин Раймонд накинулся на телефон, как будто в его намерения входило раздавить именно его:

— Гобелен, семнадцать ноль два. Это банкирская контора господина Жюни? Говорит Раймонд Ней. Вы помните, я как-то справлялся у вас об акциях «Эверс»? Да, да. Еще в ноябре. Вы помните? Вы обещали разузнать. Да, да, русские. Нет, это нефть. Вы говорите большевики? Нет, англичане. Я ошибаюсь? Вы говорите, что я ошибаюсь? Ничего не стоят? Ничего?

Кинув трубку, господин Раймонд Ней тупо оглядел пустой кабинет. Только несгораемый шкаф его не предал. И оскорбленные жиры нежно прильнули к возлюбленному шкафу.

Через некоторое время в кабинет постучался Гастон. Проблеск надежды: вдруг бриллиант? Но провалившийся нос был мрачен. Высунув язык, он обшарил всю квартиру ювелира: камешка не было.

— Ищите! Ищите всю ночь! Найдите его! Вы должны его найти! Я дам вам сто тысяч франков, если вы его найдете. Больше…

Блестящая мысль мгновенно озарила утомленные жиры.

— Я знаю, что ваша бедная супруга страдает раком. Я знаю, что она умрет не позже чем через год. Так мне сказал доктор. Вы останетесь с двумя дочками на руках. Найдите бриллиант, и я отдам вам Габриель. Она слепая, но она любит детей. И потом, вы тогда станете моим компаньоном. А после моей смерти вы получите вот это.

И господин Раймонд Ней ласково потрепал стенку шкафа.

— Но ведь у m-lle Габриель есть жених?..

— Он не жених! Он жулик! Он прохвост! Он… «азербайджан»!

Глава 24

БАНК СОРВАН

Халыбьев шел к невесте в самом безмятежном состоянии духа. Правда, у него последнее время были кое-какие неприятности. На следующий день после кутежа с Марго произошла маленькая катастрофа. Это было в казино «Мартини». Остатки прежних богатств, а именно: три тысячи франков — были проиграны в течение одного часа. Последняя надежда мелькнула, когда Халыбьев держал банк. В банке скопилось свыше двух тысяч. Но какой-то нахальный перс докупил карту, усмехнулся и спокойно засунул две тысячи в жилетный карман.

Комната в отеле «Мутон-Дюверне» не отличалась удобствами. Пожалуй, она ничем не была лучше знаменитого номера в феодосийской гостинице «Крым». Даже гарсон Луи характером напоминал скупого Аристарха. Даже клопы кусали его. Эти твари не признавали государственных границ. Но все же Халыбьев отнюдь не падал духом. Ведь тогда в Феодосии ему приходилось сочинять какие-то бумажки, выслушивать оскорбления наглого дипломата. А теперь перспективы были самыми радужными. На семнадцатое назначено бракосочетание. Конечно, слепая становится с каждым днем все более жуткой. Она теперь вовсе перестала разговаривать с Халыбьевым. Она просто онемела, как будто ей мало одной слепоты. Но это вздор. На это не стоит обращать внимания. Вот только бы справить свадьбу, а после… Первым делом, деньгами или хитростью, но он должен заманить ту брюнетку, кузину слепой. Он не успокоится, пока ее не получит. Пикантная особа! Но это после. А сегодня надо у будущего тестя призанять немного, ну, хотя бы тысячу франков. Тогда можно катнуть к той дурочке из «Гаверни», она знает веселые штучки.

Со столь игривыми мыслями вошел Халыбьев в квартиру Нея. Его впустил сам глава семьи. Загородив своей массой дверь, которая вела в комнату Габриель, господин Раймонд Ней глухо рявкнул:

— Мне нужно с вами побеседовать, и наедине.

Халыбьев улыбнулся: удивительно кстати. Там я у него и попрошу тысчонку.

Беседа не была длительной. Говорил только господин Раймонд Ней. Халыбьев молчал. Нет, он не просил у господина Раймонда Нея денег взаймы. Его апломб сразу исчез. Он был до чрезвычайности жалок. Эта беседа никак не походила на триумф первой встречи. Работа четырех месяцев пропала даром. Услыхав слова «улица Мутон-Дюверне», «справка», «акции», Халыбьев начал пристально вглядываться в дверь. Он был достаточно умен, чтобы не возражать. К чему театральные сцены? Надо убираться восвояси. Но что же? Неужели снова холодная комната в отеле, а вместо Марго из «Гаверни» горький сон натощак, под сальной периной, прерываемый атаками насекомых? Несчастный Халыбьев, смирись! Ты продулся, продулся вконец. Всякий мелкий сыщик, щенок в каскетке, и тот Крез по сравнению с тобой.

И Халыбьев наконец заговорил. Его голос рыдал. Это было подлинное отчаяние.

— Великодушный господин Ней, я виноват перед вами. Я не оправдываюсь. Я прошу об одном: о снисхождении! Пожалейте меня! Я низко пал. Я очень несчастен. Когда-то, у себя на родине, я был честным человеком. У меня был банк. Вся Москва верила мне. Все говорили: «Ну, раз Халыбьев обещал, можете быть спокойным». Меня ограбили большевики. Они отняли у меня все. Даже портрет моей покойной матушки. Вы видите — я плачу, вспоминая об этом дне…

Действительно, глаза Халыбьева вспотели. Таких высот не достигал ни один трагик мира. Но жиры господина Нея были непоколебимы. Он пробурчал:

— Большевики, конечно, бандиты, но вы тоже большевик.

— Нет, господин Ней, вы вправе всячески оскорблять меня. Вы можете сказать, что я обманщик, что я шарлатан. Но вы не должны меня называть большевиком. Я боролся, я боролся насмерть с этими разбойниками. Я своими руками уложил трех большевиков. Я был ранен в ногу. Если бы не милосердная Франция, я бы погиб. Господин Ней, войдите в мое положение. Я на чужбине. Я беженец. До сегодняшнего дня я не решался признаться вам, что я нищ. Я боялся вашего презрения. Представьте на минуту себя в моем положении. На одну только минуту представьте, что здесь происходит революция, что коммунисты у вас все отбирают…